— Ма, что случилось?

— Ничего. Пошли скорее.

— Да не беги ты так… у тебя что, пицца в плите?

— О, кстати… Хорошо, что напомнил. Как дела в школе?

— Как обычно. Почему ты спрашиваешь?

— Потому что меня это интересует. Те мальчишки-…

Билли нахмурился, закусил губу и сделался просто невыносимо похожим на Мортимера Бранда.

— Нормально.

— Врешь! Слушай, Билли, давай я схожу в школу и поговорю с учительницей…

— Нет! Пожалуйста, ма! Не надо!

В голосе мальчика звучало отчаяние, и Люси мысленно взвыла от жалости.

Наверное, Билли прав. Наверняка прав. Дети жестоки — а уж Джимми и Джонни Лар-кинс… Исчадия ада, прости господи. Если близнецы увидят, что на помощь Билли пришла мамочка, они его и вовсе со свету сживут.

Хороший был бы выход — прийти в школу с Презентом, но увы…

— Ладно, не волнуйся, не пойду. Но если будет хуже, скажи мне обязательно…

— Все ясно. Если они возьмутся за базуки, я вызову кавалерию.

— Хорошая шутка, но ведь у многих мальчиков действительно есть оружие. Перочинные ножи, например.

Билли фыркнул и замолчал. Настроение у него явно было не очень. Люси вздохнула.

Мать настаивала на частной школе, но Люси и в мыслях не могла представить, что расстанется с сыном. Кроме того, воспоминания о собственной школе были явно не самыми лучшими в жизни Люси. Ну и, наконец, деньги, куда ж без них. Словом, выбор был невелик, и потому три года назад Билли отправился в обычную школу.

Проблемы начались почти сразу после поступления. Люси до сих пор билась над этой загадкой — почему ее сына так и не приняли одноклассники. Не очкарик, не малыш, не великан, из носу не течет, не заикается, не картавит.

Учительница считала, что это все из-за, как она выражалась, акцента. Большинство учеников в школе были из фермерских семейств, довольно простые и грубые ребята. Их речь отчасти напоминала уханье шимпанзе, а Билли говорил на хорошем литературном языке… Господи, да Люси при всем желании не могла научить его ничему другому! Так говорила она сама, так учили ее и ее сестру — кто же знал, что в конце двадцатого столетия грамотность тоже станет признаком снобизма?

Со временем выяснилось, что у Билли особенно хорошо с математикой — и он немедленно перешел в разряд «зубрил». Теперьдаже учительница считала, что он умничает…

Нет, Билли не лез на рожон, он был достаточно сообразителен, чтобы этого не делать, но и притворяться таким, как все, не желал. Независимость и гордость были у него в крови. И унаследовал он их не от Люси, это точно.

От нее — золотистые волосы, от нее — искренность, доходящая до наивности, честность и ранимость, но все остальное — карие глаза вполлица, острый ум, независимость, упрямство — это от Морта. От отца, которого мальчик никогда не знал.

И не узнает?

Что делать, Люси Февершем? Что теперь делать?

Бросить все, сбежать, уехать, замести следы?

А почему Билли должен страдать? Почему он не может увидеть своего отца?

А ты уверена, что эта встреча не принесет мальчику еще больше страданий?

И кому нужны эти «воскресные папы»? Самое подлое и лицемерное изобретение человечества — разрешение по суду видеться со своим ребенком в строго определенные дни. Тот, кто это придумал, — моральный урод. Маленький человек ждет, скучает, страдает — от воскресенья до воскресенья, от каникул до каникул, и вся его жизнь превращается в ожидание встречи, в безумную и тоскливую надежду на чудо, на то, что мама и папа опять окажутся вместе с ним…

С другой стороны, Билли растет. Однажды ее сыну понадобится помощь и совет мужчины, и она окажется бессильна.

С третьей стороны — а захочет ли Морт стать советчиком и другом своему сыну?

Вопросы клубились и роились в голове, но потом Люси случайно посмотрела на склоненную белобрысую макушку своего сына — и сердце сжалось от любви и гордости.

Ее сын. Ее счастье. Ее жизнь.

В конце того лета она вернулась в школу и очень скоро поняла, что беременна. Ее начало сильно тошнить по утрам, потом она стала худеть… собственно, это и спасло ее на некоторое время — до седьмого месяца никто и не догадывался, а от физкультуры она была освобождена из-за плохого зрения.

Зато когда заметили — начался Великий Скандал.

Из школы ее немедленно забрали, а дома начались лихорадочные умопостроения всех родственников.

Уехать к тетке в Бат. Нет, лучше во Францию. В Штаты… далеко, не стоит летать в таком положении.

Родить в частной клинике, немедленно отдать на усыновление, а всем сказать, что переутомилась, лечится в частном санатории.

Забыть этот неприятный инцидент: автор формулировки — вдовствующая леди Гермио-на Февершем, мама.

Последний аргумент стал и последней каплей. Люси Февершем вспомнила о том, то ее предки были крестоносцами и просто храбрыми людьми. Она извинилась перед матерью и I сестрой за причиненные моральные страдания, собрала личные вещи, разбила любимую копилку и ушла из дома. В никуда.

К счастью, времена Диккенса давно миновали. Пожилая и уютная докторша в го- I спитале ласково улыбнулась перепуганной и озлобленной девочке с огромным животом — на последних месяцах он вырос, как на дрож- I жах, — и дала адрес социального приюта для I молодых мамочек. «Мать-Дитя» — вот как он I назывался.

В этом приюте Люси Февершем, потомок I крестоносцев и кавалерственных дам, научи- I лась шить и вязать, пеленать своего будущего I ребенка, тренируясь на уже родившихся малышах, варить каши на воде и супы из ничего, а еще — еще обрела подруг на всю жизнь.

Простых, грубоватых, битых жизнью девчонок, хулиганок и матерщинниц, которых, тем не менее, объединяло одно очень важное обстоятельство.

Ни одна из них не захотела сделать аборт и убить свое неродившееся дитя. Ни одна! Хотя, в отличие от Люси, они в большинстве своем прекрасно знали, с какими трудностями им придется столкнуться в жизни.

Что же до Люси Февершем… Едва она взглянула сквозь туман слез, сквозь отголоски дикой боли на красную рожицу своего ребенка, все вдруг приобрело смысл и вкус. Люси Февершем совершенно точно знала отныне, зачем она пришла в этот мир. Юная мама сразу и навсегда утвердилась в правильности своего выбора. Откуда-то в ней появились спокойная уверенность и сила взрослой женщины. Шестнадцатилетняя Люси Февершем категорически отвергла ультиматум матери: вернуться в родной дом без ребенка. На три года она вычеркнула себя из членов семейства Февершем.

Если бы был жив отец… Но лорд Февершем уже три года как покоился на тихом кладбище Грин-Вэлли.

Выйдя из приюта, она поселилась вместе с Билли на десятом этаже многоквартирного дома в Сохо и принялась зарабатывать на жизнь. Изо всех сил.

В три года Билли слетел с лестницы. Отделался ободранными коленками, но в нескольких сантиметрах от его руки лежала разбитая пивная бутылка с острыми, как бритва, краями. Через два дня после этого происшествия Люси наступила на горло собственной гордости и села в поезд, идущий в Дартмур.

Леди Гермиона остолбенела, увидев на пороге дома собственную дочь, худую как щепка, плохо одетую и бледную до синевы. Впрочем, она всегда хорошо справлялась с потрясениями и потому уже через минуту неловкого молчания готова была разразиться чем-нибудь типа «а-я-же-тебе-говорила», но в эту минуту из-за ноги матери, куда он предусмотрительно спрятался до этого, вышел насупленный ангел с золотыми кудрями и в красном дождевике. Ангел сердито уставился на леди Гермиону, и та смогла только пролепетать:

— Боже, какой прелестный малыш…

И кошмар последних лет закончился сразу и навсегда. Леди Гермиона полюбила Билли искренней, нежной и абсолютно бестолковой любовью, мгновенно забыв о позорных обстоятельствах появления малыша на свет.

Люси не смогла до конца сдаться и потому согласилась переехать только в маленький домик на опушке рощи. До двадцати одного года она жила на средства, выделяемые ей матерью, по достижении же совершеннолетия вступила в права наследства, оставленного ей крестной. Жизнь налаживалась.