— Рады встрече, дорогая Шерилин.

Джон Стенхоуп подвинул дочери стул, впрочем, с таким расчетом, чтобы она оказалась спиной ко всему залу. Затем отец бросил в сторону Мика:

— Я, кажется, велел тебе отвезти ее в ПРИЛИЧНЫЙ магазин.

Ширли обернулась и увидела покрасневшее от смущения лицо шофера.

— Мик не виноват. Я настояла на магазинчике «Рик-Рак».

Мать закашлялась, Пенелопа подвинула ей минеральную воду. Джей Джей с громким стуком уронил вилку.

— Зачем тебя понесло в этот дешевый магазин? Папа дал мало денег?

И я тоже рада тебя видеть, братец.

— Папа наверняка прислал достаточно денег. Но мне не нужен костюм. Не нужно платье от известного дизайнера. Мне понравились эти вещи, и я их купила.

В наступившей паузе все пристально изучали блузку, юбку и прическу Ширли. В прошлой жизни она сгорела бы от стыда. В этой — знала точно, что хуже тюрьмы нет ничего.

Джей Джей презрительно махнул рукой.

— Да ладно! Нас же здесь никто не знает. Вот если бы мы были в Ривер Оукс…

— Я очень рада вас всех видеть…

— А… Ну да… Конечно, разумеется. К сожалению, в дальнейшем нам вряд ли удастся встречаться часто.

— Что ты имеешь в виду, папа?

— Я имею в виду следующее. Видеться мы будем раз в год, во время нашего ежегодного тура по Европе.

— Я не понимаю…

— Ты не можешь вернуться в Хьюстон, мы все это знаем. И остаться в Штатах не можешь. Всегда будет риск, что ты пересечешься с моими деловыми партнерами, либо с партнерами Джей Джея. Кроме того, пресса! Таким образом, мы пришли к единому мнению, что Европа для тебя — самое лучшее место. Наша вилла в Монако. Разумеется, мы сообщим, что продали ее, так что это никак не свяжут с твоим именем. В Швейцарии уже открыт счет на твое имя, каждый год ты будешь получать по двести пятьдесят тысяч долларов, думаю, тебе этого хватит, чтобы жить в свое удовольствие.

Она больше ничего не чувствовала. Совсем. Сердце не болело. В голове было пусто и легко.

Ее семья избавляется от нее. Она, Шерилин Стенхоуп, является проблемой, которую срочно нужно решить. И они решили. Они сошлют ее в изгнание. В хорошо оплаченное, богатое изгнание.

Ширли представила себе пустынный дом на берегу Средиземного моря. Четырнадцать комнат, забитых мебелью и антиквариатом. И одинокая богатая женщина с выжженной душой. Она будет тратить деньги и загорать. Богатая женщина на берегу моря…

Не от этого ли она собралась убежать?

Ширли обвела взглядом чужие лица бывших родственников.

— Нет.

— Нет?

— Нет.

Отец нахмурился, потом вскинул брови и понимающе кивнул.

— Ясно. Ты хочешь больше? Думаю, ты права. Триста тысяч устроит? Если нет, будем думать…

— Ты не понял, отец. Мне не нужны деньги. Ни четверть миллиона, ни полмиллиона, ни единого пенни. Я не собираюсь прятаться всю жизнь в Европе. Я не хочу никуда ехать. Я хочу остаться в Техасе. Я люблю Техас. Это моя родина.

— Но…

Отец запнулся. Он никогда в жизни не заикался, и Ширли почувствовала нечто вроде гордости — она все же сумела поколебать его ледяную самоуверенность.

— Но ты… мы все… ведь пресса будет охотиться на нас! На наших друзей. Будь реалистом, Шерилин. Тебя судили за убийство мужа. Неважно, что случилось на самом деле, в глазах общественности ты виновна! Ты не можешь остаться здесь.

— Я НЕ виновна, и мне нужно вновь завоевывать уважение людей. Я остаюсь в Техасе.

Глаза отца недобро блеснули.

— Семья Рона унаследовала его состояние и всю недвижимость. У тебя нет денег. Если ты останешься в Штатах, мы не станем тебя поддерживать. Ни финансово, ни морально. Ты будешь лишена всего.

Теперь он чувствовал себя в силе. Деньги — это власть, и отец владел и тем, и другим. Комок в горле неожиданно исчез. Ширли успокоилась. Она проживет свою собственную жизнь, пусть даже и в коробке из-под холодильника под мостом.

— Вы не поддерживали меня морально с того самого момента, когда полиция еще только намекнула на возможность ареста. А ведь именно ваша поддержка была мне гораздо важнее, чем тысячи долларов, которые вы отдали адвокатам. Оставьте себе свою виллу и четверть миллиона. Я буду жить своей собственной жизнью. Где захочу и как захочу.

Пенелопа усмехнулась.

— Отлично. И что ты собираешься делать, имея диплом дизайнера по одежде и нулевой опыт работы? В таком наряде, знаешь ли, будет трудновато убедить работодателя в том, что у тебя безупречный вкус. Держу пари, ты приползешь к отцу и брату уже через неделю.

Ширли спокойно взглянула на нее.

— Я скорее умру от голода, чем приползу, как ты выразилась, к вам.

Отец оглядел стол, тяжело дыша.

— Собирайтесь. Мы уходим. Вот что я тебе скажу, Шерилин. Ты моя дочь — и потому мои предложения остаются в силе еще три месяца. Если в конце мая ты не попросишь ключи — разумеется, по телефону, а не лично! — предложение снимается. В тот же день я перепишу завещание.

— Папа… Почему меня выпустили?

— Твой приговор отменил губернатор штата. Сделал Барри любезность. Теперь, когда я вижу, насколько ты неблагодарна, думаю, он напрасно затруднялся.

Отец вышел, не прощаясь, и только теперь Ширли позволила себе слезы. Она сидела за столом, тупо глядя на грязные тарелки с остатками еды, потом встала и направилась к дверям. Тут ее остановил официант.

— Эй, мисс, вы были вместе с этими клоунами за тем столиком?

— Д-да…

Неужели их узнали?

— Они не заплатили по счету. Вы должны заплатить.

— Брэнд, нужно учиться компромиссам. Это единственный путь. Постарайся это понять — или уходи сразу. Сам.

Брэнд глубже засунул кулаки в карманы брюк и прибавил шагу, стремясь побыстрее пройти расстояние, разделявшее здание администрации и офис его фирмы. Билл Иглстоун, старый друг и по совместительству его политический советник, вынужден был перейти на бег трусцой. Брэнд буркнул:

— Не люблю игры. От них у меня привкус во рту.

— В таком случае давай сразу закажем большую партию ополаскивателя для рта. Потому что привкус в ближайшие три месяца тебе гарантирован. До самого окончания избирательной кампании.

Брэнд резко остановился, а Билл по инерции прошел еще несколько шагов, потом сообразил, что Брэнда нет рядом, и обернулся.

— Дьявол, Брэнд, ну почему ты такой несговорчивый?

— В этом мой шарм…

— О, вот тут ты ошибаешься. У тебя масса достоинств, но шарм в их число не входит.

Брэнд мрачно ухмыльнулся, а потом взгляд его затуманился, и он невидящим взором уставился на оживленное движение.

— Билл, я тут подумал… Возможно, я принесу больше пользы, если буду работать, так сказать, за сценой, а не в качестве официального народного избранника?

— Да, если твоя фамилия Рокфеллер. Или Онассис. Но когда я в последний раз проверял твои счета, миллиарда на них не наблюдалось. Кстати, он вполне мог бы там оказаться, если бы не твоя любовь раздавать собственные гонорары направо и налево.

Билл сделал паузу, испытующе глядя на своего друга, потом заговорил чуть тише.

— Мы оба знаем, что именно об этом ты мечтал с десяти лет. И ты преуспел. Субсидировал все сиротские приюты Западного Техаса, какие только смог найти. Но сейчас ты стоишь в самом начале пути, на котором ты сможешь сделать гораздо больше. На пути к власти. Если ты хочешь свалить в последний момент, делай это, но без меня. Я не хочу этого видеть. Дай мне выходное пособие — и чао! Работу я себе найду сегодня же, еще до полудня. Возможно, она не принесет мне счастья, зато я буду работать.

Брэнд знал, что Билл не преувеличивает. За очень небольшой промежуток времени Билли Иглстоун успел превратиться в одного из лучших референтов штата, в выборных делах ему не было равных.

— Билл, я мог бы пойти работать в аппарат губернатора. И продвигать свои идеи, не участвуя во всех этих мерзких коллизиях.

— Ага. Даст бог, они позволят тебе хотя бы ИМЕТЬ эти идеи, а ты — продвигать… Ты же будешь работать на чужого дядю, а я предлагаю тебе вариант, когда работать будут на тебя!