Будильник прозвонил как всегда совершенно неожиданно. Через минуту объявился Джонни и тоже как всегда попрыгал на животе у дядюшки — для тонуса. Потом они наперегонки рванули в ванную и пописали там «на брудершафт», как это принято у настоящих мужчин.

Следующие четверть часа Филип скакал от ванны, в которой плескался Батискаф Джонни («Смотри, Фил, какие я умею делать пузырики ротом!»), к плите, на которой варились яйца в мешочек. Звонок в дверь застал Филипа на середине дистанции, то есть на пороге ванной. Погрозив Джонни кулаком и велев ему не нырять, Филип кинулся к дверям. Если это опять миссис Клатч из соседней квартиры, так она опять хочет занять соли…

Это была не миссис Клатч.

На пороге стояла Мечта Мужчин, Которые Любят Волевых И В Высшей Степени Элегантных Женщин.

Незнакомка была среднего роста, однако казалась значительно выше из-за каблуков, при взгляде на которые у мужчин должны появляться серьезные опасения за здоровье дамы. На ней был элегантнейший костюм-двойка, причем в вырезе жакета вскипало кружевом белоснежное жабо, а юбка давала возможность оценить практически безупречные ноги. На плечи небрежно накинута легкая даже на вид шубка из светлых соболей. В ушах крупные жемчужины неправильной формы, точеную шейку охватывает нитка таких же жемчугов.

Волосы черные как ночь, вьющиеся и блестящие, роскошной гривой падают на плечи. Лицо бледное, матовое, с высоковатыми скулами. Носик — носик истинно парижский, слегка вздернутый, тонкий. Но примечательнее всего — глаза. Большие, миндалевидные, осененные длиннющими черными ресницами, они были удивительного цвета. Филип как-то видел на выставке китайского искусства сине-зеленый опал — тогда его потрясла неимоверная игра синих, зеленых и золотых искр, сапфировая глубина, изумрудная дымка сверху — и все в одном камне.

Так вот, глаза незнакомки были именно такими — с золотыми искрами, сине-зелеными, лучистыми, завораживающими.

И еще — сейчас эти глаза, мгновенно обежавшие всю фигуру Филипа, замершего на пороге, выражали легкое презрение, насмешливое понимание и некоторое негодование. Он как-то сразу это понял. В принципе, понятно: в мире этой красавицы просто НЕ МОГЛО существовать ТАКИХ мужчин. В драных джинсах на голое тело, в растянутой и мокрой спереди футболке цвета тщательно отстиранной половой тряпки, босых, небритых и всклокоченных…

— Я полагаю, мистер Филип Марч?

Конечно, он сразу узнал этот голос. Мягкий бархат, скрывающий стальные коготки. Теплый шоколад, в котором позвякивают острые льдинки. Черный муар — и ослепительный луч солнца, пробивающегося сквозь мрак. Этому голосу хотелось повиноваться. Что Филип и сделал.

— Да. Это я. А вы — мисс Шарлотта Артуа. Честно говоря, так и хочется назвать вас сиятельством.

Она неожиданно усмехнулась, не разжимая коралловых губ.

— Хочется, так и зовите. Это мой титул.

— Ох… Проходите, наверное. Как вам удалось так быстро долететь через океан?

— Я звонила вам из отеля, мистер Марч. А вообще я в Нью-Йорке уже три дня. Бизнес.

— Понимаю. Заодно можно и про племянника узнать. А то когда еще оказии ждать… Чем обязан-то? Я ведь ясно вам сказал, Джонни вы не получите.

Она опять усмехнулась и плавно вплыла в прихожую.

— И вы полагали, что я на этом успокоюсь? Заплачу в подушку, скажу «ну нет так нет»… улечу во Францию?

— Скажем так: я полагал, что вы умнее. Я ведь запросто могу банально выставить вас за дверь. Конечно, вы наймете свору адвокатов, будете бомбардировать меня повестками в суд, но ведь это не значит, что я должен впускать вас в свою квартиру?

— Вы меня плохо знаете, в этом все дело. Я никогда не отступаю. И всегда получаю то, чего добиваюсь. Выгоните вы меня, не выгоните — особой разницы нет. Жанно уедет со мной.

— Мне жаль прерывать вашу беспроигрышную серию, но на этот раз вряд ли. Джонни — гражданин США.

— Я так не думаю. Врач, засвидетельствовавший беременность Жанет, жил во Франции. Сама Жанет гражданство не меняла. Ее сын в одинаковой степени гражданин и США, и Франции.

БА-БАХ!!!

Единственное, что несколько примирило Филипа с действительностью, так это то, что Шарлотта Артуа тоже испугалась и явственно подпрыгнула. Звук и в самом деле очень напоминал взрыв. Джонни восторженно заверещал из ванной:

— Это бонба, Фил?!

Филип облился холодным потом. Он совершенно забыл, что малыш до сих пор сидит в воде. Он мог захлеб…

— Мистер Марч! Ребенок один, в ванне, без присмотра?! И что это за грохот, черт возьми?

Филип заглянул в кухню и философски заключил:

— Яйца.

— Что?!

— Яйца. Куриные, высший сорт. Я их варил в мешочек, а они… взорвались.

— Не понимаю…

— Ну где вам. Не думаю, что графы Артуа когда-нибудь задумывались над вопросом, что первично, курица или яйцо.

Шарлотта решительно шагнула в кухню и выключила конфорку под многострадальной кастрюлькой, после чего с интересом заглянула в нее, подняла взгляд к потолку… Филип украдкой посмотрел туда же.

Взрывающиеся яйца производят интереснейший эффект. Его удобнее всего наблюдать, поместив яйцо в микроволновку, но при взрыве, так сказать, на открытой местности принцип остается тем же. Просто отмывать труднее. Яйца ровным слоем сероватого цвета распределяются по любой плоской поверхности, до которой смогли долететь.

Шарлотта наморщила нос:

— М-да, интересный подход к кулинарии…

Филип ее уже не слушал. Путь дзен предписывает не сожалеть о том, что уже случилось, а Джонни пора вылезать.

— Эгей, Батискаф Джонни, нам пора подниматься наверх. На базу напали голодные спруты и слопали все запасы продовольствия, так что нам придется обратиться к дружественному племени апачей, чтобы они поделились с нами кореньями и лепешками…

— Слушаюсь, капитан… Ой, а кто это?

— Это? Это тетя одна.

— Фил! Писюн…

С этими словами Джонни торопливо нырнул обратно в ванну и затаился у бортика. Шарлотта ошеломленно переспросила:

— Я не ослышалась? Он сказал…

— Он сказал «писюн». Это не ругательство и не непристойность. Это обозначение того органа, которым мужчины…

— Я знаю… то есть понимаю, что это значит, я не понимаю почему…

Филип вздохнул и терпеливо объяснил:

— Вы женщина. Джонни мужчина. Вы стоите на пороге ванной, он голый. Это неприлично — показывать свой писюн незнакомым людям, тем более тетям.

— Бож-же мой… прости, малыш. Я совершила бестактность. Извини меня.

С этими словами Шарлотта торопливо прикрыла дверь ванной, оставив Филипа и Джонни наедине. Мальчик тут же вылез из порядком остывшей воды и завернулся в полотенце.

— Красивая. Такая… как конфета.

— Почему как конфета?

— Блестит и шуршит. Оберток много. Пахнет сладко.

Филип усмехнулся. Образный мир Джонни был богат и разнообразен. Иногда он ставил своего молодого дядюшку в тупик неожиданными сравнениями. Что ж, на этот раз все понятно. Шарлотта Артуа — чистая конфетка, только вот фиг ее надкусишь.

Они вышли в гостиную, Джонни держался слегка позади Филипа — на всякий случай. Красивая тетя ему скорее нравилась, но к незнакомым людям малыш относился настороженно.

Шарлотта Артуа сидела на самом краешке стула посреди комнаты, подобрав полы шубки, словно боялась испачкаться. Лицо у нее было немногостранное. Филип не понимал пока, в чем дело,но разозлился все равно. Никто ее сюда не звал!

— Вот что, мисс Артуа, вам действительно лучше уйти и позвонить мне сегодня вечером. А лучше — завтра. Или через неделю…

Шарлотта его не слышала. Она смотрела на Джонни, и в сине-зеленых удивительных глазах играли совсем другие искры — прозрачные, словно бриллианты, слезы.

— Жанно… малыш, ты так похож на свою маму… Только глазки… у тебя карие, а у нее были серые…

— У меня глазы… то есть глаза, как у Фила, а у Фила, как у папы, а у папы и Фила, как у дедушки, только дедушка уже давно ушел в темный лес и никак не вернется… и мама с папой тоже ушли. Улетели. Ты… вы знаешь моего папу?