Еще несколько минут комиссар с повышенным интересом изучал конфигурацию пятен на своем столе, Джон смотрел в окно, а мэтр вздыхал и вертел головой во все стороны.

Потом из коридора явились два рослых полицейских в форме, а между ними, волоча ноги и шмыгая носом, шла мадемуазель Арно. Бейсболки на ней уже не было, и Джон увидел, что ее соломенные волосы заплетены в несколько десятков косичек, на манер африканских. Девушка кусала губы, но не плакала.

Комиссар взял у одного из полицейских папку, открыл ее, пролистал, а затем поднял голову и бесцветным голосом сообщил:

– Сожалею, господа, но девица Арно не может быть отпущена. На нее заведено уголовное дело.

Жюльетта вскинулась, потом встретилась глазами с Джоном и тут же залилась румянцем, опустила голову, а секундой позже на черную футболку с изображением волчьей головы упала единственная слезинка. Рядом задушенно всхлипнул мэтр Жювийон. Джон быстро спросил:

– В чем ее обвиняют? Есть ли доказательства?

– Она украла кошелек. В кошельке находилось несколько кредитных карт, документы и водительские права, а также крупная сумма наличными. Кошелек обнаружен при обыске обвиняемой. Разумеется, это могло бы быть и совпадением, но сегодня утром мы приняли заявление от гражданина Великобритании. Он сообщил, что его ограбили вчера вечером, описал приметы похитителя и назвал имя свидетеля ограбления – официанта из ресторана «Кифара». Таким образом, господа, дело раскрыто. Кстати, мсье Ормонд, вот ваш бумажник.

Комиссар впервые поднял голову и с некоторым ехидством посмотрел на Джона. Тот ответил ему невозмутимым ледяным взглядом и повернулся к мэтру Жювийону.

– Я могу что-то сделать, мэтр?

– Разумеется, мой друг, разумеется, вы можете отозвать свое заявление и не подавать на девочку в суд, но я бы вам советовал...

Мэтр поманил к себе Джона и горячо зашептал ему на ухо. Через секунду Джон возмущенно выпрямился.

– Мэтр, это же шантаж!

– Исключительно для пользы дела, мой дорогой! Ведь как все удачно складывается – и волки целы, и овцы хоть куда!

– Я не могу.

– Тогда позвольте мне.

– Нет. Я сам.

Джон подошел к Жюльетте и решительно приподнял согнутым указательным пальцем ee подбородок.

– Даю пять секунд на раздумье – Англия или тюрьма.

– Вы... вы...

– Три секунды. Вы едете? Да или нет?

– Да!!! Чтоб вам лопнуть!

– Комиссар, я забираю свое заявление.

– Что?

– Я отзываю свое заявление об ограблении и удостоверяю, что мадемуазель Арно является членом моей семьи и имеет полное право хранить у себя некоторые принадлежащие мне вещи и документы, а также денежные суммы.

Комиссар с тоскливой ненавистью посмотрел на всю троицу, потом отвернулся и буркнул:

– Снимите с нее браслеты. Всего хорошего, господа. И мой вам совет – в гостях хорошо, а дома лучше. Не тяните с отъездом.

– Это что, угроза, комиссар?

– Ну что вы, мсье Ормонд. Я же при исполнении. Просто сие прелестное дитя уже давно у нас на заметке. Если она останется под юрисдикцией Франции, то в следующий раз я ее упеку, и никакие опекуны не помогут. Запомнила, девочка?

Жюльетта угрюмо кивнула.

Потом все трое в полном молчании вышли из участка и сели в машину. Мэтр осторожно заикнулся о том, чтобы заехать и обрадовать мадам Клош, но Джон сурово прервал его.

– Мэтр, честно говоря, я спешу. Если у мадемуазель Арно есть вещи, которые она хотела бы забрать из дома, мы заедем и заберем их, но я планирую отплыть сегодня четырехчасовым паромом.

Мэтр истово закивал.

– Хорошо, хорошо, хорошо. Жюли, девочка моя, тебе надо домой?

– Нет.

– Джинсы? Куртка?

– Нет. Все на мне.

– Но ведь у тебя целый шкаф...

– Не нужны мне ваши поганые тряпки, понятно?! Я буду ходить вот в этом, в том, что мне нравится! И в Англию так поеду.

Джон прервал начинающуюся баталию.

– Мы приедем в Лондон около полуночи. Переночуем. С утра у мадемуазель... мисс Арно будет время посетить магазины и выбрать все, что ей потребуется. Под вещами из дома я имел в виду дорогие ее сердцу безделушки, но мисс Арно, по-видимому, не страдает сентиментальностью, тем лучше. В таком случае мы едем в отель. Там я вас оставлю и поеду забрать прах дяди Гарольда.

– Она сбежит!!!

– Не сбежит. Через полчаса во всех полицейских участках появится ее фотография, а к вечеру она отправится в тюрьму. Мисс Арно остаточно умна, чтобы понять – заявление можно написать еще раз.

Жюльетта забилась в угол сиденья и с ненавистью процедила:

– Обложили, легавые! Взяли на понт! Вытащили с кича, а теперь...

– Вот что, мисс. Попрошу вас впредь следить за своей речью. Вы не дитя трущоб, которым хотите прикинуться. Я говорил с вами всего пять минут, но мне этого хватило, чтобы понять – вы усердно играете роль, которая вам не к лицу и не по возрасту. Вы вполне способны выражаться по-человечески, наверняка прочитали в жизни несколькокниг, к тому же вы не трудный подросток, а взрослая девица. Поэтому, если вам не трудно, прекратите этот балаган!

– А если трудно?

– Тогда просто помолчите.

В машине воцарилась гробовая тишина. Жюльетта надулась и съежилась в маленький комочек, Джон невозмутимо смотрел прямо перед собой, а мэтр взирал на Джона с благоговением истинного христианина, узревшего явление Архангела с трубой и карающим мечом.

Уже в гостинице, слегка приотстав от Жюльетты и придержав за локоть Джона, мэтр горячо прошептал:

– У вас истинный талант воспитателя, мой друг! Даже Гарольду не удавалось заставить ее замолчать, а вы... Нет, каково?! Буря и натиск! Штюрм унд... забыл, неважно. Скажите, мой дорогой, а вы это серьезно – насчет вторичного заявления?

– Абсолютно.

– Нибелунг! Викинг! Карл Великий! Я есмь рука дарующая и карающая! Полечу, успокою Клотильду. Скажу ей, что наша Паршивая Овца в руках прекрасного пастыря. Друг мой, прощаюсь и желаю удачи. Помните – во Франции вас всегда ждут с распростертыми объятиями.

Джон с мягкой иронией посмотрел на маленького поверенного.

– Не хотите поцеловать милое дитя на прощание?

Мэтр хмыкнул и без тени смущения заявил:

– Ни малейшего желания! Я уже стар для экстремального спорта. К тому же боюсь лишиться носа или уха, я к ним привык.

Джон покачал головой.

– Врете, мэтр. Вы ведь привязаны к ней. Я видел ваше лицо там, у моста. Вы меня почти ненавидели, сознайтесь?

Мэтр посерьезнел.

– Знаете, мой дорогой... Жюли ужасна, это факт. Но в то же время она очень молода и очень несчастна. Кроме того, Гарольд ее любил. По-настоящему, он иначе и не умел. Стало быть, есть в ней что-то хорошее? Когда она убегала из дома в тринадцать лет, доводя его до сердечного приступа, я ругал ее, предлагал отправить обратно в приют. Знаете, что он мне говорил в ответ? «Мы с тобой, Жюв, прошли несколько войн, любили женщин, дрались до крови – и выжили. Мы старые, но все равно – ружчины. Теперь надо помочь выжить малышке. Ей труднее – ведь она женщина».

– Мэтр, вы... тоже воевали?

– Что, трудно поверить? Да, мой дорогой, в одном полку с вашим дядюшкой. Мы с ним рыли неразлучны вплоть до алмазной эпопеи. К тому времени Ренан уже втравил меня в дело, адвокатура всегда была прибыльным бизнесом, и я с Гого не поехал, о чем до сих пор жалею. Так-то. Ну... до свидания, мой дорогой.

Мэтр Жювийон приветственно взмахнул ручкой и покатился к выходу, а Джон смотрел ему вслед и все никак не мог представить смешного толстячка в камуфляжной форме и с тяжелым автоматом на плече...

Он оставил Жюли в номере, лично запер ее на ключ и уехал, попросив портье особо проследить за окнами.

В небольшой старинной церкви он отстоял заупокойную мессу и принял из рук почтенного епископа небольшую урну с прахом Гарольда Декстера Ормонда. Теперь можно было возвращаться домой.

На паром они с Жюли прибыли в полном молчании, не глядя друг на друга и не испытывая от этого ни малейшего неудобства, хотя на самом пароме их появление вызвало самые различные эмоции. В самом деле, более странной пары и представить было нельзя. Высокий, широкоплечий и синеглазый красавец в дорогом сером костюме и белоснежной рубашке, сжимающий в одной руке зонт, а в другой – элегантный портплед, безупречно причесанный, невозмутимый и неотразимый. И непонятное бесполое существо с сотней белесых косичек на голове, в мешковатых и грязных джинсах, безразмерной куртке и линялой футболке с оскаленной мордой волка. Первое, что сделала воспитанница графа Лейстерского, взойдя на палубу, – стала энергично отскребать что-то с толстой подошвы своего жуткого ботинка. Для этого она использовала поручни, а когда пожилая дама в шляпке с вуалью, подпрыгнув, обернулась на скрежет, пояснила с кривой ухмылкой: