Он все еще смотрел на нее, и она улыбнулась. Выдала ли она себя? То, что она понимает его язык, и все причины, провоцирующие ее действия. Она вспомнила сцену, когда требовала первую выплату, и которую получила.

Оправдывают ли это ее мотивы? Дарес бы не простил, она была в этом уверена. И в любом случае, как он отнесется к ому унижению, узнав, что она понимала все, что он говорил? Он так горд… Нет, Тони чувствовала, что ему не надо пока это знать. Когда-нибудь она обязательно заговорит по-гречески, коль скоро она здесь живет, но он должен думать, что она узнала его язык позже, в результате общения с жителями Линда.

К середине сентября Пэм прибыла на Родос в сопровождении Тони.

— Не надо со мной так носиться, — протестовала она поначалу, когда Тони принесла ей завтрак. Пэм сидела на огромной белой кровати, укутанная в сатиновое покрывало, на плечи была накинута пижамная куртка. Балконная дверь была широко распахнута, и через нее на постель падали солнечные лучи.

— Дарес с самого начала говорил, что тебе нужен полноценный отдых.

Тони накрыла на стол и налила сестре кофе.

— И Дарес ждет, чтобы все его инструкции были выполнены. Тут половина молока и ложка сахара. Как ты любишь.

Пэм подняла глаза на Тони, и в них блеснули слезы.

— Ты очень счастливая Тони — он замечательный.

Тони забралась с ногами на кровать рядом с Пэм и задумчиво посмотрела в окно на Акрополь с его башенными стенами глубокого золотисто-коричневого цвета в косых лучах утреннего солнца. У нее вырвался вздох. Отношения между ней и Даресом не стали развиваться дальше так, как ей хотелось бы. Правда, на прошлой неделе он на несколько дней уезжал по делам, так что они немного пробыли вместе с тех пор, как она вернулась в Линд. Но в те редкие встречи он не был ни холоднее, ни горячее, чем до того дня, когда поцеловал ее, выразив этим, как ей хотелось бы думать, свою признательность и любовь к ней.

— Ты права — он замечательный, — сказала Тони и улыбнулась своему признанию. Странно было, что она согласилась с Пэм. Совсем недавно она считала своего мужа самым жадным, жалким и заносчивым человеком, которого она когда-либо встречала.

Две недели спустя Тони и Пэм, с разрешения доктора выкупавшись в прохладном море, стали сушиться на горячем солнце. Дети были в школе, а Дарес работал дома. Но наконец он присоединился к ним на пляже. Он был одет в ярко-голубые шорты и белоснежную рубашку, а глаза от солнца защищали темные очки. Он принес с собой книгу, но отложил ее в сторону и сел, подогнув колени. Его взгляд замер на голубой воде бухты св. Павла, окруженной вулканическими камнями.

Тони мельком увидела, что ее сестра задумчиво смотрит на Дареса. Совершенно ясно было, что он ей очень нравится, но сегодня она была озадачена и взволнована из-за того, что Дареса видели с другой женщиной.

Об этом ей стало известно только сегодня утром. И рассказал об этом Харитос, который думал, что Тони одна.

Она и Пэм вышли в Линд сделать кое-какие покупки, и, пока Пэм была в газетном киоске, а Тони ждала снаружи, подошел Харитос. После приветствия ее своим обычным "kalimera", он серьезно спросил:

— Кто эта женщина, которую я видел в Родосе с Даресом? Покраснев, Тони внезапно помрачнела и пробормотала:

— Я не знаю.

Но она знала, потому что слышала, как Дарес договаривался о встрече по техтрону. Оливия звонила несколько раз еще до отъезда Тони к сестре, и Тони, как только вернулась, не переставала думать о том, виделись ли они в ее отсутствие.

Она хотела бы встретиться с Оливией и оценить ее.

Та была потенциальным разрушителем их брака, и Тони чувствовала, что смогла бы защититься более эффективно, если бы знала своего противника.

— Опиши ее.

— Темноволосая, высокая и очень красивая. Ты не знаешь ее?

— Я… — она прервала себя, когда из магазинчика вышла Пэм. Тони побледнела, глаза беспокойно и вопросительно светились. — Пэм, познакомься с моим другом — Харитос Леонти. Он живет в том великолепном особняке на склоне. Ты еще восхищалась им, когда мы проезжали мимо.

— Да, я знаю.

Они протянули руки друг другу и пожали их.

— Могу я угостить вас кофе? — спросил он, указывая на таверну через дорогу. — Там подают кофе с молоком, если не хотите по-турецки.

— У нас нет времени, — извинилась Тони, посмотрев на часы. — Дети придут домой раньше нас. Они по средам заканчивают в половине двенадцатого.

— А, конечно, у них большая перемена. Хорошо, в следующий раз.

— Тони, — сказала Пэм, когда они снова остались одни. — Извини, я услышала то, что говорил этот молодой человек!

— Ты имеешь в виду об Оливии?

— Так ты ее знаешь?

— Я никогда с ней не встречалась, но это бывшая любовь моего мужа.

— И он выезжает с ней? — резко спросила Пэм, ее широкий лоб пересекли глубокие морщины. — Ты никогда не рассказывала, как познакомилась с Даресом, — решившись наконец спросила Пэм. — Я как-то тебя спрашивала, но ты тогда не ответила.

Тони заколебалась.

— Это длинная история, Пэм, и не особенно приятная. Я расскажу тебе как-нибудь потом.

— Неприятная? — задала следующий вопрос Пэм, несмотря на финальные нотки в голосе сестры.

— Да, Пэм, на самом деле, совсем неприятная встреча.

Тони убыстрила шаг, направляясь к припаркованной на площади машине.

— Я должна подумать об этом, — добавила она, когда они забрались в машину. — Я, правда, не знаю, буду ли рассказывать кому-либо в подробностях.

— Но ты должна! Ты так загадочно это сказала. Ты расскажешь мне?

Слабая улыбка тронула губы Тони.

— Я расскажу тебе, Пэм, но когда буду готова.

— Эта Оливия, она в это замешана?

— Не совсем. Она появилась позже.

— Ты ревнуешь к ней, Тони! Пэм замолчала, дожидаясь, пока Тони за рулем преодолеет опасный поворот. — Я уверяю тебя, что все твое беспокойство из-за ревности, — продолжила она. — Я думаю, что ты счастлива, — добавила она беззаботно. — Дарес удивителен. О, Тони, я уверена, что у тебя нет повода для волнений!

Уверенность эту можно было понять, потому что даже за то короткое время ее знакомства с Даресом ее восхищение им сильно возросло.

Когда она, сидя на пляже, наблюдала за ним, он почувствовал ее тревогу и, повернувшись к ней, дружелюбно улыбаясь, спросил:

— Что-нибудь случилось, Пэм? Ты, похоже, чем-то обеспокоена?

— Нет… нет, — она выдавила из себя улыбку. — Полагаю, что мне скоро надо будет думать об отъезде с детьми, — сказала она, меняя тему. — Это был волшебный отпуск, и я действительно очень благодарна тебе.

Правда, не знаю, когда смогу отдать тебе все, что задолжала.

— Отдать мне? — у него приподнялись брови. — Ты мне ничего не должна, Пэм. Мы очень рады, что ты с нами. А что касается поездки домой, то пока нет ни малейшей нужды об этом беспокоиться. Дети совершенно освоились, и я не вижу, зачем тебе их дергать, когда в этом нет необходимости.

— Но это необходимо. Я не хочу быть нахлебником, Дарес.

Он сильно нахмурился.

— Это слово мне не нравится. Мы семья; когда мои сестры хотят этого, они приезжают, и все, и ты должна чувствовать то же самое. Ты должна считать этот дом своим, Пэм, и оставаться здесь столько, сколько захочется. Пэм мельком взглянула на Тони; не сложно было прочитать ее мысли. Как Дарес мог так действовать: тайно, нечестно? Это невозможно.

— Дарес прав, Пэм. Оставайся пока здесь. Да и для чего тебе возвращаться в Англию? Работы у тебя нет… по крайней мере ты сказала, что твой шеф написал тебе о невозможности сохранить для тебя место. Или он передумал?

Пэм покачала головой.

— Нет. У меня все письма, которые приходили сюда, и от него не было ничего, с того последнего, в котором он написал, что место занято.

На лбу Пэм появилась глубокая морщина. Она выглядела несчастной и беззащитной. Тони взглянула на мужа. Она чувствовала, что он охотно помог бы Пэм деньгами, но он, так же, как и она, знал, что гордость сестры не позволит той взять деньги. Ей и так придется взять деньги на четыре билета до Лондона, и она станет решительно настаивать на выплате долга, сколько бы времени на это ни понадобилось. Конечно, Тони знала, что Дарес стал бы сопротивляться и наотрез отказался бы взять деньги от кого-нибудь, кто еле сводит концы с концами. Как бы там ни было, еще пока не было причин заключать какое-либо соглашение по этому поводу, и Тони забыла об этом. Но она сильно беспокоилась за сестру, и чем больше думала о ее возвращении в Англию, тем сильнее ей не нравилась эта мысль.