— Я… не…

— Тогда почему же ты не сказала мне, что девственница? — огрызнулся он. — Я бы никогда не притронулся к тебе, если б знал!

Эмма хотела сказать, что была слишком увлечена им, слишком влюблена, что все случилось слишком стремительно. Она не считала себя подходящей парой для Винченцо и даже помыслить не могла, что их любовная связь выльется в брак. Разве он не твердил ей горячо и настойчиво, что однажды женится на своей землячке, которая будет прививать их детям те же ценности, с которыми рос и он?

И все же в глубине души Эмма сознавала: он бы убежал без оглядки, если б знал, что она девственница. Конечно, к тому времени она уже была так сильно влюблена и охвачена желанием, что не могла рисковать, сказав ему.

— Я хотела, чтобы ты стал моим первым мужчиной, — искренне сказала Эмма. Она твердо знала, что никто другой, с кем она может встретиться, не сравнится с Винченцо.

Губы Винченцо презрительно скривились.

Ты хотела богатого мужа, — пренебрежительно заявил он. — Ты была одна, без специальности, без денег и без жилья и увидела во мне прекрасный способ вырваться из бедности.

Это неправда! — возразила уязвленная Эмма.

— Разве? — вызывающе бросил он. Ее щеки ярко вспыхнули.

Я вышла бы за тебя, даже если б у тебя ничего не было.

Но, к счастью для тебя, до этого дело не дошло, не так ли, cara? — саркастически парировал он. — Потому что ты уже знала, кто я и что.

Эмма дернулась, будто он ее ударил, и в каком-то смысле его слова были больнее ударов. По крайней мере, теперь ты знаешь, что он о тебе думает. Но будь она проклята, если позволит себе сломаться перед ним! Она возьмет то, за чем пришла, и уйдет отсюда с высоко поднятой головой.

— Ну, что ж, в свете того, что ты только что сказал, никто из нас не сомневается, что развод — единственное разумное решение, — спокойно проговорила она.

Винченцо замер, почувствовав, как что-то гложет его изнутри. Ему не нравилось, когда она включала логику. Это снова делало ее неприступной, а он привык, чтобы все женщины вокруг были страстными. Действительно ли он настолько безразличен Эмме, что она хочет поскорее покончить с их браком, или это игра? Интересно, он все еще волнует ее или уже нет?

Без предупреждения он склонился над ней и почти небрежно коснулся ее губ своими. И торжествующе улыбнулся, когда ощутил, как она непроизвольно затрепетала от этого незначительного прикосновения.

Эмма застыла, хотя и чувствовала, что к коже прилило тепло, а сердце заколотилось как безумное.

— Винченцо, — прошептала она. — Что ты делаешь?

— Просто проверяю, — промурлыкал Винченцо и вновь склонился к Эмме, чувствуя, как ее частое дыхание согревает ему губы. Он вдруг обнаружил, что хочет целовать ее везде, как делал когда-то множество раз.

— Не надо…

Но ведь она не отталкивает его, не так ли? Винченцо почти ощущал запах желания Эммы, он всегда мог читать ее как какую-нибудь длинную эротическую книгу. По крайней мере, до того, как их отношения ухудшились настолько, что они не могли смотреть друг другу в глаза, не то что прикасаться…

До того самого последнего раза. В тот момент, как Эмма хотела выйти в дверь, он схватил ее в охапку и начал целовать, и она тоже целовала его, сердито, но так страстно, как, наверное, никогда прежде.

Он вспомнил, как прижал ее к стене прямо там, где она стояла, вспомнил, как она вскрикнула, когда он мгновенно довел ее до оргазма. А потом, не обращая внимания на ее протесты, что она опоздает на самолет, подхватил на руки и отнес в спальню. На кровать, которую они не делили несколько недель, и всю ночь напролет запечатлевал себя в ее теле и сознании. Почти безжалостно он использовал все свое чувственное мастерство, и она стонала от наслаждения и сожаления.

Боже, он приходит в сильное возбуждение, всего лишь думая об этом. Слишком сильное.

Эмма, — хрипло выдавил он, и на этот раз это было не легкое соприкосновение. Его рот безжалостно раздавливал ее губы, словно нежные розовые лепестки, и она ахнула и зарылась пальцами ему в волосы, как делала когда-то.

В-винченцо… — заикаясь, пробормотала она, но все остальное было пресечено его поцелуем — их поцелуем, ибо горячий отклик Эммы, делая ее активным участником. Она обнаружила, что подхвачена и унесена могуществом его прикосновения:

Только ли потому, что так изголодалась по человеческому теплу и наслаждению, она подчинилась сладкому удовольствию его губ? Как давно ее не целовали? С тех пор, как ее целовал Винченцо, и никто не целуется так, как он. Его губы улещивали, поддразнивали и соблазняли. С ним она чувствовала себя женщиной. Настоящей женщиной.

Эмма застонала, когда он углубил поцелуй так, что она стала таять, словно свечка. Он точно знал, на какие кнопки нажать, ведь когда-то говорил, что знает ее тело лучше, чем свое собственное. Но с ним это всегда было больше, чем мастерство. Ему помогала любовь. По крайней мере, какое-то время.

Любовь.

Это слово, как насмешка, вспыхнуло в ее мозгу, ибо разве есть хоть намек на любовь в этом его небрежном соблазнении?

Она уперлась руками ему в грудь.

— Винченцо…

Он неохотно поднял голову, заглянув в ее расширенные от изумления глаза. Губы приоткрыты, умоляют о поцелуе. Она хочет меня, с мрачным удовлетворением подумал Винченцо. Никогда не переставала хотеть. С собственнической небрежностью он положил руку ей на колено и почувствовал, как оно дрожит.

Что такое, Эмма? — мягко спросил он.

Я… я…

— Хочешь, чтобы я прикоснулся к твоей груди? Твоей прекрасной груди?

Его другая рука легко и небрежно провела по возбужденному соску и словно обожгла кожу даже сквозь платье. Эмма едва удержалась, чтобы не вскрикнуть от удовольствия. Она как будто стояла на чувственном зыбучем песке — один неверный шаг, и ее затянет вниз.

И вдруг она застыла, почувствовав вибрацию телефона, лежавшего в сумочке. Или показалось? Может, подруга отчаянно пытается дозвониться до нее, чтобы сказать, что Джино заболел, или плачет, или требует свою маму?.. Джино!

Она приехала сюда, потратив деньги на дорогой билет, только для того, чтобы просить у мужа развод. Так что же, черт возьми, она делает в его объятиях, позволяя своему телу расцветать под его умелыми прикосновениями? Ведь он ясно дал понять, что презирает ее.

Эмма резко вскочила с дивана и тут же почувствовала головокружение. Пряча свое отчаяние, она прошла к огромному окну и снова заставила себя посмотреть мужу в глаза.

Больше не делай так, Винченцо, — хрипло проговорила она, — никогда больше так не делай!

Ой, перестань, сага mia, — насмешливо протянул он. — Никогда — это слишком долго, и ты получила удовольствие не меньше моего.

Ты… навязал себя мне, — обвиняюще бросила Эмма, но, к ее возмущению, он рассмеялся.

Пожалуйста, не изображай передо мной святую невинность. Это больше не сработает, — предупредил он. — Я достаточно хорошо знаю женщин, чтобы понять, когда они жаждут, чтобы их поцеловали. А тебя я знаю лучше других.

Это его территория, напомнила себе Эмма, и он выглядит хищным и опасно возбужденным. Он превосходит ее во многих смыслах: умственном, физическом, эмоциональном, финансовом, так какой смысл продолжать спор, который она не выиграет? И имеет ли по большому счету значение, сдалась ли она сама, или он манипулировал ею? В конце концов все сводится к гордости, а Эмма уже решила, что этой роскоши не может себе позволить. Поэтому надо забыть о том, что только что произошло и перейти к тому, что важнее.

И все же Эмма понимала, что пытается уйти от самого важного. А как же Джино? Теперь, когда сама убедилась, что Джино — точная копия своего отца, не должна ли ты сказать Винченцо, что у него есть сын?

Но ей страшно. Так страшно, что она боится даже пытаться. Если сказать ему, кто знает, что из этого выйдет? Нельзя ли просто получить то, за чем пришла, а об остальном подумать потом?