Ты знаешь, Горькая Ягода, что дочь Повхатана, великого вождя алгонкинов, прекрасная Покахонтас, вышла замуж за англичанина, большого вождя в своем племени, и уехала в страну белых, где ее называли прин-це-сса.

Ты знаешь, что Та-ва не такая, как все остальные белые. Она пришла к нам с Квихпака, из земли людей с волосатыми лицами, которых называют тлинкитами. А в землю тлинкитов она пришла из страны Наукан. Но ее родина еще дальше, на расстоянии пути Большого Солнца. Когда она появилась у нас, мы думали, что белые будут искать ее и придут по ее следам к нашему селению. Но она засмеялась, когда мы сказали ей об этом. Она ответила, что вождь ее племени Сарь прогнал ее в Наукан за то, что она хотела освободить людей своего рода из резервации. Вождь ее племени был предателем своего народа, подобно предателю Ункасу, из-за которого погиб мой дед Текумсе…

Воины, слушавшие слова Высокого Орла, одобрительно зашумели. Глаза колдуна сверкнули недобрым огнем.

Леоо-карко-оно-маа поднял руку, призывая к молчанию.

— Я разговаривал с Та-ва несколько раз. У нее сердце и мысли свободного человека. Она просила меня и Совет Старейшин, чтобы ей разрешили остаться в племени. Совет Старейшин ответил «да».

Высокий Орел повернулся к старикам, сидевшим в багровом круге огня.

— Разве лживы мои слова?

— Нет, — склонили головы старики.

— Разве Совет Старейшин меняет когда-нибудь свое слово?

— Нет!

— Ее назвали шауни. Значит, она — шауни, как мой отец, как мой дед, великий Текумсе, как мой будущий сын!

Он обратил лицо свое к колдуну, стоящему против него.

— Горькая Ягода, ты не задал последнего вопроса, который полагается задать по обычаю. Говори.

Колдун помедлил несколько мгновений, потом сделал шаг к Станиславе и протянул вперед обе руки.

— Та-ва, — сказал он. — Хочешь ли ты быть женой человека по имени Леоо-карко-оно-маа?

— Да, — ответила Станислава.

Ладонь, придерживающая ее локоть, сжалась.

— Высокий Орел, хочешь ли ты быть мужем этой женщины по имени Та-ва?

— Да.

— Ты можешь ввести ее в свой типи, Высокий Орел. Отныне и навсегда!

Станиславе показалось, что в голосе колдуна прозвучала скрытая угроза.

Конец обряда она помнила смутно. Она не видела свадебного танца Горькой Ягоды, голоса воинов и женщин слились в неясный гул, от нервного напряжения кружилась голова, шелестели перья в праздничном уборе мужа. Он нес ее на руках через волны цветного тумана, крепко прижав к груди. Покачивались темные вершины лиственниц. Звезды голубыми искрами сыпались с неба. И сердце рвало грудь частыми лихорадочными ударами.

В типи Высокий Орел посадил ее на возвышение, сложенное из шкур оленя-вапити. Снял с шеста сумку, блестевшую бисерной вышивкой, достал четыре широких браслета, кованных из тяжелого самородного золота.

— Это браслеты моей матери. Дай твои руки, Та-ва. Смотри. На желтом железе вырезаны знаки рода Совы и Великого Отца — Солнца. Теперь ты тоже принадлежишь роду Совы. И Солнце будет освещать наш путь. Я буду идти рядом с тобой всегда. Я всегда буду верен тебе. Один очаг будет согревать нас и одна шкура укроет в холодные ночи.

Прохладный металл охватил запястья Станиславы.

— Я тоже всегда буду верна тебе, Высокий Орел, — сказала она.

Снова веет Северный Ветер над Длинным Озером. Несет в струях своих над неокрепшим льдом твердые колкие снежинки. Опять укорачивается небесная тропа Солнца. Серые медведи ушли спать в пещеры высоко в горы.. Затихли в чаще мускусные крысы и бобры на ручьях. Они заготовили себе хорошие запасы на долгую зиму. Только они уже заснули и будут спать до весны, а люди будут охотиться все холодные месяцы, ибо лишний кусок мяса никогда не занимает много места в шатре. Длинен был в этом году Месяц Ягод, который белые называют «индейским летом». Щедрыми были земли и реки. И во многих типи молодые женщины пели песни любви…

От Буско-Здруя до Сташува кроме железной тянется еще грунтовая дорога — напрямик. Она прорезает лес, перебегает небольшие болотца, карабкается на холмы и наконец упирается в Сташув.

В основном ею пользуются крестьяне хуторов, редко разбросанных в этом дремучем краю. В последнее время по ней больше ездят швабы. На зеленых армейских фурах они везут добро, награбленное в Сандомире и малых окрестных деревнях.

Есть место, где дорога скатывается с косогора в неглубокую лощину, затянутую орешником и ольхой. Рубленый бревенчатый мост длиною в десяток шагов перекрывает здесь ручей с медленной темной водой. Заросли ольхи на его берегах в некоторых местах так густы, что пробраться через них можно либо ползком, либо с хорошим топором в руках. Выше по косогору они редеют, среди них появляются сосны и вязы.

Здесь, на краю орешников, Лёнька решил сделать засаду.

Разведчики выбрали место, с которого хорошо, в обе стороны, просматривались дорога и мост. Партизаны замаскировались в кустах. Затаились.

Лёнька предупредил: патроны беречь, работать одиночными выстрелами и только в крайнем случае короткими очередями.

У обозов обычно не было большой охраны. Но и тех солдат, которые сопровождают фуры, надо постараться ликвидировать сразу. Стычка должна быть как можно короче. В этом успех операции. Ввязываться в длительный бой с малыми силами, которыми располагал отряд, не имело смысла.

Станислав лежал в орешнике рядом с Яном Косовским. Переговаривались вполголоса.

Позднее осеннее солнце уже перешло за полдень, а дорога продолжала оставаться такой же пустынной, какой была утром.

— Что за черт, — возмущался Януш Големба. — Вчера здесь прошло три обоза, а сегодня — будто война кончилась. Куда они провалились?

Решили послать в сторону Сандомира разведчика. Время тянулось невыносимо.

Наконец разведчик вернулся. Он бежал во весь дух по обочине дороги, размахивая руками, и что-то кричал.

Вот он ближе, ближе… Уже можно разобрать слова:

— Автоколонна!.. Машин двадцать. Впереди танки… два… И мотоциклисты. Кажется, меня заметили… Надо уходить!

Лёнька стукнул кулаком по прикладу пулемета.

— Повезло, называется… Давай, ребята, в лес. Да побыстрее!

Через несколько минут арьергардные отряда, уходя в сосняк, увидели мотоциклистов. Три черных БМВ выскочили на косогор. На передних бортиках мотоциклетных колясок грозно покачивались ребристые пулеметные стволы. Мотоциклы еще не успели скатиться к ручью, как из-за косогора показались танки.

— Еще одна такая засада, и мы подохнем с голоду, — пробормотал Лёнька.

После ужина подсчитали запасы.

На двадцать два человека приходилось двенадцать банок мясных консервов, головка сыра и мешочек эрзац-кофе.

Положение создалось тяжелое. После уничтожения карателями склада в лесничестве отряд остался без зимних запасов. Холода неотвратимо надвигались с севера. Со дня на день могли ударить морозы, а у людей не было теплой одежды. Не было медикаментов. Не было пристанища.

— Пан Лёнька, — сказал Стефан Каминский. — А что, если пощупать дембовский склад? Там продуктов на целый полк.

— Дембовский склад? — обернулся к нему Лёнька. — Ты подумал, о чем говоришь? У них в Дембовцах гарнизон не меньше роты СС, и склад охраняется так, что к нему не подсунешься. Мы же вместе с тобой ходили в разведку. Видели.

— На ночь они выставляют всего трех человек — двух у склада и одного в деревне у штаба. Если тех двух бесшумно снять…

— Это все равно что самому лезть головой в петлю, — отмахнулся Лёнька. — Если мы разбередим осиное гнездо, конец отряду. Эсэсовцы не успокоятся до тех пор, пока не покончат с нами.

— Склад на краю деревни, и если к нему подобраться ночью и придушить часовых, то до утра из него можно вынести все, что там есть, — не унимался Стефан. — Если дашь мне человек пять, то мы…

— То вы из Дембовцев все равно не вернетесь, да еще подставите под удар нас. Хватит об этом. По-моему, надо выследить небольшой обоз и перехватить его там, где можно свободно действовать.