Станислав опустился у проема на колени.

Там, внизу, на расстоянии человеческого тела, в стуке колес и скрежете сцепных крюков, неслись шпалы, размытые скоростью в серый туман. Неслась земля, неслись запахи чащи, неслась свобода.

Перед глазами мелькнула вечерняя поляна, уши поймали топот копыт мустанга и еще один топот, неотвратимый, настигающий. Топот коня Овасеса. Ближе, ближе… Он слегка поворачивает голову и видит учителя с широким ремнем в руке, занесенной для удара. Сейчас, вот сейчас ремень с шипеньем рассечет воздух и опустится на голые плечи… Надо уйти от удара, подхлестнув коня или применив какой-нибудь из приемов, которым учил Дикий Зверь.

Тело само собой делает рывок влево, руки скользят по кожаной подпруге, удерживающей попону, поляна встает дыбом, потом трава ее оказывается перед самым лицом… серые, размытые скоростью полосы… дробный грохот копыт… скользкая от пота шкура мустанга у щеки… Еще рывок — и он снова на спине коня, только уже с правой стороны. Ремень не достал его. Овасес проносится мимо.

Май-уу! После занятий, когда они будут отдыхать у костра, учитель посмотрит на него и кивнет головой — высшая похвала.

Земля под вагоном неслась со скоростью мустанга. Парень в комбинезоне положил руку на плечо Станислава и кивком показал на пролом.

— Пошли, — сказал Станислав.

И в этот момент по составу прошел толчок. Лязгнули буфера завизжали тормозные колодки. Люди качнулись вперед, потом их швырнуло назад. Парень в комбинезоне навалился на Станислава Серый туман внизу превратился в бегущую лестницу шпал.

Снова толчок. Лязг сцепных крюков. Шипенье сжатого воздуха

Остановка.

— Что это? Кто знает?

— Похоже на путевой пост, — ответили от двери.

Вдоль вагонов — топот бегущих ног, слова команды, звон жести

— Швабы! Они идут сюда!

Лязгнула щеколда. Визгнув катками, отъехала тяжелая дверь Открылись темные сосны, перелесок, стог сена, темно-синяя полоска неба. И на этом вечернем фоне — затененное каской лицо солдата. Глаза равнодушно оглядели плотную массу людей. Ничего человеческого не было в этом взгляде, холодном, как взгляд змеи. Так смотрят на камни, на бесформенные куски металла, на пыль.

Левая рука солдата вытянулась вперед и резко выбросила вверх два пальца, как во время игры в «чет-нечет».

— Цвай менш — форан! — Кивком головы солдат показал в сторону леса.

Люди, сжавшись, молчали.

Тогда возникла правая рука, медленно поднявшая на уровень пола черный автомат с тонким стволом. Ствол уставился на толпу

— Цвай менш — форан!

Двое передних неуверенно шагнули вперед.

— Шнелль! Шнелль! Ауф дем вассер!

Двое соскочили с подножки и, подхватив прямоугольный жестяной бидон, стоявший у ног солдата, подгоняемые ругательствами бросились к ручью, протекавшему вдоль насыпи.

В глубине теплушки, прикрыв своими телами пролом в полу, касаясь головами друг друга, лежали Станислав и парень комбинезоне.

…Воняющую лигроином воду пили пригоршнями, мочили в ней лоскуты, оторванные от рубашек, носовые платки. Через несколько минут двадцатилитровый бидон опустел, почти не облегчив жажду людей.

Состав снова несся среди лесов, над которыми разворачивались тяжелые грозовые тучи.

И еще долго лицо Станислава ощущало на себе дуновенье пепельно-серых крыльев Духа Смерти.

Солдаты охраны на площадке тормозного вагона глубже надвинули каски. — Будет дождь, — сказал младший, взглянув на небо.

— Тут смотри в оба, как бы он не оказался свинцовым, — отозвался старший. — Говорят, эти проклятые леса нашпигованы бандитами.

— На имперский состав они не посмеют напасть. Если, конечно, не захотят своей смерти! — заносчиво сказал младший.

Старший усмехнулся.

— Много ты понимаешь, сосунок. Поездил бы с мое на этих имперских составах, затянул бы совсем другую песню. Эти славянские варвары и воюют по-варварски. Когда разбивают их основные силы, население уходит в лес и собирается в бандитские шайки. Они нападают небольшими группами и сразу же исчезают.

Он достал из кармана френча сигарету и закурил, пряча огонек зажигалки от ветра в рукав шинели.

— На этой самой дороге уже было одно такое дело. Они сделали завал и обстреляли эшелон, в котором везли в рейх рабочую силу. Убили двоих наших. Теперь для проверки полотна впереди состава пускают дрезину с пулеметной установкой. В случае опасности ребята с дрезины дадут сигнал желтой ракетой. Но все-таки посматривать по сторонам не мешает.

Младший, облокотившись о борт тормозной площадки, плотнее захватил в ладонь рифленую рукоятку автомата. Прищурив глаза, он всматривался в лесные сумерки, густевшие по обеим сторонам железной дороги. Каска его поворачивалась то вправо, то влево.

«Зря я его назвал сосунком», — подумал старший. — Совсем молодой парнишка и слегка смахивает на моего Клауса. Ишь ты, как испугался! Того и гляди, в штаны наложит. Надо его успокоить».

— Ты из каких мест, парень? С юга или из Пруссии? Никак не пойму по твоему выговору. То вроде южанин, а иногда будто остзеец.

— Я из Саксонии, из Вернигероде. Слышал?

— Это недалеко от Галле, да? Слышал, конечно. Но никогда у вас не был. Говорят, красивые места.

— Красивые! — воскликнул, оживляясь, младший. — Они не красивые, они прекрасные! Наша земля недаром называется землей тысячи утренних зорь. Посмотрел бы, какие у нас озера! А леса! Разве это лес? — ткнул он стволом автомата в сторону бегущих вдоль вагона деревьев. — Это трущоба. А наши леса веселые, светлые. А какие у нас девушки!

— Каждая лягушка свою лужу хвалит, — многозначительно изрек старший. — Для меня, например, лучше моего Потсдама на всем белом свете ничего нет. Вот наведем порядок у этих паршивых поляков, обзаведемся землицей, фермами, как обещал фюрер, приезжай-ка тогда ко мне. Я тебе такое у нас в Потсдаме покажу — ахнешь! Теперь уж недолго, неделька-вторая — и войне конец… Эй, друг, ты чего там увидел, бандитов, что ли?

— Смотри! — вытянул руку младший, и на лице его переметнулись удивление и страх. — Вон, видишь, еще один. Что это такое, а?

Старший вгляделся в сходящиеся вдали нити рельс, на которых неведомо откуда появилось два темных пятна. Будто два потерянных кем-то мешка лежало на шпалах. Они так быстро уходили назад, что ничего нельзя было рассмотреть подробно. И только когда на полотне появилось третье пятно, он сообразил, что это такое. Выругавшись, рванул с шеи свой шмайсер и, приложившись, выпустил длинную очередь в лестницу убегающих шпал. Рядом загрохотал автомат младшего.

… Станислав опустил ноги в пролом, потом осторожно протиснулся в него сам. Внизу лязгала и грохотала земля.

— Падай ничком, на руки. Постарайся, чтобы тебя не перевернуло. Самое главное, чтобы не перевернуло. И не шевелись, пока не пройдут все вагоны! — сказал парень в комбинезоне Станиславу.

Станислав усмехнулся.

… Еще там, у скалы Одинокого Воина, Дикий Зверь учил семилетних ути падать с мустанга на полном скаку так, чтобы не сломать себе ключицы и ребра. Падать и замирать, чтобы преследователи приняли тебя за мертвого. А потом, ящерицей извиваясь между камнями, уползать в безопасное место. Сколько синяков было у него на плечах, сколько раз он до крови ссаживал колени и руки, прежде чем далась ему эта наука!

Он повис на одной руке, подогнув колени и слегка раскачиваясь в такт качанию вагона. Затем, выбрав момент, отцепился от края пролома. В тот же миг сильный удар оглушил его и занес ноги в сторону. Но тело, натренированное в лагере Молодых Волков, знало, что нужно делать. Оно как бы припечаталось к земле, слилось с ней. Вихрь, несущийся над головой, дохнул в лицо жаром и пылью, заставил крепче зажмурить глаза. Когда гром пронесся над ним и стал удаляться, он приподнял голову. Впереди, на расстоянии полуполета стрелы, между рельс лежало темное пятно. А еще дальше, там, где быстро уменьшалась задняя стенка последнего вагона, сверкнули красные молнии и воздух вокруг завизжал от пуль. Станислав прижался щекой к шпале, подождал, пока не перестали грохотать короткие многозарядные ружья охраны, переметнулся через рельс и скатился по насыпи в заросший высокой травой кювет. Только тут он поднялся на ноги.