Дэниел прислонился к стене. Все-таки ему удалось вывести из равновесия отца Джулиана.

— Странно, — сказал он. — Что-то не помню, чтобы я называл имя Жуно.

Руки отца Джулиана взметнулись к груди, словно защищаясь.

— У меня есть причины не упоминать его имя в своих записях, — сказал настоятель. — А причины эти — не вашего ума дело.

Дэниел отошел от стены и стал напротив отца Джулиана.

— Что бы вы сделали с моим трупом, святой отец? Оставили бы в морге или бросили на съедение диким зверям?

— Вы сошли с ума.

— Вы что-то скрываете.

— Но не по тем причинам, о которых вы думаете. Единственный человек в приюте, о ком мы ничего не знаем, кроме того, что вы сами сочли нужным нам рассказать — это вы. Так что думайте хорошо, что говорите, — торопливо добавил настоятель. — Люди приносили вам дрова, чтобы вам было тепло. Вряд ли они убийцы. Маурико готовил вам пищу. До сих пор вы не боялись, что он может вас отравить. Отец Эмиль давал вам читать свои книги. И сколько раз отец Гастон играл с вами в шахматы. Вы знаете этих людей, месье. Они похожи на поджигателей или убийц?

— Я не удивлюсь, — Дэниел развел руками. — И не буду исключать такую возможность.

— Если предположить, что то, о чем вы говорите, правда, тогда должна быть причина. А вы не назвали мне ни одной, месье. Скажите, почему вы считаете, что один человек из моей паствы пытается убить вас?

Дэниел посмотрел в окно. Из оконной рамы торчали осколки разбитого стекла. Была уже глубокая ночь. У него ныло тело от усталости и нервного потрясения, а еще от ужаса, что он едва не потерял Лорелею, по своей собственной небрежности.

— Вы разумный человек, отец Джулиан. Я достаточно рассказал о своем прошлом, чтобы вы поняли, что у меня есть враги.

— Вы узнали военных подрядчиков, которые привезли боеприпасы?

— Нет. И у них не было возможности устроить взрыв. Они оставались здесь ровно столько, сколько потребовалось на получение вашей подписи на документах, свидетельствующей, что они доставили все к месту назначения.

— Значит, вы обвиняете кого-то из приюта?

— Я не обвиняю никого, но должен подозревать каждого.

Настоятель потер руки.

— Уже поздно, месье Северин. Ложитесь спать в общей спальне вместе с послушниками. Очень скоро вы оставите нас. Думаю, в течение недели.

— А я так не думаю.

— Не усложняйте все, месье. Вы уже поправились и, я уверен, вам не терпится вернуться к расследованию кражи сокровищ.

Небольшая заминка в речи настоятеля показала Дэниелу, что тот сомневается в правдивости его рассказа.

— Я не уеду, пока точно не узнаю, что произошло сегодня. И еще я хочу, чтобы мне вернули мой нож и стрелы.

— Не верну.

Дэниел холодно посмотрел на настоятеля:

— Я прекратил расспросы о причине смерти Анри Жуно. Но я легко могу продолжить.

Отец Джулиан вздохнул:

— Вы получите свои вещи утром. И вы не скажете никому о своих подозрениях. Я не хочу, чтобы по приюту пошли разговоры. Это понятно?

— Я понял, — сказал Дэниел и вышел из сожженной палаты.

— Ты слишком многое держишь в себе, — сказал Сильвейн. Лорелея вышла из своей комнаты в коридор. Она часто заморгала и протерла глаза, но не смогла прогнать остатки сна, затуманившие ее взгляд. Лицо Сильвейна расплывалось, его волосы выделялись желтым пятном на фоне темной стены.

— Я вздремнула, — сказала она.

Уже две ночи после происшествия ее мучили кошмарные сны, которые, просыпаясь, она не могла вспомнить.

— Как твоя нога?

Девушка посмотрела вниз. Нога под чулком была забинтована.

— Все хорошо. Почти зажила.

Сильвейн слегка повернулся, показывая ей колчан со стрелами и лук, которые висели у него за плечами.

— Я иду на охоту и приглашаю тебя. Пойдем, Лорелея, если можешь ходить.

Девушка покачала головой. Ей уже разрешили выходить на прогулку, но сейчас хотелось замкнуться в себе и попытаться забыть, что по приюту бродит убийца, что мирное место, которое она называла своим домом, теперь не было больше безопасным. Кто-то хотел уничтожить Дэниела. Но почему?

— Прошу тебя, — произнес Сильвейн. — Я беру с собой Барда и Ивана. Ты же любила ходить со мной, Лорелея. Кроме того, на псарне есть кое-что такое, что тебе захотелось бы увидеть.

— Не сегодня, Сильвейн.

— Ты уже дважды ходила на прогулки с Северином, — гневно сказал он. — Я уже больше не хорош для тебя?

В ней все закипело от возмущения. Сильвейн следил за ними. Но боль, которая явно слышалась в его словах, смягчила ее.

— Хорошо, — сказала Лорелея и вернулась в комнату, чтобы надеть сапоги. У нее будет возможность расспросить его и убедиться, что, несмотря на ревность, Сильвейн не мог быть тем человеком, который пытался навредить Дэниелу.

По пути к псарне они проходили мимо лазарета. Окна палаты были открыты. Привлеченная бурной деятельностью внутри, девушка коснулась руки Сильвейна.

— Подожди минуточку, — сказала Лорелея и пошла к двери лазарета. Сильвейн остался ждать ее снаружи.

Группа послушников убирала комнату под строгим руководством отца Эмиля. Весь пол был усыпан осколками стекла из окон. От дыма стены покрылись сажей, но она могла видеть свежие отметины ужасного взрыва. Ее нога заныла под толстой повязкой. В мирный уголок проник монстр. Казалось, земля уходила из-под ног — все основы ее жизни рушились. На Лорелею грозно надвигался внешний мир, вторгаясь в ее убежище в горах.

В дальнем углу палаты, где раньше находилась его кровать, Лорелея заметила Дэниела. Сердце забилось при виде его напряженного лица с рассыпанными по лбу темными как ночь волосами. Он мог бы умереть. Лорелея могла бы потерять его навсегда.

Девушка заставила себя выбросить из головы эту жуткую мысль.

Стоя на коленях, Дэниел подметал пол щеткой. Присмотревшись, Лорелея поняла причину его столь кропотливой работы. Он искал улики, свидетельствующие о преднамеренности взрыва.

— Он невезучий, — сказал Сильвейн, бесшумно появившийся рядом. — Со дня основания в приюте не было ни одного пожара.

— Чепуха.

— Пойдем, — он дотронулся до ее плеча. — Пойдем на псарню.

Через пять минут Лорелея уже сидела на соломе и держала в руках визжащих щенков, которые еще даже не успели просохнуть.

— Три самца и пять самочек, — радостно сказал Сильвейн, предлагая Красавице кусочки сушеной говядины. — Отец Дроз дежурил около них всю ночь.

— Жаль, что он не позвал меня.

Одного за другим Лорелея вернула щенков матери. Положив последнего малыша, который был очень похож на ее любимца Барри, она возбужденным голосом объявила, что они могут идти.

Лорелея и Сильвейн направились к озеру. Немного в стороне от них, в редком кустарнике, сновали Бард и Иван, выискивая добычу. Через тропинку перебежал бурундук и скрылся в одной из своих потайных норок. Высоко над головой, среди переплетающихся ветвей лиственниц, малиновки и зяблики строили свои гнезда. Воды озера набегали на берег, и на синей поверхности играли яркие солнечные блики.

Они пришли на усыпанное камнями место с западной стороны озера. За холмом начиналась Италия и война, которая приближалась с каждым днем. Собаки бросились к воде и принялись жадно лакать. Сильвейн и Лорелея с трудом шли через влажное поле по направлению к мишени, привязанной к дереву полосками сыромятной кожи. Сделанный из дна бочки разрисованный деревянный диск висел здесь уже много лет. На нем был изображен Вильгельм Телль, с видом победителя стоящий над своим противником — подлым Гесслером, молившим о пощаде. В верхней части мишени был изображен Святой Себастьян. Все его тело было пронзено стрелами, раны от которых причиняли ему невыносимую боль. Лорелея видела насмешку в том, что эта трагическая сцена вся была в отметинах от настоящих стрел. Сильвейн поправил диск.

— Готово, — сказал Сильвейн, отмеряя шагами расстояние от мишени. — Гесслер сегодня выглядит уж больно самоуверенным. Прицелюсь-ка я ему в глаз.