— Примерно через неделю я сниму швы, — пообещала девушка.

Наконец она села и поставила ноги на выдвинутый из-под кровати ящик.

— Я ходила к месту обвала.

Дэниел поборол желание сесть.

— Вы что-нибудь нашли? — напряженно спросил он.

— Только ваш второй сапог, — девушка достала его из своего рюкзака и поставила у печки сушиться.

Напряжение потихоньку отпустило Дэниела.

— И еще кое-что, — добавила она.

На его лбу выступил пот, впитываясь в толстый слой бинтов на голове.

— Ну?

— Мне не стоило упоминать об этом. Я могу ошибаться. Вчера я думала только о том, как помочь вам, и не обращала внимания на происходящее вокруг меня.

Черт возьми, да она издевается над ним, испытывает его терпение.

— Продолжайте, Лорелея, — подбодрил он ее.

— Я видела отпечатки следов и место, где кто-то недавно разгребал снег, — она задумалась. — Не могу сказать, кто это был и нашел ли он там что-нибудь, но я поспрашиваю.

— Поспрашивайте, — сказал он.

Сердце бешено билось. Ей богу, ему нужно закончить дело и поскорее убираться из этого места.

— Конечно, я это сделаю.

Теперь, закончив осмотр, девушка казалась очень смущенной и рассеянной. Дэниел использовал это, чтобы лучше рассмотреть, попытаться изучить и понять ее. Лорелея все больше и больше удивляла его. Ни один человек, который провел ночь в кресле, не выглядел бы так свежо. День, проведенный на улице, тоже пошел ей на пользу. Румяные щеки, блестящие кудрявые волосы, обрамляющие ее прелестное лицо, задорный блеск глаз — Дэниелу трудно было оторвать от нее взгляд.

Он пытался выбросить из головы все мысли о сострадании и помиловании. Каким бы ненавистным ни было его задание, Дэниел не имел выбора и права, отказаться от выполнения намеченного. В подземелье, парижской тюрьмы томился Жан Мьюрон — человек, от которого зависела безопасность Швейцарии. В великолепии Тюильрийского дворца затаилась женщина, которая знала, что значил для Дэниела Жан, и которая могла, погубить этого человека всего лишь одним словом. Если Дэниелу не удастся осуществить свой план, он поплатится за это собственной жизнью и жизнью человека, с которым связано будущее Швейцарии, на которого простой народ возлагает надежду на избавление от господства Бонапарта в их стране.

Одна жизнь за спасение всей нации. Жизнь, которую будут оплакивать только священники и свора собак.

Из-за потери рюкзака Дэниелу придется изменить свои планы. Он собирался воспользоваться мышьяком, а потом каломелем [4]. Но смертоносный яд был утерян. Дэниел молился, чтобы человек, нашедший мешок, не распознал вещества и не обнаружил спрятанные документы, разоблачающие его смертоносную миссию.

Ко лбу Дэниела прикоснулась прохладная рука. От неожиданности он слегка вздрогнул.

— Не пугайтесь, — улыбаясь, проговорила Лорелея. — Вы вспотели.

Дэниел поднял глаза на ее прелестное лицо.

— Я хотела проверить у вас температуру, — объяснила она. — Вы что-то сильно покраснели.

Дэниел лежал, чувствуя мягкое прикосновение ее ласковых рук к своему лбу, прислушиваясь к ее добрым словам и размышляя о том, как бы она себя повела, если бы узнала, что он пришел в приют с целью убить ее.

— Температуры нет, — заверила девушка, убирая руку. — Это хорошо, потому что температура означала бы наличие внутреннего воспаления.

Действительно же внутри Дэниела Северина что-то воспалилось, и это продолжалось уже несколько лет. Но, к счастью, он от этого еще не умер.

Девушка опустила взгляд на ящик, на котором стояли ее ноги. Ее темные глаза стали печальными.

— Что в этом ящике? — спросил Дэниел.

— Труд всей моей жизни, — она подняла его. — Пожалуй, я лучше пойду.

Дэниелу вдруг захотелось, чтобы девушка осталась.

— Подождите. Вы не можете раздразнить меня вот таким заявлением, а потом просто встать и уйти. Останьтесь. Э… — замялся он, — может, что-нибудь из сказанного вами вернет мне память.

Лорелея снова села. На подносе лежало усохшее яблоко прошлогоднего урожая. Она взяла его, надкусила и со вздохом произнесла:

— Это длинная история.

— Я никуда не спешу.

Девушка отложила яблоко и минуту сидела, напряженно о чем-то размышляя, а затем открыла ящик и достала оттуда стопку бумаги. Все листы были исписаны карандашом аккуратным почерком. На дне ящика Дэниел успел заметить всевозможные безделушки: стеклянный кукольный глаз, женский гребешок, потрепанную книгу и брошюру.

— Большинство моих заметок обо всех заболеваниях, которые мне приходилось лечить. От родов до фурункулов.

— Роды? — изумился Дэниел.

— Только два раза. Путешествующие леди. Боже, какое это волнующее ощущение, Вильгельм, держать в руках только что родившегося младенца, видеть, как он вступает в жизнь, слышать, как плачет от радости его мать.

— Мою историю вы тоже запишете? — скрывая тревогу, спросил Дэниел.

— Конечно. У меня это первый случай амнезии. «Проклятие, — подумал Дэниел. — Придется уничтожить эти страницы, чтобы никто не узнал о моем пребывании в приюте Святого Бернара».

— Но вот здесь, — Лорелея хлопнула по бумагам на коленях, — кое-что другое. Это касается вспышки тифа.

Девушка разительно изменилась, рассказывая Дэниелу о содержании своих записей и идеях. Ее милое лицо озарилось внутренним светом, глаза сверкали, и она уже больше не выглядела такой простушкой. У нее была удивительная манера говорить. Увлекаясь, она жестикулировала, ее голос звучал хрипловато от возбуждения.

Дэниел знал, что за болезнь тиф. Он видел, как тиф косил целые армии, знал сильных мужчин, сраженных лихорадкой.

Но Лорелея проникла в суть проблемы, чего Дэниел даже представить себе не мог. Она поняла, от чего зависит выздоровление. Она верила, что может использовать свои знания, чтобы защитить людей от этой болезни.

Дэниел был в недоумении. Людовик XVI был совершенно равнодушен к страданиям своего народа. Его же дочь посвятила свою жизнь исцелению страждущих.

Девушка разложила свои записи на коленях.

— Что вы обо всем этом думаете? — спросила она Дэниела.

— Да я в этом ничего не смыслю.

— Как знать.

— Я знаю. Что говорит отец Ансельм о ваших идеях?

Лицо Лорелеи сразу помрачнело, и Дэниел пожалел о заданном вопросе.

— Он говорит, что я напрасно теряю время. Отец Ансельм верит только практической медицине, когда пациент выздоравливает, а не теоретическим выкладкам.

— Тогда я считаю его глупцом.

Девушка нахмурилась:

— Он очень умный человек. В свое время отец Ансельм был очень квалифицированным врачом. Он просто не согласен с моими рассуждениями и выводами, которые я сделала, наблюдая за течением болезни.

— Что вы собираетесь делать со своими записями?

— Хранить их. Дополнять. Когда-нибудь… — она вдруг замолчала, закусила губу и убрала свои записи в ящик.

— Когда-нибудь… что? — подсказал Дэниел, мрачно подумав, что дни ее сочтены.

Лорелея пожала плечами:

— Всего лишь одна из моих фантазий.

Дэниел вспомнил, что тоже когда-то мечтал. Его мечтам не суждено было сбыться. Они потонули в кровавом потоке несколько лет назад и были разбиты вдребезги эгоистичной женщиной. Лорелея не доживет до того момента, чтобы увидеть, как ее разбитые мечты будут валяться в пыли у ее ног.

— Мне бы хотелось показать свои записи о тифе другим врачам.

— Тогда сделайте это, — настойчиво сказал Дэниел. — Пошлите их в Академию в Берн или… — вдруг ему в голову пришла неожиданная мысль, — барону Неккеру в Коппе.

— Но я никогда не смогла бы…

— Никогда — слишком большой срок для такой молодой девушки, — Дэниел покачал головой и продолжил: — Отошлите их. Сделайте хорошую копию с ваших записей и отошлите.

Лорелея рассмеялась:

— Такую работу выполнить очень непросто. Моя латынь ужасна.

— А я отлично знаю латынь, — заявил Дэниел. Боже, зачем он предлагает ей свою помощь?