— А как быть с именем отца в свидетельстве о рождении моего сына? Оно тебе тоже не нужно?

Анджела уставилась на него во все глаза. Что случилось? Как безличное «ребенок» превратилось в словосочетание «мой сын»?

— Отвечай, — резко сказал он и сделал шаг вперед. — Ты уже все спланировала. Но при этом не учла, чего хочу я.

— Я… я… Если хочешь, в свидетельстве о рождении будет значиться твое имя. С какой стати моему ребенку считаться…

— Незаконнорожденным, — холодно закончил Филипп. — Вот слово, которое ты ищешь. А с какой стати ему расти в бедности?

— Бедность не порок!

— Ты не думаешь, что этот ребенок заслуживает большего? Хорошей школы? Дома, который не выглядит так, словно побывал под бомбежкой? По-твоему, его должна растить мать, работающая с утра до ночи и тем не менее не способная свести концы с концами? Догадываюсь, что ты сумела вернуться на работу в свой «Кенгуру».

Он улыбался, но эта улыбка больше напоминала волчий оскал. Конечно, Филипп прав, но признавать это не следует.

— У меня есть план, — сдавленно сказала она.

— Да ну?

Он издевается над ней. Анджела знала, что не должна обращать на это внимание, но он ранит ее гордость, а ничего другого у нее нет.

— Я не собираюсь вечно обслуживать столики. Как только встану на ноги, закончу образование.

— И когда это случится? Лет через пять? Десять?

— Какая разница? Годом раньше, годом позже…

— Конечно, — кивнул он. — А как до тех пор будет жить мой сын?

— Ты говоришь так, словно мой ребенок принадлежит тебе.

Опять эта волчья улыбка! Не успела Анджела опомниться, как Филипп заломил ей руку за спину.

— Этот ребенок принадлежит мне так же, как и тебе.

— Нет! Ни за что! Будь ты проклят!

— За что ты меня ненавидишь? Да, ты беременна, но твоей вины в этом не меньше, чем моей.

— Отпусти! Отпусти меня!

— В ту ночь, когда мы занимались любовью, ты меня не ненавидела, ты меня любила.

— Это была не любовь, а… Это было неправильно. Это было…

— То, чего хотели мы оба. И ты прекрасно это знаешь.

Она попыталась отвернуться, чтобы не видеть его сердитого лица, но Филипп схватил ее за подбородок и заставил смотреть ему в глаза.

— В ту ночь ты умирала от любви ко мне. Не могла насытиться моими прикосновениями и поцелуями, — решительно сказал он и прильнул к ее губам.

Она боролась, пока хватало сил. Укусила его за губу, ударила кулаком в грудь, но Филипп продолжал целовать ее…

Наконец Анджела сдалась и со вздохом раздвинула губы.

Действуй! — подсказывало ему разгоряченное тело. Возьми ее на руки, отнеси в спальню и трахни. Так же, как той ночью…

Филипп отпрянул, опустил руку и втянул воздух в горевшие легкие, продолжая следить за Анджелой. Она зашаталась и оперлась о стол. Они долго молчали и смотрели друг на друга, пока Анджела не отвернулась.

— Ладно, — хрипло сказала она. — Я подпишу все, что ты хочешь. И даже возьму чек, чтобы ты мог уйти отсюда со спокойной совестью. Но, клянусь тебе, порву все, едва ты…

— Нет.

Это слово прозвучало как удар хлыста. Она тут же повернулась к нему.

— Но ты сказал…

— Это ты сказала. Никогда не говори мужчине, будто ты заранее знаешь, что он скажет. Ошибешься в девяти случаях из десяти.

Она смотрела Филиппу в глаза и пыталась понять смысл его слов. Она знала, что за этим кроется нечто страшное. Кожей чувствовала.

— Но тогда зачем ты приехал?

Он хищно улыбнулся, и она поняла, что запомнит эту улыбку навсегда.

— Я приехал сказать тебе, что будет дальше, — почти нежно произнес он.

— Что… что будет дальше?

Филипп кивнул. После обеда с Грегом он думал об этом тысячу раз, сочинял план, обдумывал его, улучшал…

И наконец пришел к выводу, что решение, к которому они пришли, было неправильным.

Нравится ему это или нет, но ребенок, зревший в утробе Анджелы Чанг, его ребенок.

Нравится ему это или нет, но он, Филипп, отвечает не только за зачатие, но и за жизнь этого ребенка.

Нравится ему это или нет, но вчера поздно вечером он пришел к единственно возможному решению.

— Дальше будет вот что… — медленно сказал он, не сводя глаз с лица Анджелы. — Ты станешь моей женой.

Женой… Женой?

Неужели Филипп думает, что она согласится? Это настолько абсурдно, что она чуть не засмеялась. Но выражение его глаз говорило, что это вовсе не шутка.

— Ну? — спросил он. — Никакой реакции? Это на тебя не похоже. У тебя всегда есть что сказать.

Господи, как же он самодоволен! Как уверен в себе! Может быть, ждет, что благодарная публика упадет ему в ноги? Или начнет аплодировать принесенной им жертве? Связать себя с человеком, которому она не нужна? Только ради того, чтобы он мог очистить свою совесть?

Ну это он надолго запомнит!

Анджела небрежно усмехнулась, как будто знала об этом предложении заранее.

— Спасибо, — вежливо сказала она. — Но меня это не интересует.

— Не интересует. — Филипп улыбнулся одними губами. — Тебя не интересует!

— Верно. Предложение щедрое, но…

— Это не щедрость, а элементарная логика. Мой сын незаконнорожденным не будет.

Анджела знала, что Филипп использует это слово, чтобы запугать ее. Но она не из пугливых. Тут она могла бы потягаться с Филиппом Томлинсоном.

— Устаревшая концепция, — спокойно ответила она.

— В твоем мире — возможно. В моем — нет.

— Ах да, конечно… В высшем обществе все по-другому. Я постоянно забываю об этом. Но я уже сказала: если это так много для тебя значит, я впишу твое имя в его свидетельство о рождении.

— Если это так много для меня значит? — Филипп прищурился. — Когда мой сын подрастет и начнет задавать вопросы, это будет значить для него еще больше. Ты не думаешь, что он захочет узнать своего отца?

Он прав. Следует признать это.

Но не успела Анджела открыть рот, как Филипп продолжил:

— Тебе не приходило в голову, что он когда-нибудь вырастет? Что ты скажешь мальчику, когда он спросит, кто его отец?

В самом деле, что? Анджелу так волнуют ближайшие месяцы, что ей не до предстоящих лет. Ясно только одно: она не последует примеру матери, обвиняющей весь мир и жалующейся на жизнь.

— Я об этом не…

— Не думала, — закончил Филипп. — Я в этом не сомневался.

— Скажу что-нибудь, — упрямо ответила Анджела. — Впереди еще уйма времени.

Филипп посмотрел ей в глаза.

— Тебе ничего не придется говорить, потому что такого вопроса он не задаст. Он будет знать, что его отец я. С самого начала.

— Не может быть, чтобы ты говорил серьезно. Мы ничего не знаем друг о друге.

— Мы знали друг о друге достаточно, чтобы зачать ребенка. Помнишь?

Помнит ли она? Сколько ночей она провела без сна, пытаясь забыть это?

— Филипп, дети не дураки. Мой сын…

— Наш сын, — холодно поправил он.

— Если ты будешь появляться лишь время от времени, это только собьет его с толку. Я верю, что сейчас ты хочешь этого, но по прошествии времени…

— Разве я сказал, что буду появляться время от времени?

— Не может быть, что ты имел в виду настоящий брак…

— Два человека живут вместе. По вечерам обедают за одним столом. Вместе воспитывают ребенка. Если ты называешь это настоящим браком, то ты чертовски права. Именно это я и имею в виду.

— Ничего не выйдет. Это невозможно, — с отчаянием сказала Анджела. — Я не хочу…

— До твоих желаний мне нет никакого дела. Я говорю о том, что лучше для нашего ребенка. — Филипп отвернулся, сбросил пиджак, повесил его на спинку стула, развязал галстук, расстегнул воротник и манжеты. В этой конуре жарко, как в преддверии ада.

Гнев не мешал ей видеть сильную загорелую шею, поросшие волосами мускулистые предплечья, и вспоминать то, что ей вспоминать не хотелось. Анджела повернулась к нему спиной, поставила кружку в раковину и пошла в гостиную. Там было еще жарче, чем на кухне, а старая разномастная мебель заставляла человека чувствовать, что он попал в ловушку.