Мрачная картина царского посещения города Рима, сопровождавшегося расхищением остававшихся еще памятников искусства, должна была оставить сильное впечатление в населении Италии, для которого на Риме сосредоточивались все политические надежды. Для всякого, кто мог хладнокровно осуждать положение дел, становилось ясно, что из Константинополя нельзя ожидать помощи и что нужно искать спасения здесь же, в Италии. Оставляя пока дальнейшую историю итальянско-византийских отношений, в заключение настоящей главы укажем еще на один живой элемент, который, организовавшись и усилившись при содействии римского епископа, впоследствии оказал значительное влияние на освободительное движение в стране, — разумеем городскую милицию.

Не входя в рассмотрение вопроса о том, как могли сохраниться следы муниципальной жизни до средних веков, ограничимся следующими наблюдениями. В истории развития городской римской общины следует делать различие между собственно курией и выделившимся из нее богатым классом граждан. Зажиточные люди, высвобождаясь от влияния курии, образовали рядом с ней новый элемент городского общества, отличаемый от курии, как honorati и possessores. В период борьбы с лангобардами, когда итальянские города нередко должны были собственными средствами защищать себя против набегов варваров, само городское общество организовало защиту. Хотя после Агилульфа не видим общего движения лангобардов к новым захватам в Италии, тем не менее военное положение не прекращалось, и опасность продолжала угрожать и внутри и вне, именно от арабов. Около половины VII в. в главнейших городах Италии заметно присутствие новой силы, городской милиции, которая обнаруживается всякий раз, когда городу угрожает опасность со стороны экзарха или других чиновников из Византии, — доказательство, что эта милиция образовалась не по правительственному распоряжению, но для защиты местных интересов. Впрочем, в Византии сначала даже могли благоприятствовать этому, потому что императорское правительство освобождалось таким образом от обязанности делить свои скудные военные силы и направляло их исключительно на Восток. Организация милиции не могла принадлежать бессильной курии, в военном деле главным образом принимают участие упомянутые honorati и possessores, которые как сами начинают носить оружие (primates militiae), так и нанимать охотников.

В VII в. милиция заявляет себя во внутренних отношениях города, ближайше — в выборах пап; первый случай такого рода относится к 685 г. Понятно, что городское войско должно было по отношению к византийским чиновникам держаться не в подчинении; напротив, оно охраняло интересы города против нарушителей и по самой сущности было враждебно византийской власти. Недоверие Византии, выразившееся в репрессивных мерах по отношению к выборам епископа, давало городской милиции случай заявить свои симпатии. С 686 г. на папском престоле видим то сирийцев, то греков, посаженных, несомненно, против желания римского населения; и каждый выбор ведет за собою ряд столкновений между городским населением и экзархом.

С 687 до 701 г. на престоле св. Петра сидел Сергий I. При нем византийские богословы постановили на Трулльском соборе ряд правил, обязательных для церковного благочиния и практики. Протоколы собора присланы были для подписи и к Сергию. Когда папа отказался скрепить постановления Трулльского собора и вести их в подведомственной ему Церкви, император Юстиниан II приказал своему уполномоченному схватить папу и представить в Константинополь. Но когда в Италии узнали о намерениях императора, то милиции городов Равенны, Пентаполя и др. собрались к Риму, чтобы не позволить императорскому послу нанести оскорбления папе. Тщетно протоспафарий Захария приказывал запереть ворота, для спасения жизни он убежал в Латеран и скрылся в спальне папы. Милиция окружала папский дворец и — будь на то согласие Сергия I — умертвила бы императорского посла. Но папа обеспечил ему безопасный выход, и Захария при громком смехе и шутках толпы должен был удалиться из Рима. Такой факт, конечно, имеет важное значение в истории пап и Италии: он показывает, как дорого было для итальянцев лицо, занимающее римский' престол, и какая опасная для Византии сила образовалась в милиции.

Тем не менее, Византия продолжала оскорблять национальное чувство итальянцев и, вместе с тем, обнаруживать слабость своих сил, когда следовало настойчиво поддержать притязания. Еще у ней оставалось средство оберегать свою власть в Италии назначением на римский епископат лиц иностранного происхождения, чем и пользуется она в конце VII и начале VIII в. Еще можно было запугать итальянцев лангобардами; но какой для Византии оборот могли получить дела, если на престоле папском будет сидеть лицо римского происхождения, если притом папа будет поставлен в необходимость предпочесть союз с лангобардами, к тому времени уже обращенными в католичество?

В таком виде складывались итальянские отношения к концу VII в.

К сожалению, и в начале VIII в., как в половине VII, события Юго-Восточной Европы очень бледно представлены в историографии, так что мы должны во многих случаях руководиться догадками и домыслами. Для VII в. характерным фактом является беспредельное распространение славян по Европе, по островам Архипелага и по Малой Азии, которому до сих пор не подыскано надлежащего объяснения и которое мало выяснено по его ближайшим последствиям. В то время как на западной окраине славянства возникает сказание о героическом Само, положившем начало государственного объединения у чехо-мораван и словаков, на южной окраине наблюдаем утверждение славян в Далмации, в Истрии и в Фессалии, а на юго-востоке происходит чрезвычайно сильный толчок со стороны болгарской орды, которая перешла за Дунай и основала свое господство среди славянских племен, колонизовавших провинцию Мизию. Все эти явления среди славянского мира падают приблизительно на половину VII в., и можно думать, что они находятся между собой в некоторой причинной связи. Не может возбуждать сомнения лишь тот факт, что на всех территориях, занятых славянами, было старое население, значительно затронутое греко-римской культурой и христианским просвещением, и что занятие этих областей требовало от славян значительного напряжения сил и известной организации. Но в борьбе с новыми условиями, найденными славянами в указанных местах расселения, их ожидали такие затруднения, какие превышали их материальные силы. Чтобы стать на высоте тех задач, которые предъявлены были славянам условиями соседства и требованиями культурной жизни, им необходимо было сгруппироваться в племенные союзы и положить начатки государственной организации. Но этот процесс совершался у славян слишком медленно, и в большинстве случаев начатки государственного объединения происходили под действием причин, вызываемых внешним завоеванием.

Таким образом, наиболее важным фактом в истории славян VII в., независимо от условий и обстоятельств их расселения, следует признать утверждение болгарской орды на юг от Дуная и основание здесь болгарского государства. В последние годы вопрос о переселении болгарской орды угро-финнского происхождения сделался предметом особенного внимания со стороны различных ученых. Вопросу был придан живой интерес находкой надписи в Болгарии, в которой найден был ключ к выяснению хронологии древних болгарских ханов. Именно в самом конце надписи остававшийся до сих пор непонятным хронологический болгарский термин поставлен в соотношение с византийским индиктом [15], что и дало возможность открыть загадку хронологии ¹.

И независимо от сказанного, переход болгарской орды на юг от Дуная, дав совершенно новое направление истории славян на Балканском полуострове, вызывает к себе особенное внимание и по ближайшим последствиям, которыми оно сопровождалось. Хотя известия об этом переходе довольно скудны, но из них все же можно вывести некоторые положительные данные. Аспарух, или Есперик, с которого начинается новая эра истории болгар и которому первому посчастливилось указать одной из частей великой орды новые поселения на южной стороне Дуная, принадлежит к VII в. По новейшим вычислениям дату перехода болгар за Дунай следует несколько передвинуть и вместо принятого доселе 679 г. принять 659/60 г. ²Что касается вопроса о том, можно ли Аспаруха рассматривать как сына Кровата, или Курвата, здесь окончательное решение будет зависеть от того, можно ли имя Кроват сближать с полулегендарным именем Курт, находящимся в знаменитом перечне древних ханов. Кроват, или Курват, есть несомненное историческое лицо, смерть которою отнесена к царствованию Константина II (642–668) ³, следовательно, и переселение части болгарской орды под предводительством Аспаруха падает на то же царствование согласно тем хронологическим данным, которые черпаются из хронологического перечня ханов. Первый подлинный факт, с которым мы встречаемся после передвижения орды Аспаруха, есть занятие им укрепленного лагеря близ устьев Дуная; действительное место нахождения этого лагеря, однако, до сих пор не может считаться окончательно установленным.