Мать долго вздыхала… Мечта о будущем сына-музыканта разбилась. Но есть же другие пути! И трижды в неделю Гари надевал балетные тапочки и добросовестно поднимал ногу у станка. «Нижинский! Нижинский!» — восклицала Нина. Но и этот путь оказался тупиковым — мать узнала, что учитель танцев заглядывается на своих учеников... Потом были мольберт и краски. Потом гимназический театр… В итоге оба остановились на литературе. «Мир, — писал потом Гари, — съежился для меня до размеров листа бумаги, на который я набросился с отчаянным юношеским лиризмом». Главное для писателя, считала Борисовская, это псевдоним. Великий французский писатель не может иметь русское имя! Целыми днями Гари исписывал страницы в поисках нужного имени: Ролан де Шантеклер, Ромен де Мизор, Ален Бизар, Юбер де Лонпре… «Гари» возник позже и совершенно случайно. Повелительное наклонение русского глагола «гореть» в русском произношении… Из этого же ряда «Ажар» — неполная анаграмма его первого псевдонима (Gary).
Европейское воспитание
Пока Гари исписывал тетради псевдонимами, Нина Борисовская открыла в Вильно «Крупный салон парижских мод», который как-то сразу собрал клиентуру, и вскоре дела у них пошли лучше. Три раза в неделю мать водила Гари в манеж. Верховая езда, фехтование и стрельба из пистолета! Вероятно, в мечтах она уже видела сына в белой форме гвардейского офицера, гарцующего на виду у красавиц. В восемь лет ее Ромушка уже поднимал, правда, с трудом, огромный пистолет. Мать сидела рядом и при каждом удачном выстреле шептала: «Ты будешь защищать меня, верно? Еще немного, и…»
Как-то, уже в Варшаве, куда семья переехала спустя несколько лет, во французском лицее кто-то из мальчиков назвал Борисовскую кокоткой. Гари растерялся и… в первый раз повернулся спиной к своим врагам. Когда вечером мать вернулась, он бросился к ней за утешением, как было всегда. Однако утешать она его не стала: «В следующий раз, когда при тебе будут оскорблять твою мать, я хочу, чтобы тебя принесли домой на носилках, в крови. Ты слышишь меня? Даже если у тебя не останется ни одной целой кости!»
Но вернемся к поиску талантов и будущему литератора, к которому, кстати, со временем присоединилось еще и будущее дипломата. Неизвестно, как Нина Борисовская представляла себе эту карьеру, но в воспитании Ромушки не упускалось ничего. «Не доверяй женщинам, имеющим несколько шуб, они всегда будут ждать от тебя еще одну. Выбирай подарки разборчиво, думай о вкусах дамы, которой их даришь. Если она плохо воспитана, подари ей красивую книгу. Если имеешь дело со скромной образованной женщиной, подари ей что-то из роскоши: духи или платок. Броши, серьги и кольца выбирай под цвет глаз, а платья, манто и шарфы — под цвет волос. Но главное, никогда не бери денег у женщин. Никогда. Иначе я умру. Поклянись мне в этом!»
Через много лет Гари увлекся прекрасной колбасницей. Далеко идущих планов по отношению к ней у него не было, отчего девушка очень расстраивалась. Однажды она даже приехала к Борисовской жаловаться и заявила с несчастным видом: «Он заставил меня прочитать Пруста, Толстого и Достоевского! Кому я после этого нужна?!»
До Франции они все-таки добрались. Предпринимательская жилка матери оказалась востребованной и там. Одна из комнат была переоборудована под гостиницу для собак, и всем желающим оказывались услуги по временному содержанию домашних животных. Мать читала книги слепым, взяла жильцов, стала управляющей одного из домов, выступала посредницей в продаже земельных участков. А Гари тем временем поступил в один из лучших лицеев в Ницце, затем — в Экс-ан-Провансе на юридический факультет, и расставание с матерью оказалось неизбежным. А единственным способом радовать ее были его успехи. И юноша начал писать по 11 часов в сутки… Но результата достиг невеликого: еженедельник «Гренгуар» напечатал лишь один его рассказ — «Буря». Воодушевившись, Гари написал еще три рассказа и отослал их в издательство. Но следующая публикация состоялась только через полгода. Все это время он писал матери, что редакторы газет требуют от него низкопробные рассказы, а он отказывается компрометировать свое литературное реноме и потому подписывается разными именами. На самом же деле Гари спокойно вырезал рассказы своих коллег по перу из парижских еженедельников и отсылал их в Ниццу.
Вслед за юридическим факультетом его ждало обучение в Школе высшей военной подготовки. К тому времени один из его рассказов был переведен и опубликован в Америке, и автор получил колоссальную премию — 150 долларов. На радостях он отправился к матери, но та встретила его странно. После счастливых слез и нескончаемых объятий она с таинственным видом потащила его в комнату и поведала о некоем плане, который он обязан осуществить. Все просто: он должен убить Гитлера и тем самым спасти Францию. Она все предусмотрела, включая и чудесное спасение Гари. Речи о том, чтобы уклониться, не было. И Гари отправился за билетом в Берлин. Великий день настал: рукописи были разобраны, вещи уложены, в рюкзаке лежал билет, купленный с 30-процентной скидкой в связи с летними каникулами… Но тут Борисовская, не отходившая от сына все эти дни, не выдержала: «Умоляю тебя, не делай этого! Откажись от этого героического плана ради своей старой матери». Таким образом, Гитлер остался в живых. «Жизнь полна упущенных возможностей…»
Обучение в военной школе тем временем подходило к концу — и вновь «осечка»: Гари, единственному из 300 курсантов летной школы, не присвоили офицерского звания из-за его происхождения. Чтобы служить в национальной авиации, нужно было быть сыном француза или официально проживать во Франции в течение 10 лет. Для Гари сделали исключение — в авиации оставили, но чин не дали. Реабилитировать великую страну в глазах матери можно было только одним способом. «Я обольстил жену коменданта школы, — признался Гари. — Ничего не смог с собой поделать. Муж узнал и потребовал санкций». — «Она красивая? — спросила Борисовская, — расскажи мне все с самого начала…»
Война застала Гари у зениток, нацеленных в небо. Мысль о том, что Франция могла проиграть, никогда не приходила ему в голову. Жизнь матери не должна была закончиться поражением. «Надо немедленно атаковать, — говорила она. — Надо идти прямо на Берлин. С тобой ничего не случится. Тебя, может быть, ранят, в ногу».
«За всю свою жизнь, — вспоминал Гари, — я встречал только двух людей с подобным отношением к Франции: свою мать и генерала де Голля. Они были абсолютно разными во всех отношениях, но когда 18 июля я услышал его обращение к французскому народу, то откликнулся не колеблясь, как на голос пожилой женщины, продававшей шляпки на улице Большая Погулянка, 16, в Вильно».
Франция капитулировала 22 июля 1940 года. Гари и его друзья украли самолет. Лететь решено было в Англию. Он занес уже ногу на трап, как вдруг увидел бегущего к нему дежурного аэропорта. Это было сверхъестественным, но его звали к телефону. Как голос матери смог пробиться через хаос катастрофы, когда командиры не имели сведений о своих войсках?! «Мы победим!» — сказал далекий всхлипывающий голос. А в это время самолет, на котором должен был лететь Гари, делал пробный круг над аэропортом. Вдруг он завис в воздухе, накренился, спикировал, рухнул и взорвался...
После капитуляции Франции ему с товарищами все-таки удалось угнать самолет и на последних каплях горючего благополучно приземлиться в Северной Африке. Затем с многочисленными приключениями он добрался до Англии, где вступил во Французские Свободные Силы под командованием де Голля. В составе эскадрильи «Лотарингия» принял участие в битве за Англию и военных действиях в Чаде, Ливии и Сирии.
Всю войну из Франции летели письма. «Славный мой сын, я горжусь тобой… Да здравствует Франция!» Но Гари чувствовал в них странную нотку, что-то недосказанное и тревожное.
С черно-зеленым бантом «За освобождение» на груди, чуть выше ордена Почетного легиона, Военного креста и медалей, с капитанскими нашивками на погонах, в фуражке, надвинутой на глаза, с романом «Европейское воспитание» на английском и французском языках в рюкзаке, набитом также и вырезками из газет с восторженными публикациями, и с письмом в кармане, благодаря которому должны быть преодолены все препятствия на пути к дипломатической карьере, Гари вернулся в Ниццу.