Тут я, пожалуй, предложу читателям впервые отвлечься от основного повествования на краткое сообщение, которое в испанском духе назову романсом.
Романс о посмертной славе
К веку двадцатому Испания, измученная столетиями экономических невзгод и потерей последних колоний, с новой силой ухватилась за кихотистский идеал. Знаменитое «поколение 1898 года» — плеяда литераторов и ученых, подарившая своей стране несколько Нобелевских премий, — подняло странствующего рыцаря на свой щит. В 1905 году, к 300-летию «Дон Кихота», яркий представитель этого поколения Антонио Асорин по заказу газеты «Импарсьяль» даже предпринял примерно то же, что нынче делаем мы: проехал по Кастилии путями, которыми некогда бродила бессмертная пара — рыцарь и оруженосец.
В нашу эпоху, в 2005 году, торжества по случаю 400-летия выхода в свет первой части уже поистине не знали удержу. Но главное — туристические власти наконец совместили сетку Кихотовых странствий с картой страны — тропинки и шоссе в соответствующих областях покрылись фирменными значками: зелеными квадратами с надписью La Ruta del Quijote — «Дорога Дон Кихота».
К сожалению, а может быть, к счастью, туристов на этой дороге немного даже в сезон. Во всяком случае, у нас с вами, дорогие читатели, будет возможность спокойно походить по следам, оставленным копытами Росинанта и ослика, потолковать с людьми, которые вышли из любительских доспехов бедного идальго, как русская литература из гоголевской «Шинели».
В Доме-музее Сервантеса в Эскивиасе, где писатель жил в гостях у дона Алонсо Кихады, одного из прототипов Рыцаря, — часто можно слышать перезвон детских голосов. Экскурсии сюда — непременный пункт программы в школах Ла-Манчи
Глава 1. На первой родине героя
В некоем селе ла-манчском под названием Эскивиас жил в свое время, а именно в 80-х годах XVI века, небогатый человек по имени Алонсо — то ли Кихада, то ли Кехана. Был он благородного происхождения, но всего лишь идальго, то есть не имел ни титула, ни поместий, а мог похвастаться только старинным семейным древом (собственно, испанское hidalgo — это сокращенное hijo de alguien, «чей-то сын», а значит, не без роду и племени) да сословным правом не платить налогов и сидеть в церкви близ алтаря, на почетном возвышении. Еще у него был добротный двухэтажный дом с погребом, жена и, кажется, даже дети, но больше всех сеньор Алонсо любил правнучку своего кузена — маленькую Каталину де Паласьос-и-Саласар. Должно быть, он часто нянчил ее на коленях и, чтобы развлечь, читал ей что-нибудь из своей прекрасной библиотеки, известной в те времена ученым людям даже в далеком Толедо («целых» 47 километров отсюда). Когда девочка выросла и вышла замуж, добрый идальго уже совсем состарился и его чудачества усугубились. Он окончательно забросил хозяйственные дела, все больше читал, а однажды и вовсе объявил, что удаляется в Толедо, где поступит в монастырь тринитариев. 19-летняя Каталина, сказал сеньор Кихада или Кехана, может, если пожелает, жить в его доме с мужем, чтобы тому в Эскивиасе не пришлось делить кров с тещей. Муж предложение идальго-книгочея принял с радостью. А в благодарность, очевидно, решил положить любопытные черты его личности в основу какого-нибудь произведения, ибо среди сотни профессий, в которых с ранних лет до старости пробовал себя этот беспокойный человек, была и литература. Как нетрудно догадаться, супруга-литератора звали Мигель де Сервантес Сааведра. В приходской книге местной церкви есть запись о том, что священник «заключил брак между Мигелем де Сервантесом из Мадрида и Каталиной де Паласьос из Эскивиаса» (запись можно увидеть и сегодня, и мы ее видели).
...Удивительное дело: всего несколько десятков километров от спесивого и делового Мадрида , а воздух и атмосфера — совершенно другие. Именно «манчегос» — ла-манчские. Здесь, к юго-востоку от столицы, начинается часть Кастилии, название которой, как говорят нам лингвисты, происходит от арабского то ли «аль-манса» — «безводная земля», то ли «манъя» — «высокая равнина». Но испанскому уху хочется слышать его без затей на родном языке как la mancha — «пятно». Это и вправду цельное округлое пятно размером в 30 000 км2 на теле Иберии — долина между горами Сьерра-Морены на юге, за которыми уже Андалусия , и Леонским нагорьем на севере. Вот пространство «Дон Кихота». Характер этих мест — дремотный покой, всегда готовый взорваться лихорадочным огнем.
Весенним утром большая, в несколько тысяч жителей, деревня Эскивиас еще толком не проснулась. Только несколько хмурых стариков в черных по старой франкистской моде беретах выползают из ворот намывать самого разного рода памятники сервантесовского цикла, от традиционных до концептуальных: дону Мигелю, Дон Кихоту, юной Каталине Паласьос.
В романе нет полноценного главного женского образа, не считая отсутствующей Дульсинеи, но тут и там появляются смекалистые, с лукавыми усмешками и быстрыми движениями служанки, авантюристки, рассудительные Тересы Пансы и прочие представительницы хитроумного пола, служащие его украшением. Хранительниц музеев там, конечно, нет. Но одна из них попалась на нашем пути.
Северные пределы большой равнины Ла-Манча с древних времен охраняет неприступная крепость Куэнка. На 2016 год она назначена ЮНЕСКО культурной столицей Европы, а во времена Сервантеса этот город славился производством лучших в Испании тканей
Лет сорок назад здесь родилась девочка, которую назвали Сусаной. Росла она с братьями и сестрами в дедовском доме. В положенный срок окончила школу, уехала в большой город учиться в университете. Дед тем временем продал свое просторное жилище государству, и никогда студентка не увидела бы больше родных комнат, если бы не то обстоятельство, что дом их, как выяснилось, некогда принадлежал… идальго Алонсо Кихаде, а спальней девочки был кабинет классика испанской литературы. Получив диплом историка, Сусана Гарсиа в конце 1990-х стала директором Дома-музея Сервантеса в Эскивиасе. Такие вот бывают кольца у судеб.
— Нет, по совести сказать, кихотов я тут мало видела. Особенно с тех пор, как сама ими занимаюсь. Чтобы чувствовать кихотский дух, надо все же роман прочитать хоть раз, а в Эскивиасе, бьюсь об заклад, его каждый второй не читал. Санчо Панс, правда, больше — в том смысле, что народ знает массу поговорок и не лезет за словом в карман. А также любит поесть и помечтать. А с другой стороны, дух все же, видимо, разлит в воздухе. Вот смотри — в детстве я сидела в этой самой комнате, глядела в окно, витала в облаках. Потом выяснилось, что в это же окно смотрел Сервантес и так же в облаках витал. И как я поступила вместо того, чтобы делать карьеру? Вернулась сюда и пялюсь в то же окно.
Сусана рассмеялась с легким оттенком печали, и мы продолжили прогулку по их с Кихадой и Сервантесом дому, где в 1994 году официально устроили экспозицию. Восстановить обстановку оказалось нетрудно. Устройство домов XVI века всем и поныне хорошо известно в ла-манчских деревнях — ведь народ в основном в них и живет. Без труда установили, где находились кладовки и кухни. Завезли аутентичные жаровни и посуду. Расчистили комнату, которая — единственная — подошла под кабинет, где наверняка работал Сервантес.
— А тут нашлась кладка старого камина, значит, это была спальня. Мы ее называем «колыбель Кихота», ведь старик Кихада тоже когда-то здесь спал! Набор предметов в «колыбели» — хрестоматийно-кихотский: старые доспехи, портрет не менее старого дона Алонсо, пресловутый бритвенный таз, он же шлем Мамбрина…
— Слушай, Сусана, — сказал я новой знакомой, — открой мне тайну: почему этот шлем всегда изображается с выемкой на боку? Моя провожатая молча сняла драгоценную реликвию со стены и приложила ее «щербинкой» к шее: «Это же таз для бритья — чтобы пена не капала».