Так, тараторя, она собрала миски, улыбаясь при этом так усердно, что мышцы лица заболели. Однако Эми не двинулась с места. Уставившись огромными синими глазами, она тихо, трагическим голосом спросила:

– Мистер Мишка, у вас уже есть своя маленькая девочка?

Он нежно погладил кудрявую головку своей большой ладонью, и ответил чуть хрипловато, низким сдавленным голосом:

– Не знаю, принцесса. Скажите, сержант, у меня есть дочка? И вообще дети?

Сержант потянул за узел галстука, аккуратно повязанного вокруг накрахмаленного воротника и прокашлялся:

– Эээ… пока нет, сэр. Хотя… эээ, кхм, ваша матушка… эээ, надеется… стать бабушкой в… в скором времени. Часто говорит об этом.

Боже милостивый, его жена, должно быть, ждёт ребёнка! Закрыв глаза, Элли лихорадочно полоскала миски, пытаясь выглядеть занятой.

– Ах! Так вы в счастливом ожидании! Великолепно! Неудивительно, что ваша жена так беспокоится о вас, мистер Эмброуз. Женщины всегда больше подвержены эмоциям в это… особенное время. Ваша мать наверняка в счастливом предвкушении! Быть бабушкой, должно быть, замечательно. У детей всегда свои отношения с бабушкой. Если она есть, конечно. У Эми никогда не было бабушек. Они обе умерли до её рождения.

Глупая, что ты мелешь?Элли заставила себя глубоко вздохнуть и добавила звонким голосом:

– Вам так повезло, что сержант Томкинс умудрился разыскать вас в нашей глуши! Как вам это удалось? Расскажите нам, сержант!

Сержант задумчиво посмотрел на неё, а потом обернулся к Даниэлю и объяснил:

– Вы поехали в Ньюкасл, заказать себе новую одежду, потому что та, в которой вы вернулись с войны, не годилась для общества – во всяком случае, так заявила ваша матушка. Ничего из того, что нашлось в доме, вам не подошло, потому что вы крупнее вашего покойного брата, сэр.

Теперь понятно, почему его вещи были такими старыми и обтрёпанными, печально подумала Элли, равнодушно водя тряпкой по тарелкам. Эта одежда побывала с ним на войне.

– Вы собирались провести там несколько недель, чтобы отдохнуть от м… – сержант запнулся и прокашлялся. – Вам не сиделось в Ротбэри, сэр. Вот вы и отправили меня вперёд, снять жильё и назначить несколько встреч. Однако, когда вы не прибыли на квартиру, я забеспокоился – вы, сэр, из тех, кто всегда держит слово.

О да, он держит слово, грустно подумала Элли, вспоминая о тех чудных минутах, когда проснулась в его объятиях. А он велел ей уходить. Из-за своего благородства.

– Поэтому, когда я услыхал, что ваша лошадь нашлась, а вас и след простыл, я отправился на поиски. Я спрашивал во всех деревнях, что между городом и этим местом, заглядывал в каждую канаву и рощицу по дороге в Ротбэри. А обнаружив на рынке пару сапог на продажу, сэр, я подумал про себя: «Я эту пару уже видал».

Сержант помолчал, а потом добавил глухим голосом:

– И должен сказать, капитан, при их виде у меня всё внутри перевернулось, потому что я считал, что живым вы бы со своими сапогами не расстались.

«И он тоже любит Даниэля, – печально подумала Элли. – И горевал, когда думал, что тот погиб».

– Так что я отправился в церковь, чтобы узнать, не хоронили ли кого в последнее время. Там пастор сказал мне, что вы живы, и за вами ухаживает местная вдова… – он бросил взгляд в сторону Элли и снова обернулся к Даниэлю. – Я выкупил сапоги. А в этой сумке, сэр, есть смена одежды для вас.

В домике воцарилось неловкое молчание.

– Ну, хорошо, – наконец сказал Даниэль. – Спасибо за предусмотрительность, сержант.

Пора было с этим кончать, и Элли заставила себя выговорить:

– Ну что ж, мистер Даниэль Эмброуз, вам лучше обуться в свои сапоги и переодеться. Если повезёт и погода не испортится, вы уже сегодня вечером будете дома с женой.

Она улыбнулась широко и безнадёжно, растянув губы так, что даже челюсть заболела. Можно ли надорваться, улыбаясь? Элли надеялась, что нет.

– О, Элли, – сказал он тихо и протянул руку.

Ей хотелось схватиться, уцепиться за него и никогда не отпускать, но вместо этого она отвернулась.

– Поднимайтесь наверх. – Чувствуя, как в глазах закипают слёзы, она быстро заморгала, стараясь не дать предательским каплям покатиться по щекам. – Вы же не хотите заставлять сержанта ждать. Ваша же… – и голос сорвался. – Ваша семья ждёт, и будет счастлива узнать, что вы живы.

Видя, как она отворачивается, Даниэль почувствовал себя разбитым. Он женат! Чёрт побери! Как он мог забыть такое? Сержант, похоже, считает, что жена его любит. А любил ли он сам её, эту неизвестную прекрасную леди, носящую его дитя? И если да, то как сможет он жить с ней теперь, после Элли?

Даниэль не верил, что можно любить кого-нибудь сильнее, чем он полюбил Элли. Он мог не помнить подробностей своей жизни, но был глубоко убеждён и чувствовал нутром, что любит Элли всем своим существом.

Неужели его чувства были так же сильны по отношению к той, другой женщине, до того как разбойники огрели его по голове?

Сейчас жена ничего для него не значила. Неужели и Элли перестанет что-то значить для него, как только вернётся память? Эта мысль ужаснула его. Ему не нужны воспоминания, ему нужна Элли!

Он посмотрел на неё. Она стояла, отвернувшись, рот растянут в гримасе – жалком подобии улыбки, глаза полны слёз. Она так старалась быть храброй и неунывающей, чтобы ему было легче. О, Элли, Элли… Как же можно так сильно влюбиться за такое короткое время? Как можно сразу столько потерять? И разве можно оставить её?

Сержант подал ему сапоги.

Элли смотрела, как Даниэль в последний раз, тяжело, поднимается по лестнице в её спальню. И хотя её руки были заняты – она вытирала стол, – все её мысли были с ним. Она представляла себе, что он сейчас делает. Как он стянул с себя рубашку, как выглядят под ней его широкая, крепкая грудь, великолепно вылепленные плечи, как он наклоняет голову, когда…

– Вот, миссис Кармайкл, вам за хлопоты.

Элли моргнула. Сержант что-то протягивал ей. Отрешённо взяв это что-то, она лишь потом разглядела увесистый маленький кожаный кошелёк, внутри которого слышалось звяканье.

– Что это?

– Плата.

– Плата? За что?

– За уход за капитаном Эмброузом, естественно. За что же ещё?

Ей будто оплеуху отвесили. Призвав всю свою гордость, она аккуратно положила кошелёк на стол:

– Нет, благодарю.

– Этого что, мало? – нахмурился сержант.

Элли неверяще уставилась на него. У неё разбито сердце, а этот человек думает, что она хочет выгадать несколько лишних монет?

– Никакой платы не нужно, сержант.

Тот упрямо выставил вперёд подбородок:

– Капитан Эмброуз не из тех, кто остаётся в долгу.

Элли в ответ лишь посмотрела на него так, что он, смутившись под её взглядом, затоптался, переминаясь с ноги на ногу.

– Элли, можешь подняться на минуточку, помочь мне? – позвал сверху Даниэль.

– Иду! – откликнулась она, и устало добавила: – Уберите свои деньги, сержант Томкинс. Нам они не нужны.

Она очутилась в его объятиях в ту же секунду, как вошла в комнату. Даниэль крепко прижал её к своему телу, она чувствовала его боль и желание.

– Не хочу покидать тебя, – простонал он и накрыл её рот жадным, голодным поцелуем.

Это было совсем не похоже на нежные, дразнящие, тёплые утренние поцелуи. Сейчас в нём говорила откровенная потребность. Жар. Отчаяние. Страх и желание. Настоятельная нужда.

Элли отвечала на его ласки и поцелуи с таким же отчаянным пылом, зная, что может больше никогда не увидеть его. Ах, и почему они не предались любви этим утром? Её дурацкие предрассудки казались глупостью сейчас, когда ей, вероятно, предстояла жизнь без Даниэля. От этой мысли её забила дрожь.

Он взял её лицо в ладони, горящие глаза, казалось, заглядывали в самую душу:

– Элли, обещаю, это не конец. Я как-нибудь разберусь. – Голос его срывался. – Я постараюсь вернуться и…

– Нет, Даниэль, – покачала головой Элли. – Лучше покончить всё одним махом. Я не смогу жить крохами. – Она крепко поцеловала его. – Я хочу тебя целиком. Крохи были бы наихудшей пыткой. А так – мне останутся воспоминания. Только как бы я хотела, чтобы мы… знаешь… этим утром.