Впрочем, это одна из тенденций нашего времени: коллекционировать состарившуюся технику. Один мой друг, бельгийский кинематографист, держит у себя в подвале восемнадцать компьютеров, просто чтобы иметь возможность просматривать свои старые работы. Все это говорит о том, что нет ничего более эфемерного, чем долговременные носители информации. Эти банальные, набившие оскомину рассуждения о недолговечности современных носителей, вызывают у нас с вами, ценителей первопечатных книг, лишь легкую улыбку, не правда ли? Я принес вам из своей библиотеки вот эту книжицу, изданную на латыни в конце XV века в Париже. Взгляните. Если открыть ее на последней странице, мы увидим надпись, набранную по-французски: «Сей часослов, предназначенный для Римской церкви, закончен в день двадцать седьмого числа сентября в год тысяча четыреста девяносто восьмой для Жана Пуатевена, книготорговца, проживающего в Париже на улице Нёв-Нотр-Дам». Слова написаны в старой транскрипции, форма записи даты давно не используется, но мы все равно легко можем ее прочесть. То есть мы все еще можем прочитать текст, напечатанный пять веков назад. Однако мы не можем просмотреть видеокассету или CD-ROM, которому всего несколько лет. Если только мы не держим у себя в подвале старые компьютеры.

Ж.-Ф. де Т.: Важно подчеркнуть, что эти новые носители информации устаревают все быстрее и быстрее, вынуждая нас каждый раз настраивать заново наше рабочее и архивное оборудование, перенастраивать весь наш образ мысли…

У. Э.: Ускорение, вызывающее постепенное ослабление памяти. Наверное, это одна из самых неразрешимых проблем нашей цивилизации. С одной стороны, мы придумываем множество инструментов для сохранения памяти, разнообразные формы регистрации и возможности передачи знаний. Все это, наверное, является существенным преимуществом по сравнению со временами, когда приходилось прибегать к различным мнемотехникам, способам запоминания — ведь тогда у нас не было под рукой всех необходимых знаний. Тогда люди могли полагаться только на свою память. Недолговечность этих инструментов действительно представляет собой проблему, но мы также должны признать, что и по отношению к производимым нами объектам культуры мы бываем несправедливыми. Такой пример: оригиналы великих комиксов стоят неимоверно дорого, поскольку они являются большой редкостью (в наши дни один лист Алекса Реймонда [18]стоит целое состояние). Но почему это такая редкость? Просто потому, что газеты, публиковавшие эти рисунки, выбрасывали оригиналы, как только номер выходил из печати.

Ж.-Ф. де Т.: Что это были за мнемотехники, к которым прибегали до изобретения искусственной памяти, то есть книг и жестких дисков?

Ж.-К. К.: Однажды Александру Македонскому в очередной раз предстояло принять решение, последствия которого были непредсказуемыми. Ему сказали, что есть женщина, которая может с достоверностью предсказать будущее. Он велел привести ее, чтобы та научила его своему искусству. Женщина сказала, что нужно разжечь большой огонь и читать будущее по дыму, поднимающемуся над ним, как по раскрытой книге. Однако она предостерегла завоевателя: глядя на дым, он ни в коем случае не должен думать о левом глазе крокодила. Можно на худой конец о правом, но только не о левом.

Тогда Александр отказался узнавать будущее. Почему? Потому что, как только вам выдвинули условие не думать о чем-либо, вы уже не думаете ни о чем другом. Нас вынуждает думать об этом сам запрет. Вы уже не можете не думать о левом глазе крокодила, этот глаз завладел вашей памятью, всем вашим сознанием.

Иногда, как в случае с Александром, память и невозможность забыть о чем-то становятся проблемой, даже целой драмой. Есть люди, наделенные способностью все запоминать благодаря простейшим мнемотехническим методам, такие люди называются мнемониками. Их изучал Александр Лурия [19], русский невролог. Питер Брук [20]был вдохновлен книгой Лурии, когда ставил спектакль «Я — феномен». Если рассказать что-либо мнемонику, он уже не сможет это забыть. Он как совершенная, но безумная машина — записывает все без разбора. В данном случае это скорее недостаток, чем достоинство.

У. Э.: Во всех мнемотехнических методиках используется образ города или дворца, где каждая часть или место приводится в связь, ассоциируется с предметом, который необходимо запомнить. Легенда, изложенная Цицероном в трактате «Об ораторе» [21], рассказывает, как Симонид [22]однажды побывал на ужине в обществе высших сановников Греции. В какой-то момент он покинул собрание — и очень вовремя: через мгновение на его сотрапезников обрушилась крыша дома, погибли все. Симонида пригласили, чтобы опознать тела, и он успешно с этим справился, вспомнив те места за столом, где сидели участники собрания.

Таким образом, искусство запоминания — это умение так соотнести пространственные представления с предметами или понятиями, чтобы они стали неотделимы друг от друга. Александр Македонский в вашем примере соотнес левый глаз крокодила с дымом, в который надо всматриваться, и именно поэтому утратил свободу действия. Техники запоминания встречаются еще в Средние века. Казалось бы, со времен изобретения печатного пресса эти мнемотехнические средства должны были давно уже выйти из обихода. Однако именно в нашу эпоху публикуются лучшие руководства по мнемотехнике!

Ж.-К. К.: Вы говорили об оригиналах великих комиксов, которые выбрасываются на помойку сразу после публикации. То же самое происходило и с кино. Сколько фильмов пропало таким образом! «Седьмым искусством» кино становится в Европе лишь с 1920–1930-х годов. Только с этого времени произведения, отныне принадлежащие истории искусства, удостаиваются сохранения. Именно поэтому, сначала в России, а затем и во Франции, создаются первые фильмотеки. Но с точки зрения американцев кино не является искусством, для них до сих пор оно остается заменимым продуктом. Им нужно постоянно снимать новых «Зорро», «Носферату», «Тарзанов», чтобы распродать старые картины, этот залежалый товар. Старый продукт, особенно если он качественный, мог бы запросто конкурировать с новым. Американская фильмотека была создана — держитесь крепче — только в 70-х годах! Это была долгая и упорная борьба за то, чтобы найти способ заинтересовать американцев историей их собственного кино. А первой в мире школой кино стала русская школа. Этим мы обязаны Эйзенштейну, который считал, что необходимо создать школу кино такого же уровня, какими были лучшие школы живописи или архитектуры.

У. Э.: В Италии в начале XX века такой великий поэт, как Габриеле Д'Аннунцио [23], уже писал для кино. Он участвовал в написании сценария «Кабирии» [24]вместе с Джованни Пастроне. В Америке его просто не приняли бы всерьез.

Ж.-К. К.: А о телевидении и говорить не стоит. Сохранять архивы телепередач казалось вначале абсурдом. Для сбережения телевизионных архивов было создано INA [25], это радикально изменило ситуацию.

У. Э.: Я работал на телевидении в 1954 году и помню, что все шло в прямой эфир, никакой магнитной записи не было. Была такая штука, которую называли «транскрайбер» (transcriber), пока не обнаружили, что на английском и американском телевидении это слово не используют. Суть в том, что телевизионный экран снимается на камеру. Но поскольку это было скучно и затратно, приходилось снимать выборочно. Таким образом, многое оказалось утраченным.