Замысел «Звенящего шага» возник у писателя еще в СССР. На примере борьбы за организацию крестьянского кооператива в колонистской деревне на берегу Черного моря Илемницкий стремился запечатлеть реальную динамику революционных преобразований в Советском Союзе. Рисуя картины творчества масс, он подчеркивал международное значение советского опыта, укреплял чувства симпатии к СССР, желание следовать его примеру. Тема освобожденного труда, развитая в романе, звучала резким обвинением социально-общественных порядков в буржуазной Чехословакии.
Ясной революционной перспективой освещен и следующий роман писателя «Поле невспаханное». Как и «Победоносное падение», это книга о судьбах словацкого крестьянства, но написана она с позиций «Звенящего шага». Илемницкий смотрит теперь на Кисуце обогащенный знанием новой жизни, новых людей, рождающихся на пепелище старого мира. В 1924 г. в одной из статей он назвал Кисуце «полем без пахаря». В 1932 г. писатель завершает свой роман символической картиной проникновения революционных идей в сознание масс:
«Густая мгла ночи еще окутывала невспаханное поле, но на этом поле уже стояли, распрямившись и вглядываясь в широкий горизонт, пахари, которые провели первую борозду навстречу наступающему дню».
В новом романе Илемницкий создает богатую галерею общественных типов. Жители Кисуц — это уже не аморфная, социально почти не расчлененная масса, некий общий фон для действий исключительного героя («Победоносное падение»). В «Поле невспаханном» мы видим крестьянство, постоянно испытывающее удары извне, мятущееся, ропщущее, протестующее. В широкой панораме духовного пробуждения деревни, развернутой в романе, принципиально важное место принадлежит образу Павла Гущавы, молодого крестьянского парня, ушедшего на заработки в пролетарскую Остраву и там приобщившегося к революционной идеологии рабочего класса. Гущава, ставший инициатором демонстрации протеста своих отчаявшихся односельчан, — это первый психологически убедительный образ революционера, вожака масс в словацкой прозе.
Сразу после выхода в свет «Поле невспаханное» воспринималось прежде всего как роман социально-политический. Таким его замышлял и автор. Все в книге построено на действительных фактах, за многими персонажами стоят реальные прототипы в жизни. Павол Гущава, например, — это кузнец Людовит Пасторек-Дей, с которым Илемницкий сдружился в пору работы школьным учителем на хуторе «У Дея».
«Он заходил к нам, как к себе домой, — вспоминал много лет спустя Пасторек. — Знал обо всем, что у нас делается… Когда он нас не заставал, то брал в условленном месте ключ, спускался в подпол за картошкой, натирал ее на терке и сам готовил картофельные оладьи… Петер настолько к нам привык, что хлебал, случалось, вместе с нами из одной миски, как у нас тогда было принято».
В период экономического кризиса, в 1930 г., отец Людовита в его отсутствие (он работал на заводе в Витковицах) в самом деле повесился — никто не смог одолжить ему 200 крон для уплаты налогов. Таким образом, трагедия Циприана Гущавы в романе — отнюдь не плод фантазии автора. Илемницкий вообще стремился к документальной достоверности своей книги. Множество конкретных неопровержимых фактов он почерпнул из газеты — двухнедельное издание — «Кисуцке гласы», редактором которой был адвокат Й. Гранец, прототип д-ра Гавласа в романе. В злосчастной судьбе Зузы Цудраковой отразилась горькая доля словацких женщин, «соломенных вдов» поневоле, мужья которых на долгие годы уезжали за океан на заработки.
Нет, Илемницкий не сгущал краски в своем романе, как пыталась доказать буржуазная критика.
«Поле невспаханное», — говорил писатель на одной из горячих дискуссий, завязавшихся после выхода книги, — я старался написать ясно, без каких-либо аллегорий и умолчаний, в надежде на то, что оно будет воспринято как произведение, которое без романтики, по-своему разоблачает не только кисуцкую, но словацкую нищету, обнажает ее истоки и показывает выход тем, кто несет ее на своих плечах. В этом, вероятно, состоит цель пролетарской литературы у нас, и я не желал бы ничего другого, кроме признания моей книги пролетарским романом, выполняющим эту задачу».
«Поле невспаханное» по праву считается первым произведением социалистического реализма в словацкой литературе. Оно вполне выдерживает — по времени и идейно-художественной проблематике — сравнение со многими произведениями советской литературы конца 20-х — начала 30-х годов. Характерно в этой связи признание Илемницкого:
«Влияние завода и рабочей среды на молодого человека из глухой деревни — эту тему я принялся разрабатывать раньше, чем узнал, что ее рекомендовал советским писателям Максим Горький».
Если в «Поле невспаханном» решение больших общественных проблем Илемницкий всегда связывает с основными индивидуальными (типическими) судьбами, то в «Куске сахару» он попытался отказаться от принципа «главного героя». В центре романа — история одного события, организации совместной забастовки рабочих сахароваренного завода и крестьян-свекловодов. «Объединиться — бороться — победить!» — этот боевой лозунг, выдвинутый коммунистической партией в 1930—1934 гг. в период экономического кризиса и массовой безработицы, проходит лейтмотивом через всю книгу. «Кусок сахару» — это не «роман воспитания» одного главного героя, а «роман воспитания» больших социальных групп.
В «Куске сахару» множество персонажей. С присущим ему мастерством писатель набрасывает основные контуры того или иного характера, но в дальнейшем редко возвращается к нему как к полнокровной индивидуальности. Исключение составляет образ Балентки, несомненно навеянный образом Ниловны из «Матери» Горького. Любовь к младшему сыну, заводскому рабочему, помогает ей сначала почувствовать, а затем осознать справедливость требований бастующих, преодолев психологическую инерцию батрацкой забитости, от которой уже не в состоянии избавиться ни ее муж, ни старший сын Вендель. Пафосом обличения капиталистической системы эксплуатации трудящихся «Кусок сахару» не уступает «Полю невспаханному». Картина здесь еще шире, социально полнее. И все же иллюстративное начало в романе, нередкое сведение индивидуального лишь к социально-классовым признакам приводило к обеднению художественной ткани произведения.
Это чувствовал и сам писатель, неустанно размышлявший над дальнейшими путями своего творчества.
«Литература как часть общего жизненного процесса, — делился он своими мыслями в письме к Урксу, — хотя и имеет только один общий знаменатель, но он включает в себя массу скрытых множителей. Всякий раз, очевидно, следует разложить его на эти скрытые составляющие, чтобы выявить богатство и игру красок, напоминающую спектр, образуемый лучом света, когда он преломляется в призме».
Илемницкий не сомневался в том, что главное завоевание пролетарской литературы — утверждение принципиально нового революционного взгляда на действительность. Новаторский прорыв в область социального содержания, отчетливое мышление категориями классов, характерное для произведений Илемницкого и творчества других писателей-коммунистов конца 20-х — начала 30-х годов — И. Ольбрахта, М. Майеровой, Ф. Краля, Я. Поничана, — все это раздвигало рамки былых локальных, «книжных» конфликтов, обогащало чешскую и словацкую художественную прозу реальным историческим оптимизмом. Освоив поэтику больших социально-революционных обобщений, настоящий художник, по мысли Илемницкого, должен был теперь двинуться дальше: от человека, взятого в одном, пусть даже в главном измерении, к широкому спектру души человеческой, живущей по сложным законам общего и индивидуального. Это было бы очередным возвращением литературы к полноте отображения жизни, совершенным, однако, на новом витке восходящей спирали художественного прогресса.
Над практическим решением этих проблем и размышлял Илемницкий, работая над новыми произведениями. Об этом, в частности, он говорил и в своем письме-исповеди к Э. Урксу, мечтая «холодное видение гнусностей мира и бунт против них… согреть настоящим теплом и ликующим пением, которое когда-то во мне звучало». Философской основой его следующего романа «Компас — в нас» закономерно стала проблема достижения человеком личного счастья, а композиционным стержнем — принцип сопоставления двух миров: капитализма и социализма. Как удовлетворяется в каждом из них потребность в радости, органически присущая людям?