На поляне, один за другим, появлялись рослые, крепкие молодцы. У каждого была своя чашка, сделанная из коровьего рога; зачерпнув похлебку из котла, они садились на траву и ели. И одеты и вооружены они были по-разному: одни носили грубо тканные рубахи, и все оружие их состояло из ножа да старого лука; другие одевались, как настоящие лесные франты: шапка и куртка из темно-зеленого сукна, стрелы, украшенные перьями, за поясом – рог на перевязи, меч и кинжал на боку. Они были очень голодны и потому молчаливы; ворчливо здороваясь, они с жадностью набрасывались на мясо.

Их собралось уже человек двадцать, когда в кустах боярышника вдруг раздались радостные голоса и на поляну вышли пятеро мужчин, таща носилки. Рослый, плотный человек с сединой в волосах, с загорелым, как прокопченный окорок, лицом шел впереди. Нетрудно было угадать, что он здесь начальник: за плечами его висел лук, в руке он держал рогатину.

– Ребята! – крикнул он. – Веселые мои друзья! Вы тут ели всухомятку и свистели от голода! Но я всегда говорил: потерпите, счастье еще улыбнется нам. И оно уже начало улыбаться. Вот первый посланец счастья – добрый эль!

И под гул одобрительных возгласов носильщики опустили носилки, на которых оказался большой бочонок.

– Но торопитесь, ребята, – продолжал пришедший. – Нам предстоит работа. К перевозу подошел отряд стрелков. На них красное с синим; все они – наши мишени; все они испробуют наших стрел, ни один из них не пройдет живым через лес! Нас здесь пятьдесят человек, и каждому из нас нанесена обида: у одного похитили землю, у другого – друзей; одного обесчестили, другого изгнали. Мы все обижены! Кто же нас обидел? Сэр Дэниэл, клянусь распятием! Неужели мы ему позволим спокойно пользоваться похищенным у нас добром? Сидеть в наших домах? Пахать наши поля? Есть мясо наших быков? Нет, не позволим! Его защищает закон; перья судейских писак всегда на его стороне. Но я приберег для него у себя за поясом такие перья, с которыми ему не совладать!

Повар Лоулесс пил уже второй рог эля; он приподнял его, как бы приветствуя оратора.

– Мастер Эллис, – сказал он, – вы помышляете только о мести. Ну что ж, вам так и подобает. Но у меня, у вашего бедного брата по зеленому лесу, никогда не было ни земель, ни друзей, и мне нечего оплакивать; я человек маленький и помышляю не о мести, а о прибыли. Я предпочитаю благородное золото и мех с канарским вином самой сладкой мести в мире!

– Лоулесс, – последовал ответ, – чтобы вернуться в замок Мот, сэр Дэниэл должен пройти через лес. Мы позаботимся о том, чтобы этот путь обошелся ему дороже всякой битвы. Все знатные друзья его разбиты, и никто ему не поможет. Мы окружим старого лиса со всех сторон, и он погибнет. Это жирная добыча! Ее хватит на обед нам всем.

– Много я уже едал таких обедов, – сказал Лоулесс. – Но готовить их – дело трудное, и можно обжечься, добрый мастер Эллис. А чем мы занимаемся в ожидании этого жирного обеда? Мы мастерим черные стрелы, мы сочиняем стишки, мы пьем чистую, холодную воду – пренеприятный напиток.

– Ты ненадежен, Уилл Лоулесс. От тебя все еще пахнет монастырской кладовой. Жадность погубит тебя, – ответил Эллис. – Мы забрали двадцать фунтов у Эппльярда. Мы забрали семь марок у гонца вчера ночью. Третьего дня мы забрали пятьдесят у купца...

– А сегодня, – сказал один из молодцов, – я остановил возле Холивуда жирного продавца индульгенций. Вот его кошелек.

Эллис пересчитал содержимое кошелька.

– Сто шиллингов! – проворчал он. – Дурак, у него наверняка гораздо больше было спрятано в туфлях или вшито в капюшон. Ты младенец. Том Кьюкоу, ты упустил рыбку.

Тем не менее Эллис небрежно сунул кошелек себе в карман. Он стоял, опираясь на рогатину, и разглядывал своих товарищей. Они жадно глотали вареную оленину и запивали ее элем. День выдался хороший, им повезло, но дело не ждало: нужно было есть быстро. Некоторые, наевшись, повалились на траву и сразу заснули, словно удавы, другие болтали или чинили оружие. А один, оказавшийся весельчаком, поднял рог с элем и запел:

Мальчики лежали и слушали. Ричард снял свой арбалет и держал наготове железный крючок, чтобы натянуть тетиву. Они не смели шевельнуться; вся эта сцена из лесной жизни прошла перед их глазами, как в театре. Но тут внезапно наступил антракт. Как раз над их головами торчала высокая дымовая труба. Раздался пронзительный свист, затем стук, и обломки стрелы упали к ногам мальчиков. Кто-то – быть может, тот часовой на сосне, которого они видели, – издалека пустил стрелу в верхушку трубы.

Мэтчем тихонько вскрикнул; даже Дик вздрогнул и выронил крючок. Но людей, сидевших на полянке, стрела эта не испугала: для них она была условным сигналом, которого они давно ожидали. Они все разом вскочили на ноги, подтягивая пояса, проверяя тетивы, вытаскивая из ножен мечи и кинжалы. Эллис поднял руку; вид у него был властный и неукротимый, белки глаз ярко сияли на его загорелом лице.

– Ребята, – сказал он, – вы все знаете свое дело. Пусть ни один из них не выскользнет живым из ваших рук! Эппльярд – это был всего только глоток виски перед обедом, а сейчас начнется самый обед. Я должен отомстить за троих: за Гарри Шелтона, за Саймона Мэлмсбери и... – тут он ударил себя кулаком в широкую грудь, – и за Элллиса Дэкуорта! И, клянусь небом, я отомщу!

Какой-то человек, раскрасневшийся от быстрого бега, продрался сквозь кусты и выбежал на поляну.

– Это не сэр Дэниэл! – проговорил он, тяжело дыша. – Их всего семь человек. Стрела долетела до вас?

– Только что, – ответил Эллис.

– Черт побери! – выругался прибежавший. – Я даже пообедать не успею!

В течение одной минуты вся шайка «Черная стрела» покинула поляну перед разрушенным домом; котел, затухавший костер да оленья туша на кусте боярышника – вот и все, что осталось от них.

Мальчики не двигались до тех пор, пока шум ветра не заглушил топот удаляющихся шагов. Тогда они встали и с большим трудом, так как от неудобного положения у них затекли ноги, выбрались из разрушенного дома и по бревну перешли через ров. Мэтчем поднял оброненный крючок и шел впереди; Дик следовал за ним с арбалетом в руке.

– А теперь идем в Холивуд, – сказал Мэтчем.

– В Холивуд? – воскликнул Дик. – Идти в Холивуд, когда добрых людей могут застрелить? Нет, я не пойду в Холивуд. Пусть меня лучше повесят, Джон!

– Неужели ты бросишь меня? – спросил Мэтчем.

– Конечно, брошу, – ответил Дик. – Если я не успею предупредить их, я умру вместе с ними. Разве могу я покинуть в минуту опасности людей, с которыми я прожил всю мою жизнь? Конечно, не могу. Дай мне крючок от моего арбалета.

Но Мэтчем не собирался отдавать ему крючок.

– Дик, – сказал он, – ты поклялся всеми святыми, что доставишь меня невредимым в Холивуд. Неужели ты нарушишь свою клятву? Неужели ты бросишь меня, клятвопреступник?

– Я клялся по-настоящему, – ответил Дик, – и собирался исполнить свою клятву. Но посмотри сам, Джон, как обернулось дело. Позволь мне только предупредить этих людей и, если придется, пострелять вместе с ними. А когда совесть моя будет чиста, я отведу тебя в Холивуд и выполню свою клятву.

– Ты издеваешься надо мной! – возразил Мэтчем. – Люди, которым ты хочешь помочь, охотятся за мной, чтобы погубить меня.

Дик почесал голову.

– Что ж делать, Джон, – сказал он. – Я не могу иначе. А как бы ты сам поступил на моем месте? Опасность тебе грозит небольшая, а их ждет смерть. Смерть! – повторил он. – Подумай об этом! Как ты смеешь задерживать меня? Давай мой крючок. Ведь их убьют!