К нему вернулось внешнее спокойствие, хотя сердце сильно билось, и в груди он чувствовал неприятное жжение. Он оглянулся кругом. Члены клуба сидели спокойно и внимательно. Все были бледны, но всех бледнее мистер Мальтус. Он вытаращил глаза; голова у него тряслась, руки машинально, тянулись к трясущимся, побледневшим губам. Было очевидно, что почетному члену клуба мучительно достается его членство.

— Внимание, господа! — сказал председатель.

Он начал медленно сдавать карты кругом стола в обратном направлении, делая перерыв всякий раз, пока получавший карту не открывал ее. Почти каждый открывал карту не сейчас, а после некоторого колебания, часто пальцы не слушались игрока и долго скользили по изнанке карты, прежде чем она повертывалась лицевой стороной. По мере того как очередь приближалась к принцу, он чувствовал, что волнение в нем все усиливается и готово его задушить, но у него была, очевидно, жилка игрока, потому что он в то же время с удовольствием ощущал прилив какого-то странного наслаждения. Ему досталась девятка треф; Джеральдину выпала тройка пик; даму червей открыл у себя мистер Мальтус и даже не мог удержаться от вздоха облегчения. Молодой человек с кремовым пирожным почти сейчас же вслед за ним открыл туза треф и замер от ужаса, не выпуская карты из руки. Он пришел сюда не для того, чтобы убивать, а чтобы самому быть убитым. Принцу сделалось до такой степени его жаль, что он почти забыл о том, что он и сам вместе со своим другом только что подвергался точь-в-точь такой же опасности.

Кончился полный круг, а роковая карта не вышла. Игроки затаили дыхание. Дышали отдельными редкими вздохами. Председатель продолжал сдавать. Принц получил другую трефовку; Джеральдин бубновку; но когда мистер Мальтус вскрыл свою карту, он страшно вскрикнул и, забыв о своем параличе, привстал и сел опять. У него оказался туз пик. Почетный член все играл, играл этими ужасами — и вот доигрался.

Разговор почти разом оборвался. Игроки перестали сидеть в прямых позах и начали вставать из-за стола, группами по двое и по трое переходя в курильню. Председатель потянулся и зевнул, как человек, кончивший свои дневные занятия. Но мистер Мальтус продолжал сидеть на своем месте, положив руки на стол, а на руки голову — пьяный, неподвижный, как брошенная вещь.

Принц и Джеральдин вышли из клуба вместе. На холодном ночном воздухе им вдвое яснее представился весь ужас того, что они только что видели.

— Это ужасно! — воскликнул принц. — Связать себя присягой в таком деле! Допустить, чтобы эта ужасная торговля продолжалась безнаказанной и с выгодой! Но что же мне делать? Я не могу изменить данному слову.

— Вы, ваше высочество, не можете, — возразил полковник, — потому что ваша честь в то же время и честь всей Богемии. Но я своему слову изменить могу, потому что моя честь принадлежит только мне лично.

— Джеральдин, — сказал принц, — если ваша честь потерпит ущерб от какого-нибудь из приключений, в которые я вас завлеку, то я никогда не прощу этого ни вам, ни себе, а последнее, я знаю, огорчит вас еще больше.

— Жду приказаний вашего высочества, — сказал полковник. — Не пора ли нам уходить?

— Да, да, — сказал принц. — Позовите, ради Бога, кэб. Отвезите меня домой спать; быть может, мне удастся заснуть и во сне позабыть эту неприятную ночь.

Тем не менее он старательно прочитал надпись на воротах дома, прежде чем уехать.

На другое утро, как только принц проснулся, полковник Джеральдин подал ему газету с отмеченной статьей следующего содержания:

— Если чьей душе следовало бы сейчас же после смерти попасть прямо в ад, то именно душе этого паралитика, — заметил Джеральдин. — Я уверен, что он как раз туда и угодил.

Принц закрыл лицо обеими руками и молчал.

— Я почти рад, что он умер, — продолжал полковник, — туда ему и дорога. Но за молодого человека с кремовыми пирожками у меня, по правде сказать, сердце обливается кровью.

— Джеральдин, — сказал принц, открывая лицо, — этот несчастный юноша еще вчера был невинен, как и мы с вами, а сегодня утром на его душе уже лежит кровавый грех. Когда же я вспоминаю об этом председателе, у меня, я не знаю, что делается в груди. Я положительно недоумеваю, как мне поступить; но сделать что-нибудь я должен, и этот негодяй от моих рук не уйдет — вот как Бог свят! Какое для нас испытание, какой нам урок эта вчерашняя игра в карты!

— И пусть он больше никогда не повторяется, — сказал полковник. — Довольно одного раза.

Принц так долго не отзывался, что Джеральдин даже встревожился.

— Вам больше и думать нечего туда ходить, — продолжал он. — Вы уже и так слишком много выстрадали, слишком много видели ужасов. Повторять подобный риск совершенно несовместимо с теми обязанностями, которые налагает на вас ваш сан.

— Это вы правильно говорите, и я сам не особенно доволен своим решением, — отвечал принц Флоризель. — Увы! Каким вы саном человека не облеките, он все-таки останется человеком. Никогда у меня не было такого острого ощущения своей слабости, как теперь. Но что же мне делать? Это сильнее меня. Разве я могу не принять участия в судьбе того молодого человека, который ужинал с нами всего лишь несколько часов тому назад? Разве я могу предоставить председателю клуба спокойно продолжать свое бесчестное дело? Разве я могу начать такое увлекательное приключение и не довести его до конца? Нет, Джеральдин, вы требуете от принца больше того, что он может сделать. Сегодня ночью, мы еще раз займем свои места за столом в клубе самоубийц.

Полковник Джеральдин упал на колени.

— Ваше высочество, угодно вам взять мою жизнь? — воскликнул он. — Берите ее: она ваша — беззаветно. Но только не делайте этого! Ради Бога, не делайте! Умоляю вас, воздержитесь от такого ужасного риска!

— Полковник Джеральдин, — возразил принц с некоторой надменностью, — ваша жизнь мне ни на что не нужна. Мне нужно только ваше повиновение. Если же вы повинуетесь с такой заметной неохотой, то я больше не буду к вам обращаться. Вот и все. Прибавлю только одно слово: в этом деле вы были уже в достаточной степени несносны.

Шталмейстер сейчас же встал с колен.

— Ваше высочество, не соблаговолите ли вы уволить меня в отпуск на сегодняшний день до вечера? Как честный человек, я не решусь отправиться вторично в этот опасный дом, не приведя сначала в порядок всех своих дел. И обещаю вашему высочеству, что ваш вернейший и преданнейший слуга не будет вам больше никогда противоречить.

— Мне всегда очень неприятно, Джеральдин, напоминать вам о моем сане, — отвечал принц. — Располагайте сегодняшним днем, как хотите, но к одиннадцати часам вечера будьте здесь в том же костюме, как вчера.

В этот вечер в клубе оказалось далеко не так много народа. В курильне сидело не больше полдюжины человек, когда туда вошли полковник и принц. Его высочество отвел председателя в сторону и горячо поздравил его с кончиной мистера Мальтуса.

— Я люблю все талантливое, — сказал он, — а в вас я нахожу большой талант. Ваше дело в высшей степени щекотливое, но вы, я вижу, справляетесь с ним и успешно, и в глубокой тайне.

Сказано это было его высочеством с величавой снисходительностью, которая произвела на председателя большое впечатление. Он был очень польщен и поблагодарил за комплимент почти подобострастно.

— Бедный Мальтус! — прибавил он. — Я с трудом могу себе представить наш клуб без него. Большинство членов — мальчики, сэр, и притом поэтичные мальчики, так что они не по мне. Мальтус был тоже поэтичный человек, но его жанр был для меня понятен.