— Вы просите у меня очень немилостивой милости, — сказал принц, — но я ни в чем не могу вам отказать.

Полковник с любовью поцеловал его руку, и как раз в этот момент карета вкатилась под арку роскошной резиденции принца.

Через час после того Флоризель в полной парадной форме при всех богемских орденах принимал у себя членов клуба самоубийц.

— Безумные и злые люди! — сказал он им. — Так как многие из вас попали в это затруднительное положение из-за недостатка средств, то они получат от моих чиновников должности и денежное пособие. Те, у кого на душе есть сознание греха, пусть обратятся к более высокому и более милостивому Властителю, чем я. Я вас всех жалею и гораздо глубже, чем вы можете себе это представить. Завтра вы мне расскажете каждый свою историю, и чем вы будете правдивее, тем больше я буду в состоянии для вас сделать. Что касается вас самих, — прибавил принц, обращаясь к председателю, — то я вам не решусь предложить материального пособия: это значило бы обидеть такую богато одаренную талантами личность, как ваша. Вместо того я предлагаю вам нечто вроде дивертисмента. Вот этот мой офицер, — продолжал принц, кладя свою руку на плечо младшего брата полковника Джеральдина, — желает сделать небольшую поездку на континент, и я прошу вас поехать с ним вместе. — Дальше принц переменил тон и заговорил строго и властно. — Хорошо ли вы стреляете из пистолета? Вам это может понадобиться в дороге. Когда двое едут вместе путешествовать, лучше приготовиться ко всему. Позвольте мне к этому прибавить, что если вы по какому-нибудь случаю потеряете в дороге молодого мистера Джеральдина, то у меня среди моих придворных найдется кем его заменить около вас. Я знаю среди них очень многих, у кого зоркий глаз и верная рука.

Этими словами, сказанными с большой суровостью, принц закончил свое обращение. На следующее же утро члены клуба получили для себя все необходимое от щедрот Флоризеля, а председатель уехал в путешествие под надзором мистера Джеральдина младшего и двух верных и ловких лакеев, прекрасно вымуштрованных при дворе принца. Кроме того, в доме на Бокс-Корте были поселены ловкие и умелые агенты, и все приходившие в клуб самоубийц письма просматривались, а все посетители допрашивались принцем Флоризелем самолично.

Здесь (так говорит мой арабский автор) оканчивается рассказ о молодом человеке с пирожным. Он сделался владельцем комфортабельного дома на Вигмор-Стрите, близ Кэвендишского сквера. Номер дома мы, по весьма понятным причинам, не называем. Желающие проследить дальнейшие приключения принца Флоризеля и председателя клуба самоубийц пусть читают рассказ про доктора и про дорожный сундук.

Мистер Сайлес Кв. Скеддамор был молодой американец простого и скромного нрава, что в особенности говорило в его пользу, так как он был из Новой Англии, а этот уголок Нового Света, как известно, не слишком отличается вышеупомянутыми качествами. Хотя он был чрезвычайно богат, он все свои расходы аккуратно записывал в маленькую записную книжечку, а для знакомства с парижскими развлечениями он поселился на седьмом этаже одного из так называемых «меблированных домов» в Латинском квартале. Здесь все соответствовало его экономным привычкам, а его добродетельный образ жизни, действительно редкий и замечательный, происходил главным образом от недоверчивости и молодости.

Соседний с ним номер занимала очень красивая и элегантно одевавшаяся дама, которую он в первое время по приезде принимал за графиню. Впоследствии он узнал, что ее зовут просто мадам Зефирин, и что по своему положению ей до графини далеко. Мадам Зефирин, вероятно, чтобы понравиться молодому американцу, старалась как можно чаще встречаться с ним на лестнице и вежливо ему кланялась, а иногда даже обменивалась подходящим словечком, бросала на него сногсшибательный взгляд своих черных глаз и исчезала с шелестом шелка, не преминув при этом показать свою восхитительную ножку и даже чуть-чуть повыше. Но все эти авансы не ободряли мистера Скеддамора, а делали его еще более робким и застенчивым. Она иногда заходила к нему под разными вздорными предлогами и пускалась в болтовню, но он совершенно терялся в присутствии этого высшего существа, забывал весь свой запас французских фраз и только заикался и таращил глаза. Поверхностность и бессодержательность их отношений не спасала его, однако, от шуток и намеков со стороны немногих мужчин, с которыми он водил знакомство.

В номере по другую сторону от американца жил старый англичанин-врач с довольно сомнительной репутацией. Фамилия его была Ноэль, доктор Ноэль. Лондон он оставил не добровольно. У него там была большая и выгодная практика, постоянно увеличивавшаяся. Но ходили слухи, что в эту практику вмешалась полиция и заставила доктора Ноэля переменить арену деятельности. Во всяком случае прежде он был довольно важной фигурой, а теперь жил скромно и уединенно в Латинском квартале, большую часть времени посвящая научным занятиям. Мистер Скеддамор познакомился с ним, и они часто вместе скромно обедали в соседнем ресторанчике.

Мистер Сайлес Кв. Скеддамор отличался некоторыми мелкими недостатками, от которых не только не удерживался, но, напротив, сам потворствовал им и притом довольно сомнительными путями. Главной его слабостью было любопытство. Он был прирожденный сплетник и подглядыватель. Жизнью и в особенности теми ее сторонами, которые были ему еще не известны, он интересовался просто до страсти. Это был настойчивый и упорный расспрашиватель, доводивший свои расспросы до крайних пределов нескромности. Все он исследовал и обшаривал, во все решительно совал свой нос. Получив письмо с почты, он прикидывал на руке, сколько оно весит, переворачивал его во все стороны, тщательно прочитывал адрес, пересматривал все штемпеля. Когда ему удалось случайно найти щелку в перегородке между своей комнатой и номером мадам Зефирин, то он не заткнул ее, а, напротив, расширил и устроил себе нечто вроде наблюдательного «глазка» за действиями соседки.

Однажды, в конце марта, его любопытство дошло до того, что он не мог больше терпеть и расширил щелку настолько, что ему сделался виден и другой угол комнаты. Вечером, подойдя к щели, чтобы, по обыкновению, приняться за свои наблюдения над мадам Зефирин, он с удивлением заметил, что отверстие как-то странно закрыто с той стороны, и услышал чье-то хихиканье. Отвалившаяся штукатурка, очевидно, обнаружила тайну его «глазка», и соседка отплатила ему его же монетой. Мистер Скеддамор остался очень недоволен. Он беспощадно осудил мадам Зефирин и даже разбранил себя самого. Но когда на следующий день он убедился, что она и не думает мешать его любимому занятию, то преспокойно стал пользоваться ее беспечностью и тешить свое праздное любопытство.

На следующий день у мадам Зефирин оказался гость, которого Сайлес еще ни разу не видал. То был высокий, крупного сложения мужчина лет пятидесяти или даже больше. Костюм из пестрой шерстяной материи и цветная сорочка, а также густые, длинные, светлые бакенбарды изобличали в нем несомненнейшего британца. Его суровые мутно-серые глаза произвели на Сайлеса неприятное, холодное впечатление. Во все время разговора, скоро перешедшего в шепот, он свой рот то кривил на обе стороны, то вытягивал вперед губы. Американцу показалось, будто он несколько раз в течение разговора указывал рукой на его комнату, но из всего разговора он уловил только одну фразу, сказанную англичанином несколько громче:

— Я узнал его вкус и снова повторяю вам, что вы единственная женщина, на которую я могу в этом деле положиться.

В ответ на это мадам Зефирин только вздохнула и жестом выразила свою покорность, как делают люди, когда они хотя и подчиняются, но не одобряют.

В этот же день к вечеру «глазок» оказался совершенно загороженным: к стене приставили шкаф с платьем, вероятно по совету коварного британца. Так, по крайней мере, подумал Сайлес. А вскоре привратник подал ему письмо с женским почерком. Оно было на французском языке, не особенно грамотное и без подписи. Молодого американца в самых любезных выражениях приглашали к одиннадцати часам вечера в Баль-Бюлье и просили быть в зале в таком-то месте. В молодом человеке долго боролись любопытство и робость. То он был весь добродетель, то — весь огонь и смелость. В конце концов, задолго до десяти часов, мистер Сайлес Кв. Скеддамор в безукоризненном костюме явился ко входу в помещение Баль-Бюлье и уплатил деньги за билет с не лишенным приятности беззаботным чувством: «А, черт возьми, куда ни шло!»