Когда и как это празднование соединилось с «осенней Казанской» (вспомним, что в 1612 году, сразу по освобождении Москвы, был совершен крестный ход с Владимирской иконой Богоматери)? Поищем ответы в источниках, соединив летопись с сухими документальными записями.
Автор «Нового летописца», самого обширного повествования о Смуте, говорит о Казанской иконе дважды. В первый раз сообщается, что в лагерь Первого ополчения был принесен из Казани неким протопопом список (копия) чудотворного образа (икона была явлена 8 июля 1579 года в Казани девочке Матрене; «Сказание» об этом зафиксировало множество чудес). Во время встречи иконы казаки вели себя непотребно: они не спешились перед образом, угрожая смертью дворянам. Затем повествуется о взятии ополченцами Новодевичьего монастыря под Москвой. Но нет сведений ни о последующей судьбе списка, ни о его чудотворениях.
Более обширный текст помещен среди статей 1613 года. Это сюжетно выстроенный рассказ о событиях десятка лет, составленный, как и памятник в целом, около 1630-го и почти наверняка записанный со слов князя Пожарского. Икона оставалась в таборах Первого ополчения до зимы 1611/12 года, а затем протопоп перенес ее в Ярославль, куда в конце марта 1612-го привел свою рать князь Пожарский. Тогда-то в умах воевод Земского ополчения возникла мысль о ее «помощи» при взятии Новодевичьей обители под Москвой. С нее был сделан список, который, «украсив», отправили в Казань. Согласно «Летописцу», почитание образа ополченцами началось в Ярославле. Икона стала палладиумом рати, она сопровождала ополчение в походе к столице, сотворив «многия чудеса» «в етманской же бой и въ Московское взятье». После освобождения Кремля князь Пожарский установил икону в церкви Введения Богородицы, «въ своемъ приходе», и летом 1613 года сообщил о чудотворениях от нее новому царю Михаилу Романову и его матери. Те «повелеша празновати дважды въ годъ и ходъ уставиша со кресты» 8 июля и 22 октября («како очистися Московское государство»). В 1624—1625 годах по распоряжению царя и отца его, патриарха Филарета, Пожарский «украси многою утварию» икону «по обету своему».
Что важно — отсутствие отдельных рассказов о чудотворениях от иконы: они упомянуты в общем виде. Второе — особая роль князя Дмитрия в ее почитании. Он поместил ее в своей церкви, сообщает царю о чудесах, а через 11 лет (!) украшает по своему обету. Носило ли распоряжение царя о праздновании иконы общегосударственный характер? Почти наверняка нет. Об этом ничего не знают документальные источники, все сочинения о Смуте, кроме «Нового летописца», вообще молчат об образе. К примеру, в рассказе Палицына о взятии Новодевичьего монастыря, да и во всей его «Истории», нет ни слова об иконе. Итак, почитание «ополченческой» Казанской иконы Богоматери в 1610—1620-е годы было местным, ограничиваясь в Москве приходом храма Введения Богородицы на Сретенке. Отдельные следы ее культа позднее заметны в Нижегородском крае (мы говорим именно об «ополченческом списке», а не о подлиннике или так называемом романовском — по имени города — списке).
Ладанные книги из патриаршего архива уточняют наблюдения. Впервые ладан в церковь на Сретенке поступил 22 октября 1613 года. Но только с лета 1619-го выдача ладана сопровождается указанием на «празднование» иконы, а в 1620-м образ впервые назван чудотворным. В июне 1619 года в Москву из плена вернулся Филарет, сразу избранный патриархом. Его острая неприязнь к католичеству и Речи Посполитой повлияла и на канцелярские формулы. Но пока это все. Устройство придела в храме на Сретенке в 1624 году, конечно же, прямо связано с обетным украшением образа князем Пожарским и было осуществлено, скорее всего, в основном на его средства.
Ситуация изменилась к концу 1620-х — началу 1630-х. В апреле 1632 года в Москве побывала старица Мавра — та самая Матрена, которой явилась Казанская икона Богоматери в 1579 году. В октябре 1632-го «осенняя Казанская» праздновалась в церкви Введения Богородицы «златоверхия», поблизости от старого подворья Романовых на Варварке. В ту же осень был спешно построен храм для иконы — 17 декабря состоялось его освящение. Деревянная церковь Богородицы Казанской «в Китае-городе у стены» сразу получила соборный статус. Возведение каменного собора завершилось в сентябре 1636-го. Так «ополченческая» Казанская, совершив «шествие» по храмам столицы, обретает отдельный, посвященный ей храм. Происходит это явно по инициативе царя Михаила и патриарха Филарета: соборы строились на царские деньги. Почитание иконы приобретает государственный характер.
Побудительные мотивы понятны. В августе 1632-го началась война с Речью Посполитой. Казанская Одигитрия, то есть Путеводительница, должна была «привести» русские войска к победе, к возвращению отторгнутых земель. Увы: 1 октября (по старому стилю) 1633 года умер Филарет. Плохо подготовленная, начатая с большим промедлением война кончилась полным поражением в 1634 году. Но на почитании Казанской иконы Богоматери это вряд ли сказалось. Оно еще более утвердилось с рождением у девятнадцатилетнего царя Алексея Михайловича в ночь на 22 октября 1648 года первенца, царевича Дмитрия. Это важнейшее для династии событие было воспринято как знак особого покровительства Царицы Небесной царской семье, явленного через Казанский ее образ. Собор получил большие вклады, в ноябре 1649-го в Коломенском, любимой резиденции царя под Москвой, освятили храм Казанской Богоматери с двумя приделами. Окружной грамотой от 29 сентября 1649 года устанавливалось повсеместное празднование Казанской иконы Богоматери: «во всех городех, по вся годы». При этом упоминались два события: «очищение» Московского государства «от литовских людей» и рождение наследника. Так установилось общегосударственное празднование «осенней Казанской» 22 октября, так оформилась связь этого праздника с памятью об освобождении столицы и всей страны от интервентов. Так Казанская стала семейной защитницей Романовской династии. Даже ранняя смерть царевича, который не прожил и двух лет, ничего не изменила: почитание Казанской иконы Богоматери укреплялось и ширилось. Конечно, ни в раскаленные дни восстания москвичей и дворян в 1648 году, ни в трудном 1649-м царь никому не поручал проверку подлинности и значимости даты 22 октября по старому стилю. Так было принято в царской семье (он почти наверняка участвовал в крестных ходах с Казанской), так повелось в церковной традиции (и «очищались», напомним, от «литовских людей», а не от поляков). И не ему было менять традицию.
Но действительно ли, как полагают наши законодатели, ополченцы взяли Китай-город 4 ноября по новому стилю?
В гости к численникам — «все врут календари»?
Эта бессмертная сентенция все же не подрывает доверия к главному назначению календарей — последовательно вести счет дней, недель, месяцев. Но в нашем случае ошиблись не календари.
Русские источники, как документальные, так и повествовательные, не расходятся в датировке взятия Китай-города, хотя по-разному обозначают дату: иногда называют месяц и день, иногда —только день недели или день памяти святого равноапостольного Аверкия. Но речь в них всегда идет о четверге 22 октября 1612 года. Причем по юлианскому календарю: именно по нему жила Россия до февраля 1918-го. Католические же, а затем и протестантские страны Европы с конца XVI века или позднее перешли на другой, «григорианский», календарь: булла папы Григория XIII предписывала считать следующим после 4 октября 1582 года днем 15-е, а не 5 октября. Именно поэтому в дневнике одного из осажденных о сдаче Китай-города рассказывается под 1 ноября.
Итак, современники интересующего нас события датировали его 22 октября и 1 ноября — соответственно по юлианскому и григорианскому календарям. Совершенно законно: в конце XVI и на протяжении всего XVII столетия разница между юлианским и григорианским календарями составляла 10 суток. С 1918 года в нашей стране используется григорианский календарь. Так почему же Дума утвердила в качестве праздничного и нерабочего дня четвертое, а не первое ноября? Ответ до смешного прост: потому, что она полностью доверилась православному церковному календарю, в основе которого лежит годовой цикл повторяющихся на протяжении столетий праздников и дней памяти. Нетрудно догадаться, что после февраля 1918 года месяцеслов приобрел современный вид с указанием дат по старому и по новому стилям. Напомним, что переход на григорианский календарь был сделан с учетом накопившейся к XX века разницы: в прошлом столетии (как, впрочем, и в нынешнем) она равнялась 13 суткам. Русская церковь отмечала «осеннюю Казанскую» 22 октября по юлианскому календарю и в XVII, и в XVIII, и в XIX столетиях. Когда понадобилось привести параллельные даты, то она оказалась (вполне законно) сдвинутой на 4 ноября. Такие календарные подвижки неизбежны, пока Русская православная церковь следует в своей внутренней жизни юлианскому календарю. В XXII столетии, к примеру, «осенняя Казанская» переместится уже на 5 ноября по новому стилю. Сближаясь, между прочим, с отмененным праздничным днем 7 ноября.