Сейчас поезда не было уже довольно долго, и ему начало недоставать знакомого шума. Он взглянул на свои золотые часы, подаренные ему служащими отеля в связи с уходом на пенсию, с выгравированным пожеланием всех благ. Сверяясь с этими часами, он каждый раз уделял минутку тому, чтобы еще раз составить список своих достижений. Затем он вспомнил, что гости задерживаются.

Хруст гравия на дорожке превратил частное лицо, которое вольно как угодно распоряжаться своим временем, в лицо общественное, каковым месье Рене и являлся большую часть своей жизни. Он встал и подошел к двери, заготовив на лице улыбку. Он открыл дверь. Перед ним стоял маленький человек, его седые волосы были острижены под ежик. Это был месье Алонсо.

— Опаздываете, дружище, — сказал месье Рене.

На лице месье Алонсо изобразилось удивление.

— Опаздываю?! — воскликнул он, чуть-чуть задыхаясь. — Вот уж не думал, что приглашение прийти между одиннадцатью и двенадцатью обязывает к пунктуальности.

— Я пошутил, — сказал месье Рене, который имел привычку сказать что-нибудь совершенно не смешное, а потом уверять, что это была шутка.

— Это же не какое-нибудь приглашение на обед...

— Не сердитесь.

— Думаете, я не знаю, чем себя занять?

Месье Рене попался на эту удочку.

— А мне вы говорили, что сегодня не работаете... — Это был максимум грубости, который он мог себе позволить.

— Да, сегодня я свободен, — миролюбиво ответил месье Алонсо.

— Все равно остальные еще не подошли.

— Неужели еще сильнее опаздывают? — Месье Алонсо позволил себе подпустить сарказма, но потом осознал услышанное. — Остальные?

— Да. Я пригласил месье Арриго, мистера Батлера и, конечно, моего племянника Луи.

— А по какому поводу? — полюбопытствовал месье Алонсо, чувствуя, что повод есть.

— Я должен их дождаться. Садитесь. Хотите выпить?

— Десять минут двенадцатого — для меня рановато.

— Даже в выходной? Что скажете о коктейле «Месье Рене»?

— Вы меня искушаете.

Месье Рене начал смешивать приготовленные компоненты, лимонный сок, ангостуру, шоколадный ликер, водку и итальянский вермут. Любопытно, что эта смесь никогда не пользовалась популярностью у тех, кто еще пьет коктейли, и это пренебрежение делало ее лишь более изысканной в глазах месье Рене. Месье Алонсо наблюдал за ритуалом, полный дурных предчувствий.

Послышался шум подъехавшего мотоцикла.

— Странно, что мой племянник Луи приехал не последним, — проворчал месье Рене, встряхивая коктейль в шейкере. Продолжая встряхивать, он вдруг направился к входной двери.

— Только не на траву! — прокричал он. — Сколько раз тебе говорить?

— Почему ты не сделаешь нормального места для парковки, как у всех людей? — отозвался племянник, с трудом снимая шлем.

— Мне оно совершенно ни к чему.

— Я последний?

— Нет, как это ни странно.

— А где остальные поставили машины?

— Месье Алонсо знает мои порядки. Он, очевидно, оставил свой автомобиль где-то поблизости. — И он вернулся в дом к гостю.

Пристраивая мотоцикл на дорожке и следуя за дядей в дом, Луи злился на такое отношение к жалкому кусочку частной собственности. Через несколько минут прибыл мистер Батлер, а за ним месье Арриго. Когда гости с коктейлями, кроме Луи, предпочитавшего кока-колу со льдом, расселись, месье Рене приготовился объяснить гостям цель этого странного собрания. Его племянник Луи был длинноволос и носил черный кожаный костюм, своеобразную униформу всех мотоциклистов. Он сидел, держа в руках блестящий белый шлем, как будто собирался уходить. Месье Алонсо вертел в руках коктейль, пытаясь разглядеть глубины вдохновения в стакане. Мистер Батлер был англичанином, краснолицым, с резкими чертами и голубыми, постоянно слезящимися глазами. У него периодически тряслись руки, и он прерывисто сопел, как человек, который только что плавал. Месье Арриго, прибывший последним, был неприлично красив, увядающий блондин с североитальянских озер, прямой, как шомпол, с движениями учителя танцев. Хотя все были в сборе, никто не нарушал тишины, настолько поглощавшей их внимание, что никто из них не думал опустошать стаканы и с воодушевлением просить добавки. Поскольку месье Рене, казалось, лишился дара речи, начинать разговор пришлось месье Алонсо.

— Можно поинтересоваться, как продвигается автобиография?— спросил он.

— Идеальный вопрос для начала беседы, — выпалил месье Рене, как будто он горел желанием поделиться информацией, но не знал, с чего начать. — Я забросил ее.

— Не может быть, — недоверчиво сказал Луи. — Я уж думал, эта девушка навечно здесь обосновалась.

— Эту молодую особу прислал издатель, чтобы она облекала мои слова в приемлемую литературную форму, — сухо заметил месье Рене.

— Да, но она не дурнушка, и желание извлекать из диктовки удовольствие мне показалось бы вполне естественным.

— Твоей тетки не стало совсем недавно, а ты уже говоришь такие вещи, — раздраженно перебил месье Рене племянника, который только пожал плечами, как обиженный ребенок.

Напоминание об этой тяжелой утрате вызвало у присутствующих ощущение неловкости. Гости вперились в свои коктейли и застыли без движения.

Месье Рене сам нарушил молчание.

— Тот факт, что я прогнал молодую леди, не связан ни с ее компетенцией, ни с выбором издательства. По правде говоря, она делала все, что могла, и, даже принадлежа к другому поколению, изо всех сил старалась понять, что мною двигало. В действительности я подумал...

Гости переглянулись. Раздумья всегда были плохим признаком, особенно в такой профессии, где чрезмерная задумчивость служит, скорее, помехой. Месье Рене с проницательным выражением оглядел их лица.

— У всех вас есть в запасе блестящие анекдоты из разных областей нашей профессии. Блестящие и опасные анекдоты.

— Для кого опасные? — спросил месье Арриго.

— К этому я и веду. За каждого из вас можно написать автобиографию, так же как и за меня. Может быть, я удостоился этой...этой чести только благодаря занимаемой мною высокой должности постоянного президента Международного братства консьержей и портье.

Он сделал паузу, чтобы услышать подтверждение своему заявлению. Все промолчали, и он мрачно продолжал:

— Когда я думаю о тех секретах, что были известны вам, месье Алонсо, но умерли в вас без всякой пользы, в традициях нашего ремесла, я поражаюсь такой расточительности.

— Расточительности? — Подобного поворота месье Алонсо ждал меньше всего.

— А у вас, месье Арриго, пока клиенты беседуют, изучая меню, а ваши подчиненные их обслуживают, пропадает зазря богатейший источник разрозненных сведений, собрав которые воедино получишь узорчатое полотно истории наших дней.

— Если вдуматься, это так, — согласился месье Арриго.

— Я повторюсь, какая расточительность! А у вас, мистер Батлер, все эти бумажки, забытые государственными деятелями в карманах костюмов, которые должны быть выглажены к завтрашней конференции, или безмятежно оброненные фразы влиятельных особ, беззащитных из-за отсутствия брюк. Прекрасная возможность получить эксклюзивную информацию.

— Для меня всегда было делом принципа все найденное в костюмах, предназначенных для глажки: мелочь, отдельные номера телефонов, записки — складывать, не разбираясь, в пластиковый конверт и возвращать владельцу.

— Нужно ли повторять, какая расточительность! — Глаза месье Рене блестели.

Мистер Батлер был озадачен.

— Если я правильно понял, вы, месье Рене, выступаете против одного из основополагающих законов нашей профессии, который и делает ее уникальной в нашем мире постоянно меняющихся ценностей. Я говорю о доверии. Пользоваться доверием, иметь репутацию человека, которому можно доверять, — для меня нет ничего важнее. И теперь, после долгих лет служения идеалу, вы просите меня предать мою веру?

— И каково вознаграждение за вашу веру? — сердито спросил месье Рене.

— Моральное удовлетворение.

— Чаевые! — Месье Рене был безжалостен.