– Я не собираюсь просить снова.

– А вы и не просили, – упрямо произнесла она. Она понимала, что ведет себя как капризный ребенок, но ей не хотелось сдаваться без борьбы, пусть даже слабой. – Вы приказали.

Он с трудом сдержал улыбку.

– Не испытывайте мое терпение, мисс Рэндалл.

– А если буду?

Он протянул левую руку и вызывающе чувственным движением провел по ее плечу. Совсем не так, как в первый раз, – без нежности. Это была угроза, простая и ясная. Он хотел дать ей понять, чем она рискует, и не ожидал, что его пронзит столь сильное желание, от которого бросит в дрожь. Когда он заговорил, голос звучал хрипло.

– Я провел в тюрьме десять лет, мисс Рэндалл. Не знаю, понимаете ли вы, что это значит. – Шей замигала, кровь отхлынула от ее лица. – Вижу, что понимаете.

Лицо девушки внезапно вспыхнуло, она хотела отвернуться, но его рука удержала ее.

– Посмотрите на меня.

Шей подчинилась. Ничего другого ей не оставалось. Взгляд его блестящих глаз гипнотизировал, и ей хотелось верить, что огонь, горящий в них, разожжен гневом. Она была слишком напугана, чтобы подумать иначе. Пальцы еще крепче сжали камень.

Рукой, облаченной в перчатку, он мягко отобрал у нее камень. Прикосновение кожаной перчатки было приятно, и страх улетучился. Все же она не знала, чего ожидать от него, что он сделает в следующую минуту.

Как всегда, он удивил ее.

– Вам очень долго пришлось бы возиться с этим замком. – Он помолчал. – Вы хорошая наездница, мисс Рэндалл?

Этим она не могла похвастаться, но не собиралась ему признаваться, однако была рада переменить разговор, в котором почувствовала угрозу.

– Вряд ли вам понравилось бы, сломай моя лошадь из-за вас ногу.

– А если бы это я сломала ногу?

Он вздохнул:

– Тогда вы хотя бы сидели на месте, но мне давно уже не везет.

Такое равнодушие к ее предполагаемой травме возмутило девушку до глубины души. Его больше заботила лошадь, чем она.

– Я снова попытаюсь бежать, – произнесла она в последней вспышке неповиновения.

– А я снова остановлю вас.

Они встретились взглядами и оба замерли. Шей почувствовала, как по всему телу разлилось обжигающее пламя. Ее пальцы все еще ощущали его прикосновение. Она сжала их в кулаки. Ей совсем не хотелось реагировать на него таким образом.

Тайлер первым нарушил молчание.

– По крайней мере, мы чего-то добились, – произнес он с холодом, который затушил пламя быстрее, чем вода. – Теперь я точно знаю, насколько можно доверять вам и вашему слову.

Это был расчетливый удар. Ей бы следовало уже привыкнуть, но она все равно почувствовала боль. Наверное, она равнодушно приняла бы этот укор, если бы не испытывала угрызений совести. Ей было ненавистно болезненное сожаление, которое вызвали в душе его слова, но еще более ненавистно было ощущать себя наказанным ребенком.

Она нанесла ответный удар:

– Вы обещали, что не дотронетесь до меня.

Губы его скривились в неприятной усмешке.

– А… поцелуй. Мне не показалось, что я причинил вам вред, мисс Рэндалл. Вам даже как будто понравилось в какую-то секунду. Но, может быть, ваши возражения касаются вовсе не поцелуя? Возможно, они касаются меня? И я не соответствую вашим высоким требованиям? Бывший заключенный слишком низкая личность, чтобы дотронуться до вас?

– Вот именно, – подтвердила Шей в ярости от его насмешки. – Я ничем вам не обязана. Вы вор, похититель людей и…

– Ну же, продолжайте, – спокойно произнес он, но что-то в его глазах остановило ее. Они потемнели, и ей показалось, что она вот-вот вторгнется в нечто такое, с чем уже не сможет справиться.

Шей перевела дыхание. Он стоял неподвижно, внимательно наблюдая за ней. Она вновь почувствовала, какая от него исходит тихая отчаянная боль, мука, спрятанная где-то в самой глубине.

Внезапно Тайлер изменился в лице, словно увидел в ее глазах нечто, что не хотел бы видеть. Усмешка стерлась, и губы мрачно сомкнулись.

– Вы, должно быть, проголодались, – отрывисто произнес он. – Все это ваша беготня из конца в конец.

– Вовсе я не бегала из конца в конец, – возмутилась Шей. Хотя ее действительно терзало чувство голода.

Но самое страшное было то, что она изголодалась но чему-то другому, а не по еде.

Он взял ее за подбородок двумя пальцами.

– Я хотел посмотреть, что вы предпримете, мисс Рэндалл. Вы сохранили хладнокровие, но недооценили меня и переоценили себя. Я не лгал, когда пытался объяснить, какими опасными бывают эти горы. Вас легко мог услышать или учуять горный лев.

Она вспомнила ту минуту, когда ее охватило одиночество, когда ее переполнил страх, который она поборола. Она даже засомневалась, что когда-нибудь вновь почувствует себя в полной безопасности. Ей не хотелось одной возвращаться в лес, но и здесь ей тоже покоя не видать. Рядом с ним. Под взглядом этих глаз, холодных и жгучих в одно и то же время, равнодушных и жадных. Грозных и понимающих. Она не знала, чего от него ожидать. И от себя тоже. Все, что сейчас происходило, было так не похоже на всю ее предыдущую жизнь.

Он не спешил убрать пальцы с ее подбородка, а затем, словно с сожалением, отошел в сторону.

– Форель в хижине, на вертеле. Ешьте что хотите.

Она засомневалась:

– А как же вы?

– Мне казалось, вам не нравится общество вора и похитителя людей, – сказал он, хмыкнув, – и… кого там еще, по-вашему.

– Не забудьте уголовника, – сказала она. Она была сердита на саму себя за минутную слабость к нему.

– О, об этом я не забываю, мисс Ранд ал л. Никогда не забываю. – Он направился к конюшне, но внезапно обернулся и увидел, что она все еще стоит на месте, словно приросла к земле. – И оставайтесь в хижине, пока я не разрешу вам выйти.

Она ушла прочь, не сказав ни слова, выпрямив спину, с вызовом и презрением. Когда она скрылась за дверью, у него возникло чувство потери, о чем он сразу пожалел.

Во вторую половину дня Рейф постарался держаться от пленницы подальше, предоставив ей расправиться с форелью самостоятельно. У него после того язвительного разговора пропал аппетит, и он знал, что не смог бы проглотить ни кусочка. Но ей нужно было поесть.

Тренируя гнедого, он сознательно гнал прочь все мысли о ней. Но ближе к вечеру чувство вины совсем одолело его. Она оставалась в хижине, как он велел, что весьма его удивило. Он ожидал неповиновения. То, что она подчинилась, забеспокоило его. В конце концов он постучал в дверь.

Форель исчезла. Обе рыбы. Ее аппетит, видимо, не пострадал. Он позволил ей выйти, однако предупредил, чтобы она держала, по крайней мере, голову в поле его зрения, когда пойдет в лес. Девушка опять послушалась, и так выпрямила спину, направившись к лесу, что он подумал – она сломается, если дотронуться до нее.

А затем, не говоря ни слова, она зашла в хижину, забрала свои рисовальные принадлежности, снова вышла и опустилась на пенек с таким Видом, словно предлагала ему возразить, если он сможет.

Он не смог и продолжал заниматься выездкой гнедого.

Все свое внимание он сосредоточил на коне, обучая его подчиняться голосу, а также слушаться прикосновения руки. Выездка лошади требует терпения и собранности, и, Бог свидетель, последнее было действительно ему необходимо, чтобы не думать об этой особе, от которой одни неприятности.

Портрет Бена вышел чертовски хорошо. Младшего Эдвардса легко можно было по нему узнать. Рейф подозревал, что сейчас создавался его портрет. Шей то и дело бросала молниеносный взгляд в его сторону, а затем углублялась в рисунок перед собой. Надо было бы забрать у нее альбом, хотя на самом деле это не имело смысла. Она, без сомнения, сумеет нарисовать портрет по памяти.

Впрочем, Рейфа не очень беспокоило, что с ним случится после того, как он посчитается со своим врагом. Впереди его ожидала не жизнь, а жалкое существование. С клеймом на руке он имел перед собой только одну перспективу – смерть. Ни надежды, ни будущего, и он был не настолько глуп, чтобы позволить себе о нем мечтать.