Рейф с трудом осознал, что кто-то наконец ему поверил, что нашелся человек, которому абсолютно наплевать на все сказанное в суде. Рейф ухватился за предложение Клинта помочь ему, как утопающий хватается за соломинку. Он сразу отбросил все сомнения о том, стоит ли вовлекать Клинта и его брата Бена в свою затею отомстить.

Во второй год войны Клинт служил у него в подчинении в чине капрала, а Бен был желторотым рядовым. В бою под Виксбургом Рейф спас им обоим жизнь. Бена тогда подстрелили на открытой местности, а Клинт пополз к нему на помощь. Рейф нарушил приказ, последовал за Клинтом и прикрывал его, пока тот выносил брата с поля боя. Рейфа ранили, когда он возвращался к своим. Клинт с Беном считали, что они у него в долгу, а Рейф ради достижения намеченной цели принял бы помощь от кого угодно. Честь была теперь ему не по карману. Ее выжгли напрочь раскаленным железом.

Еще один прохожий, заметив Рейфа, стоящего перед тюрьмой, перешел на другую сторону улицы. Рейф знал, что изменился сам и изменилось его лицо. Ненависть – уродливое чувство и оставляет уродливые отметины. Вокруг его глаз пролегли горестные морщины, а в рыжеватых волосах виднелись проблески седины. Когда-то ярко-зеленые глаза потускнели и больше не выражали вообще никаких чувств. Он усвоил это правило в самый первый год заключения: ни при каких обстоятельствах не давать тюремщику возможности догадаться, о чем ты думаешь.

Он узнал и многое другое: например, как долго человек способен пробыть в карцере – темном, хоть глаз выколи, подвале, куда даже не поставлено помойное ведро. Позже, когда его перевели в камеру в три с половиной фута шириной, семь футов длиной и семь футов высотой, он узнал, сколько кирпичей ушло на каждую стену, сколько железных полос закреплено на двери. На десять лет эта камера, в которой была койка, прикрепленная к стене, ночной горшок и плевательница, стала его домом. Он научился терпеть, но так и не научился смирению.

Куда же запропастился Бен? Рейф стремился поскорей убраться отсюда, от этих стен, от тюремного зловония.

Он взглянул на небо. Отсюда оно представлялось совсем Другим. Рейф перестал смотреть вверх в первую же неделю заключения – это оказалось чересчур болезненным. Глядя на небесный простор, можно было сойти с ума, а он не мог себе этого позволить. Ему нужно было завершить начатое дело, которое он обдумывал многие годы. Только ненависть и мысли о будущем поддерживали Рейфа все бесконечные дни и бессонные ночи.

Прошел час. Наверное, что-то задержало Бена. Смотритель выдал Рейфу десять долларов, но куда можно пойти с такой суммой? Даже если бы у него не было клейма на руке, каждый в Колумбусе тотчас признал бы в нем заключенного по той одежде, которой его снабдили. Работы здесь ему не получить. Наверное, вообще нигде не получить из-за проклятой метки.

Еще до суда ему удалось скопить кое-какие средства, на которые он хотел строить свое будущее вместе с Аллисон. Позже он все перевел на имя Клинта, чтобы тот порылся в прошлом Рэндалла и начал потихоньку осуществлять их замысел.

В конце улицы появился всадник, ведущий еще одну лошадь в поводу. Впервые за много лет в душе Рейфа шевельнулось радостное ожидание.

Он помнил Бена Эдвардса почти совсем мальчишкой, едва начавшим бриться, а теперь, несомненно, это был уже мужчина. Бен выглядел суровым человеком, рано познавшим горе и военные тяготы. После войны они с Клинтом переезжали с места на место, то перегоняя скот, то сопровождая обозы. В довоенное время братья работали на ферме, но война убила в них способность вести хозяйство. Оба Эдвардса слишком много повидали на белом свете, чтобы осесть на небольшом клочке земли и заняться хлебопашеством. Поэтому они поручили маленькую ферму в Иллинойсе заботам своего третьего брата, который никуда не уезжал и любил землю.

Клинт сообщил в письме, что команду они уже сколотили. Из тех, кто служил под началом Рейфа в его подразделении, набранном из всякой шушеры, когда началась война. Из тех людей, которые так и не сумели осесть после войны и чья неугомонность заставляла их браться то за одну, по за другую работу. Джонни Грин, Билл Смит, Кэри Томпсон, Саймон Форд и Скинни Уэр. Они искали, чем бы заняться, и дело Рейфа стало их делом, потому что ничего другого не предвиделось. Рейф не обманывался на этот счет. Тем не менее он испытывал к ним благодарность.

Бен перегнулся в седле, чтобы пожать ему руку, при этом оба внимательно вглядывались друг другу в лица, отмечая все перемены, происшедшие за десять лет. Взгляд Бена скользнул к руке, к клейму, и Рейф уловил подавленный возглас.

Наступила неловкость. Рейф давно привык к своему клейму, как и все, кто его окружал в тюрьме. Он понимал, что на воле будет сложнее, но никак не был готов к такой реакции человека, который уже знал о существовании клейма.

– Прости, что опоздал, – произнес Бен, стараясь скрыть охватившее его смятение. – Я ехал поездом, но проклятая махина задержалась в пути. Лошадей купил здесь. – Он секунду помешкал. – А еще купил тебе кое-что из одежды. Клинт сказал, тебе понадобятся перчатки.

У Рейфа сжалось горло, и он только кивнул, не желая признать вслух существование позорного шрама.

– Может, хочешь для начала где-нибудь остановиться, чтобы пропустить стаканчик?

– Единственно, что я хочу, это поскорей убраться отсюда, – ответил Рейф. Бен ухмыльнулся:

– На этот случай я захватил с собой флягу. Перчатки и одежда в седельных сумках на гнедом.

Рейф еще раз кивнул, подошел к лошади и остановился, чтобы провести рукой по ее загривку. Господи, как это был о приятно. Прежде чем садиться в седло, пришлось переждать минуту. Десять проклятых лет. Внезапно показалось, что он не выдержит нахлынувших чувств.

– Капитан…

Это слово вывело его из оцепенения. Вернуло к цели.

– Больше не капитан, Бен. Просто Рейф.

Бен замялся.

– Все равно я мысленно только так тебя называю.

– Не стоит. – Рейф сам понимал, что резок. Но напоминание отдавалось болью. Болью потери, болью удара по мужскому самолюбию, болью разрушения всего, чем и кем он когда-то был, но больше никогда уже не будет. Эта боль пронзила его, когда он метнулся в седло. Оказавшись верхом на коне, он почувствовал, как играют мышцы животного, и отбросил прочь отчаяние, пытаясь насладиться наступившим мгновением. Сосредоточился на нем, впитывая сиюминутное ощущение, позволившее позабыть обо всем остальном.

Рейф подставил лицо сухому, горячему ветру, уже не стесненному высокими тюремными стенами. Взгляд задержался на нескольких ленивых облаках, проплывавших в вышине, и ноги крепче обхватили бока лошади. Он был свободен.

Великий Боже, он был свободен!

Мозг отказывался осознать это и принять. Пока отказывался. Рейфу все казалось, что он сейчас проснется в своей тесной темной камере и увидит три кирпичные стены и дверь, обитую железными полосами.

Нет, никогда ему уже не быть по-настоящему свободным человеком. Таким, как раньше.

Но возмездие должно помочь. Расправа с Рэндаллом. Месть за разрушенную жизнь. А затем сведение счетов с сержантом Сэмом Макклэри, который тоже оклеветал его перед судом трибунала.

Он посмотрел на Бена:

– Какой самый лучший путь до Колорадо?

Бен встретился с ним взглядом. В его глазах Рейф прочел понимание. Не жалость, слава Богу.

– Тот, каким приехал я.

Рейф больше не проронил ни слова. Он развернул лошадь и, всадив ей в бок каблуки, пустился галопом. Наконец-то он ступил на путь, ведущий к мести.

Похороны прошли скромно. Тихо и с достоинством, так, как пожелала бы ее мать.

На погребальную церемонию ушли все деньги, которые им удалось скопить. Конечно, у Шей еще оставалось ателье, но она не была уверена, что справится с ним сама. Как не была уверена и в том, хочется ли ей этим заниматься. Ее увлекало творчество, а вот деловая сторона никогда не нравилась. Этим всегда ведала Сара. И все-таки нужно же иметь в жизни какое-то дело. Само ателье почти ничего не стоило. Помещение они арендовали, и их единственное достояние составлял кропотливый труд Сары и фантазия Шей.