Сэм всегда просыпается последним. Он уже не спит, но лежит под одеялом и бормочет что-то неразборчивое. Он сжимает в руках игрушку – сову, с которой он не расстается с самого рождения. У совы нет ни имени, ни своего характера; Сэм никогда с ней не играл, да он вообще редко играет с игрушками. Эта сова для него не друг, ему просто приятно держать ее в руках.

Сэм встает только после того, как в дверь позвонит таксист. Я пыталась сама звонить, чтобы поднять его, но Сэма так легко не проведешь. На эту уловку он попался только один раз. А одеваться он может до невозможного медленно. Наденет штаны, а потом снимет. Вывернет рубашку, потом еще раз, и в третий раз вывернет. Шесть пар совершенно одинаковых трусов ему не нравятся, и только седьмая чудесным образом оказывается подходящей. Вынет носки из штанин спортивных штанов, а потом засунет обратно. Шаг вперед, два назад – бесчисленные маленькие ритуалы, когда он трогает вещи и перекладывает все в спальне. Если я попытаюсь вмешаться, все начнется заново.

Наконец он одет, и уже нет времени на всякие мелочи вроде умывания или чистки зубов. Теперь Сэм должен сразу спуститься вниз. Если что-то перегородит ему дорогу или если он потеряет уверенность в своих силах, он замрет на полпути. Он пулей летит по лестнице, остановившись только у двери. Я открываю ему дверь. Ошибка! Сэм все должен делать сам. Он закрывает и открывает дверь шесть раз, прежде чем выходит из дома.

Приезжает такси Джорджа. Я с радостью отмечаю, что бутерброд с тарелки исчез, но где же Джордж? Естественно, в ванной. Он там проводит четверть своего свободного времени. Погодите-ка, странная у него походка. Трусы он натянул, а про штаны забыл. Не обращая внимания на все протесты, я подтягиваю его штаны, наспех причесываю и веду к такси. «Не надо. Я не люблю прощаться», – говорит он заученную фразу из фильма и протягивает мне листок бумаги, который, как и все остальные, я положу на кухонный стол. Две пустые бутылки из-под «фанты», восемь желтых палочек от леденцов, фольга, фантики от мятных конфет... В последнее время Джордж с маниакальным упорством собирает всевозможные обертки.

Голос из детской напоминает мне о существовании третьего ребенка, четырехлетнего Джейка. Детская передача закончилась, и он хочет завтракать. За столом он не умолкает ни на секунду. Оказывается, он хочет познакомиться с Гаретом Гейтсом, а еще стать лучшим юным спортсменом года. Отыскала ли я его книжку? Можно ему побольше сахара?

Я везу Джейка в подготовительный класс местной школы. Там он здоровается со своими друзьями и уходит, на прощанье обняв и поцеловав меня. Джордж и Сэм никогда меня не обнимут.

Уходя, я заглядываю в окно класса. Джейк сидит в середине класса, скрестив ноги; он слушает учителя. Потом поднимает руку. Там сидит обычный ученик, замечательно общающийся со всеми. Он так отличается от своих старших братьев, но это неудивительно – Джейк не аутист.

КУПЛЕННЫЕ КНИГИ:

• Тобиас Вульф «Старая школа»

• Пит Декстер «Поезд»

• Фрэнсис Спаффорд «Секретная лаборатория»

• Адам Хэзлетт «Ты здесь не чужой»

• Линн Трасс «Казнить нельзя помиловать»

ПРОЧИТАННЫЕ КНИГИ:

• Сирил Коннолли «Враги обещания»

• Арт Линсон «Что же случилось?»

• Ричард Прайс «Часовщики»

• Линн Трасс «Казнить нельзя помиловать»

• Уоррен Зейнс «Дасти Спрингфилд: Дасти в Мемфисе»

• Джо Пернис «Смите: Мясо – это убийство»

• Тобиас Вульф «Старая школа»

• Крейг Каллендер и Ральф Эдни «Вкратце о времени»

• Кроме того, я прочитал пару рассказов из «Ты здесь не чужой», из «Шестидесяти рассказов» Дональда Бартельми, а еще немного из «Вот твоя шляпа, куда спешишь?» Элизабет Мак-Крэкен

Моя первая книга вышла чуть больше одиннадцати лет назад и до сих пор переиздается. Хотя юбилей я отметил весьма скромно (устроил небольшой прием на сорок человек, где были только самые близкие друзья, многие из которых согласились прочитать мною же написанные речи), теперь я понимаю, что надо было сделать это с большей помпезностью: во «Врагах обещания», написанных в 1938 году, Сирил Коннолли пытается выделить качества книги, которые помогают ей не потерять свою ценность за десять лет.

Спустя не одно десятилетие после публикации «Враги обещания» ужались до одной-единственной фразы: «Самый страшный враг настоящего искусства – это детская коляска в коридоре», и, наверное, потому я никогда не горел желанием прочитать эту книгу. А что делать, если коляска в коридоре была изначально? Наверное, можно убрать ее в сад – если, конечно, у вас есть сад – или просто выкинуть и таскать спиногрызов на руках, но, быть может, я понимаю его слишком буквально.

Однако книга эта совсем не ограничивается рассказом о пагубном влиянии обыденной жизни. Она еще и о стиле, о подводных камнях успеха, о журналистике и политике. Любой пишущий или только собирающийся взяться за перо человек практически на любой странице найдет мысли, которые либо окажутся подтверждением ваших убеждений, либо вызовут негодование. Это ли не повод прочитать ее? По иронии судьбы, найденный на полке экземпляр принадлежал матери одного из моих детей. Интересно, догадывалась ли она, покупая эту книгу двадцать лет назад что однажды тем самым не поставит крест на моей литературной судьбе? Коннолли, наверное, даже бы не сомневался в этом. Как правило, он в достаточно мрачных тонах описывает женщин, которые «убивают писателя, постоянно требуя его времени и денег, особенно если их привлекает только успех». Чудесные существа, вы не находите? Я, как и Коннолли, предполагаю, что читают меня мужчины. Да и как представить женщину за журналом о литературе?

В первой части книги Коннолли занимается исключительно разделением писателей на два лагеря: «писателей-пижонов» и «народных писателей». (Кстати, со свойственным ему занудством он разделяет на две категории абсолютно всех. Даже приводит список самых значительных книг 1920-х годов и помечает принадлежность писателя к тому или иному лагерю буквой «П» или «Н»: 1929. Генри Грин «Жизнь» (Н); У. Фолкнер «Шум и ярость» (П); Э. Хемингуэй «Прощай, оружие» (Н); Д. Г. Лоуренс «Фиалки» (Н); Дж. Джойс «Отрывок из „Поминок по Финегану»« (П) и так далее. Невольно задумываешься – хотя уже и поздно это делать, – быть может, Коннолли стоило продолжить писать, а не тратить бездумно время на списки. «Пижонский стиль <...> любим учеными мужами от литературы, которые хотят отдалить письменное слово от слова устного. Цель таких писателей – это язык, передающий намного больше, чем они чувствуют или думают». (Да, Сирил! Отлично сказано!) Но это не все: «Как говорил Андре Жид, хороший писатель должен плыть против течения; новые представители „народной волны» плывут по течению; ужасный тон рекламных статей в утренних газетах, передовицы „Дэйли экспресс», пустые разговоры кинокритиков, автобиографии политических обозревателей, а еще триллеры... все это примеры того, как люди плыли по течению». (Сирил, ну ты и придурок! Думаешь, Хемингуэй больше ничего не писал? Ты уж проверь сначала, дружище.) Кстати, автобиографии политических обозревателей были особым жанром в 1930-е годы? 0 господи.

Появление книг в мягкой обложке, совпавшее по времени с написанием «Врагов обещания», изменило все. Это в 1938 году ответ на вопрос Коннолли о десятилетнем сроке для книги был очень непростым и вполне мог занять несколько сотен страниц; книги могли спокойно дожидаться своего звездного часа на полке, а потом, стряхнув с себя пыль, вновь забраться на колени читателю. Теперь есть книги в мягкой обложке и сетевые книжные магазины, а поэтому в современной версии «Врагов обещания» был бы один простой и скучный вопрос: «Книга хорошо продавалась в первый год после выхода?» Мой первый роман разошелся неплохо; при этом многие новинки 1991 и 1992 годов, о которых я писал статьи и которые мне очень понравились, так и остались на полках магазинов, потому что просто не смогли найти своего читателя. Они могли подходить подо все требования Коннолли, но они все равно провалились.