Мы вышли на свежий воздух, старательно изображая пару довольных театралов. Я не удержалась от вопроса:

— Ну и как?

— Что как?

— Как спектакль? Тебе понравилось?

— О да. Очень.

— В самом деле? Даже очень?

— Да. Да.

— Но ты же всегда ненавидел театр. Ты же его на дух не переносишь.

— Думаю, гм… Думаю, мне просто казалось, будто я ненавижу театр. Это было, понимаешь ли, предубеждение.

— Как ты старательно выбираешь слова. За тобой прежде такого не водилось.

— Почему? С чего ты вдруг взяла, что я соблюдаю осторожность?

— Если начнешь слишком часто взвешивать собственное мнение, скоро от тебя ничего не останется.

Дэвид мило улыбнулся, и мы пошли дальше. Я ощущала острую необходимость поскорее поймать такси, потому что внезапно почувствовала навалившуюся усталость. Мне казалось, будто мы уже давно плутаем в этом огромном городе, и мысль о предстоящем сражении с пьяной толпой на эскалаторах подземки была невыносимой.

Но тут случилось нечто странное, чего я не ожидала даже от нового Дэвида. Как я поняла позже, это был не каприз, не придурь, а совершенно мотивированный и принципиальный поступок новой личности. А случилось вот что. Мы проходили мимо беспризорника, который прикорнул на крыльце подъезда, подложив под себя спальник, и Дэвид зашарил по карманам, вероятно отыскивая мелочь. (Позвольте мне быть честной по отношению к Дэвиду: он всегда так делает. У него, человека, имеющего свое суждение обо всем на свете, непостижимо отсутствует Свое Мнение в отношении бездомных.) Попытки что-либо найти оказались тщетными, и Дэвид попросил у меня кошелек, попутно рассыпаясь в извинениях и снова недоумевая, как его угораздило оставить дома бумажник — дескать, он-то думал, что не забыл его, но вот, оказывается, забыл. Я протянула ему кошелек, совершенно не тревожась о происходящем — с чего я должна была тревожиться? Дэвид высыпал беспризорнику все содержимое кошелька — примерно восемьдесят фунтов бумажками, сегодня я как раз брала деньги в банкомате, и три-четыре фунта мелочью. И тут я поняла, что мы остались ни с чем.

— Что ты делаешь?

Я потянулась за деньгами, стараясь выхватить их обратно. Проходящая мимо парочка с программкой, позволявшей предположить, что эти счастливцы тоже только что смотрели Стоппарда, остановилась, дабы посмотреть на любопытное зрелище: хорошо одетая женщина вырывает деньги из рук бездомного ребенка. Мне сразу захотелось поставить их в известность, что я, между прочим, доктор. Айболит, отбирающий деньги у беспризорника. Свои деньги, между прочим. Однако Дэвид снова забрал у меня мои деньги и вручил их мальчишке, после чего потащил меня за руку от места происшествия. Я сопротивлялась.

— Дэвид, что ты натворил? У нас теперь нет денег даже на метро! Как мы доберемся домой?

— У меня пятерка отложена.

— Надо взять такси. Я больше не могу. Я устала.

Парочка все еще глазела нам вслед — естественно, они разглядывали меня, и мне не понравились интонации собственного голоса.

— Да, этот паренек тоже не прочь покататься в такси, — залебезил Дэвид с изводящей линейностью в голосе. — Только он не может себе этого позволить.

— Ты хоть понимаешь, что несешь бред? Какое такси? Куда он поедет, если у него нет дома? — Я завелась не на шутку. Последнее заявление Дэвида, да еще после столь безумного поступка, сразило меня окончательно. — Ему некуда ехать. Потому он и спит здесь.

Не понимаю, с чего это я так разошлась, но в тот момент поведение Дэвида мне казалось гораздо более странным, чем собственное.

— Прекрасный жест, — одобрила нашу милостыню мужская половина театральной парочки.

— Мой муж только что выложил все, что у нас было, — бросила я этому непрошеному заступнику.

— Вовсе нет, — заерепенился Дэвид. — Как это — все? А наш дом? А деньги на нашем счете? Мы даже не заметим этой утраты.

К нам подключилось еще двое-трое прохожих: всем сделалось интересно, как здесь раздают деньги нищим. Собралась уже небольшая толпа, чтобы посмотреть на происходящее. Тут я поняла, что в нашем споре мне все равно не победить — не сейчас и не здесь, во всяком случае. В общем, мы устремились к ближайшей станции метро.

— Ты не можешь жертвовать восемьдесят фунтов каждому бездомному! — шипела я.

— Боюсь, ты права. Я в самом деле не могу дать каждому бездомному по восемьдесят фунтов. А то бы я непременно это сделал. Хотя бы раз в жизни. Чтобы испытать, что при этом чувствуешь.

— И что же ты, интересно, теперь чувствуешь? — ядовито поинтересовалась я.

— Мне хорошо, — просто ответил Дэвид.

Я ничего похожего не ощущала.

— С чего это ты вдруг решил стать таким хорошим? — ревниво спросила я. — Раньше за тобой не замечалось подобных вещей.

— Я не говорю, что хочу стать хорошим или там добрым — называй как знаешь. Я просто хочу испытать это ощущение.

— Ладно. Пошли скорее домой. Я хочу выпить — и в постель. Займемся сексом. Не отдавай только последние деньги.

— Я устал от всего этого. Нужно сделать что-то… что-то другое.

— Что с тобой? Что случилось с тобой после спектакля? Что ты собираешься делать?

— Ничего не случилось, черт возьми. — Вот это другое дело — это заговорил прежний Дэвид. — Да и что такого могло случиться? Сходил в театр, дал несколько фунтов уличному бродяжке. Что во мне изменилось? О господи. — Он тяжко вздохнул. — Прости. Должно быть, я в самом деле вел себя несколько странно. Я знаю, некоторые мои поступки кого угодно приведут в замешательство.

— Так ты не хочешь объяснить мне, что с тобой происходит?

— Сам не понимаю. Не знаю, как это объяснить.

Мы пешком добрались до станции «Лейстер-сквер» и попытались засунуть пятифунтовую банкноту в билетный автомат, однако он выплюнул ее назад — бумажка была слишком мятой. Так мы оказались в очереди за спинами двух сотен скандинавских туристов и еще трех сотен британских алкоголиков. Я по-прежнему мечтала о такси.

В вагоне мест не было. Они не появились, даже когда мы добрались до «Кинг-Кросс». Дэвид углубился в театральную программку. Он ушел в нее с головой, видимо надеясь таким образом избежать моих дальнейших расспросов. С бебиситтером мы расплатились, совершив в кухне налет на заначку в банке из-под крупы, после чего Дэвид сразу сказал, что устал, изнемог, так что даже не знает, как доберется до постели.

— Значит, разговор переносится на завтра?

— Если у меня появятся слова, чтобы объяснить происходящее. Такие, чтобы ты могла меня понять.

— Значит, все как вчера — опять разбегаемся по разным постелям?

— Я бы предпочел, чтобы ты сегодня не покидала меня. Но я не настаиваю.

Я не была уверена, что солидарна с его желанием, прежде всего из-за Стивена, а также из-за общей сумятицы, но главное — оттого что мне предстояло разделить постель с совершенно новым, незнакомым мне человеком. Ведь этот страстный театрал, раздающий деньги на улице и навлекающий на себя симпатию окружающих, был не Дэвид. Такого Дэвида я не знала — это было совершенно неизвестное мне лицо, так что меня пробирала дрожь при одной мысли о возможности лечь с ним в постель. Неприязнь одного из супругов может рассматриваться как несчастье, но неприязнь обоих — это уже серьезная ошибка в подборе партнеров.

Я не хотела, чтобы Дэвид был прежним Дэвидом. И вместе с тем я хотела, чтобы все оставалось на своих местах. Но чтобы при этом его ядовитый тон и постоянная гримаса недовольства на лице улетучились из моей жизни. Я хотела, чтобы он вновь нравился мне — а именно это он как раз сейчас и старался делать. Поэтому я спустилась по лестнице в ванную.

Вам, может, и не интересно узнать, как протекала моя интимная жизнь в прежние времена, в так называемый «достивеновский период», — я не говорю о тех далеких забытых днях, когда занятия любовью значили нечто совсем другое, — но я все равно расскажу вам об этом. Мы уже лежали в постели наготове и во всеоружии — если меня тянуло к близости, моя рука начинала блуждать по телу Дэвида, в области паха, когда же подобные желания овладевали им, его рука так же бездумно устремлялась к моей груди (выбор постоянно падал на правую грудь, поскольку Дэвид занимал левую часть кровати, так что ему легче было протянуться через меня, чем перебираться на другую сторону — в общем, ему было так удобнее). Итак, если вторая сторона ничего не имела против и отвечала взаимностью, в этот момент все и начиналось. Остальное (книги, журналы и газеты — в общем, все, что скрашивало домашний досуг) откладывалось на прикроватные тумбочки. О дальнейшем вы имеете представление, если хоть раз в жизни смотрели порно. Поэтому избегу длинных утомительных описаний.