У меня вырвался тяжелый вздох. Он, впрочем, ничего не означал. Силу творческой личности не преодолеть никаким вздохом.
— А я думал, ты обрадуешься.
Я тоже думала, что обрадуюсь. Если бы еще пару недель назад мне предложили исполнить мое единственное желание, думаю, я именно на этом бы и остановилась, потому что ни о чем другом уже давно думать была неспособна, даже о деньгах, которые могли бы улучшить условия моего существования, точнее, нашего совместного существования — с Дэвидом и детьми. Никакое другое событие не отражалось на нашей жизни столь драматически. Сначала бы, конечно, я пожелала что-нибудь глобальное, для всего человечества: ну там средство от рака или мир во всем мире, но втайне все равно бы надеялась, что всемогущий джинн, предложивший выполнить любое желание, не позволит мне совершить столь альтруистически-безрассудный поступок. Втайне я бы продолжала надеяться, что этот добрый дух скажет: «Нет, ну ты же и так доктор, хватит с тебя того, что ты уже сделала для других. Хватит этих чирьев в задницах и прочих малоприятных вещей — заказывай что-нибудь для себя лично». И тогда, хорошенько подумав, я бы высказала свое заветное желание: «Больше всего на свете я хочу, чтобы Дэвид больше не был сердитым». Да, больше всего на свете я хотела, чтобы он раз и навсегда понял, что все в его жизни в порядке, что у него замечательные дети, что у него верная, любящая и, скажем так, не уродливая жена, которая к тому же зарабатывает деньги, так что нам хватает на бебиситтеров, еду и залог за дом… Я хотела бы выкачать из него переполнявшую его желчь до самого донышка. Желчь Дэвида даже представлялась мне особым веществом, жидкой и вместе с тем плотной субстанцией: нечто вроде сырого цементного раствора. И тогда, выслушав мое желание, добрый джинн потрет свой животик — и на тебе! Дэвид отныне счастливый человек.
И на тебе! Я получила Дэвида — счастливого человека или, во всяком случае, спокойного человека — в реальном мире. Все, что мне остается, — это вздохнуть с чувством искреннего облегчения. Но на самом деле мне вовсе не нужно было это «и на тебе!». Я рационалист до мозга костей и не верю в джиннов, даже в добрых. Поэтому для меня было бы более приемлемо, чтобы злоба Дэвида была вытравлена из него путем долгого и интенсивного лечения.
— Я приятно удивлена, — откликнулась я неуверенно. — Просто хотела бы, чтобы у тебя достало мужества сообщить о своем решении главному редактору.
— Он сердитый человек, — уныло сказал Дэвид. — Он не поймет.
С последним замечанием трудно было не согласиться: только что главный редактор, которого звали Нейджел, закончил свою попытку привлечь внимание Дэвида залпом изысканных ругательств.
— Почему бы тебе не сыграть с нами в Cluedo, [14]мамуля?
И правда. Мы играли в Cluedo до самого ужина. Потом играли в Малый скраббл. [15]Мы представляли собой идеальную «ядерную семью», отсиживающуюся в своем бункере после мирового катаклизма. Мы ели за одним столом, играли в развивающие настольные игры, вместо того чтобы смотреть телевизор, мы часто и подолгу улыбались друг другу, что создавало чуть ли не праздничную атмосферу. И все же… Мне казалось, что в любую секунду я могу кого-нибудь прикончить.
5
На следующий день в обед мы отправились с Ребеккой за сандвичами, и я рассказала ей про ГудНьюса, про театр, уличного мальчишку и даже про то, что случилось потом в постели.
— Ух ты! — воскликнула она, вполне однозначно выразив свое отношение к происходящему в нашем семействе. — Тебя целовал в шею собственный муж? Какая гадость!
И тут она ни с того ни с сего схватила меня за руку.
— Кейти! Боже мой!
— Что такое?
— Черт подери! Дело дрянь.
— Что? Ты меня пугаешь.
— Дэвид болен.
— Откуда ты знаешь?
— Характерные изменения личности. И потом — ты говорила про головные боли.
Верно, как это я упустила из виду. В моем желудке шевельнулась змея подозрения. Как я сразу не догадалась заглянуть в справочник по мужским болезням? Единственное объяснение странному поведению Дэвида скрывалось именно там. Вполне возможно, у него образовался мозговой тромб, опухоль или что-нибудь в этом роде. Как я могла проморгать столь очевидный факт? Я тут же побежала на работу и позвонила ему из кабинета.
— Дэвид, только спокойно, тебе нельзя волноваться. Пожалуйста, слушай меня внимательно и в точности соблюдай инструкции. Вероятно, у тебя мозговая опухоль. Необходимо немедленно лечь на обследование и сделать томографию головы. Нельзя это запускать. Мы можем дать тебе направление, но…
— Кейти…
— Пожалуйста, выслушай. Мы можем дать тебе направление, но…
— Кейти, со мной все в порядке.
— Будем надеяться. Но твое поведение — классическая картина мозговой опухоли.
— Это потому что я стал внимателен к тебе?
— Да, и это тоже. И потом еще театр.
— Думаешь, если мне понравился спектакль, то виновата в этом опухоль?
— И еще деньги. И мальчик. И то, что ты вытворял в постели после этого.
Последовала продолжительная пауза.
— Кейти, прости.
— Вот тебе еще один симптом. Ты постоянно просишь прощения. Дэвид, я думаю, ты очень болен.
— М-да… печально.
— Может, это не очень запущено. Однако мне кажется… Я считаю…
— Подожди. Все не так плохо. Не надо меня хоронить. На самом деле все не так плохо, уверяю тебя. Поговорим позже.
И Дэвид бросил трубку.
Дэвид не желал обсуждать свою опухоль, пока мы не остались наедине. Но даже когда мы остались вдвоем, мне не сразу удалось постичь смысл его слов.
— Ты понимаешь, никакого крема там не было.
— ?
— Он не пользуется кремом.
— Прости, не поняла?
— Диджей ГудНьюс. Нет никакого крема.
— Ах да. А что, это так важно? — Я тщетно пыталась отыскать смысл в этом, судя по тону Дэвида, явно важном сообщении. — Так… значит, получается, Молли была права? Ты это хочешь сказать? Может быть, ты из-за этого переживаешь?
— О да. Конечно. Она была абсолютно права. Она все время была права. Разве тебе не понятно? Он пользуется одними руками.
— Верно, и никакого крема. Значит, крема нет.
— Нет.
— Хорошо. Спасибо, что рассказал мне. Теперь… теперь у меня сложилась более ясная картина.
— Это как раз насчет… — Дэвид прочертил в воздухе пальцами две дуги, обводя силуэт воображаемой крупнокалиберной женщины.
— Ты это о чем?
— Да все про то же. Про ту ночь, театр, деньги… Про… мою рубрику в газете. Все сразу. Перемена… ну, я не знаю, самой атмосферы, что ли. Ты ведь обратила внимание, как все вокруг нас изменилось — чувства стали другими. А ты, естественно, решила, что у меня черепно-мозговая травма или что-нибудь в этом роде, да? Так вот… Все это идет оттуда. От доктора ГудНьюса.
— То есть оттого, что твой друг ГудНьюс не использует лечебный крем?
— Да. То есть никакого крема в самом деле нет. Это просто… О, мне даже не объяснить. Думал, будет просто — а вот никак. Не получается. — Я никогда не видела Дэвида таким косноязычным, взволнованным и озадаченным одновременно. — Прости.
— Да все прекрасно, что ты. Спешить некуда, так что заикайся хоть ночь напролет. Пользуйся своим временем. Не спеши.
— Дело в том, что я ночевал тогда… у ГудНьюса.
— А, вот ты о чем. Понятно. — Так нас учили вести беседу с пациентом: внимательно выслушать, не вмешиваясь, не перебивая, и обязательно дать закончить, даже если пациент — ваш супруг на стадии полного помешательства.
— Ты же не думаешь, что я на стадии полного помешательства?
— Нет. Что ты. Конечно же нет. Я имею в виду…
— Он изменил мою жизнь.
— Отлично. Ты молодец! И он тоже молодец!
— Не надо разговаривать со мной как с сумасшедшим.
— Прости. Я совсем не хотела, — испуганно сказала я. — Просто мне трудно так сразу разобраться, в чем тут дело и о чем идет речь.