— Джоди, смотри, чтобы сегодня ящик с хворостом был набит доверху. Вчера ты клал сучья крест-накрест, там и половины не было. Сегодня клади ровнее. И вот еще что, Джоди: куры прячут яйца, а может, это собаки их съедают. Поищи в траве, нет ли там гнезд.

Не переставая жевать, Джоди сошел со ступенек и принялся за свои домашние дела. Он бросил зерна курам и увидел перепелку, которая клевала вместе с ними. Отцу почему-то нравилось, что перепела залетают на птичий двор. Он не позволял стрелять вблизи дома, боясь, как бы это не спугнуло их.

Когда ящик для хвороста был полон, Джоди взял свое ружье и отправился с ним к холодному ручейку в зарослях полыни. Он снова попил воды, а потом стал целиться во все, что попадалось на глаза, — в камни, в летающих птиц, в большой черный котел под кипарисом, — но только целиться, а не стрелять, потому что патронов у него не было и не будет, пока ему не исполнится двенадцать лет. Если отец увидит, что он прицеливается в сторону дома, разрешение на патроны будет отложено еще на год. Джоди вспомнил об этом и больше не стал наводить дуло вниз по склону холма. Ждать патронов два года и так срок не малый. Почти все отцовские подарки сопровождались какими-нибудь ограничениями, что до некоторой степени снижало их ценность. Это называлось дисциплиной.

Отца ждали с ужином до темноты. Когда наконец он вошел в столовую вместе с Билли Баком, Джоди учуял, что от них восхитительно пахнет коньяком. Он возликовал в глубине души, потому что, когда в комнате вот так пахло, отец часто разговаривал с ним, случалось даже, рассказывал ему о своих проделках в озорные детские годы.

После ужина Джоди сел у камина, и его застенчиво-вежливые глаза так и забегали по углам столовой. Джоди ждал, когда же отец откроет свой секрет, ибо он был уверен, что у отца есть какие-то новости. Но ему пришлось разочароваться. Отец строго показал на него пальцем.

— Ложись спать, Джоди, ты мне утром понадобишься.

Это было не так уж плохо. Джоди любил хозяйственные дела, которые выходили за пределы каждодневной рутины. Он посмотрел себе под ноги, и губы его дернулись, прежде чем с них сорвался вопрос.

— А что мы будем делать утром, резать свинью? — тихо спросил он.

— Ладно, ладно, иди-ка лучше спать.

Затворив за собою дверь, Джоди услышал позади смешки отца и Билли Бака и понял, что они над чем-то подшучивают. А позднее, когда он лежал в постели, стараясь уловить хоть что-нибудь из приглушенного разговора в соседней комнате, до него донесся протестующий голос отца:

— Да что ты, Руфь, я дал за него недорого.

Джоди слышал, как совы охотятся на мышей у сарая, слышал, как ветка яблони постукивает по стене дома. Когда он совсем уже засыпал, где-то невдалеке замычала корова.

На следующее утро Джоди оделся по звону треугольника еще быстрее, чем всегда. Пока он умывался и причесывался на кухне, мать сердито говорила ему:

— Не смей никуда убегать, сначала позавтракай как следует.

Джоди вошел в столовую и сел за длинный белый стол, Он взял с тарелки дымящийся блин, положил на него яичницу, покрыл ее вторым блином и примял все это вилкой.

Вошли отец и Билли Бак. По звуку их шагов Джоди догадался, что оба они в башмаках, но все-таки заглянул под стол, чтобы удостовериться в этом. Отец погасил керосиновую лампу, потому что день уже настал; лицо у него было суровое, строгое, а Билли Бак даже не посмотрел на Джоди. Он старался избегать застенчивого, вопрошающего взгляда мальчика и обмакнул в кофе сразу весь ломоть под жаренного хлеба.

Карл Тифлин резко сказал:

— После завтрака пойдешь с нами.

Джоди еле справился с едой; ему казалось, что в самом воздухе чувствуется что-то грозное. Наконец Билли Бак поднял блюдце, выпил с него кофе, расплескавшийся из чашки, вытер руки о штаны, и тогда они с отцом встали из за стола и вышли на светлый по-утреннему двор, а Джоди в отдалении почтительно следовал за ними. Он старался удержать мысли, чтобы они не забегали вперед, старался удержать их в полной неподвижности.

Мать крикнула им вдогонку:

— Карл! Смотри, как бы он не задержался, ему в школу идти.

Они прошли мимо кипариса, на ветке которого висела распорка для свиных туш, и мимо черного железного котла, — значит, свиней резать не будут. Солнце вставало над холмом, и от деревьев и построек тянулись по земле длинные черные тени. Они свернули к конюшне, напрямик, по жнивью. Отец Джоди откинул крючок с двери, и они вошли в конюшню. По дороге сюда солнце светило им прямо в лицо. В конюшне было темно, как ночью, а от сена и лошадей веяло теплом. Отец Джоди подошел к стойлу.

— Поди сюда, — скомандовал он.

Джоди уже начинал кое-что различать в темноте. Он заглянул в стойло и быстро отступил назад.

Оттуда на него смотрел рыжий жеребенок-пони. Его уши настороженно стояли торчком, в глазах горел непокорный огонек. Шерсть была совсем грубая и густая, как у эрделя, грива длинная и спутанная. Горло у Джоди свело судорогой, ему перехватило дыхание.

— Его надо как следует почистить, — сказал отец, — и если я когда-нибудь услышу, что ты не кормишь жеребенка или не убираешь стойло, — сейчас же его продам.

Джоди больше не мог смотреть в глаза пони. Он перевел взгляд на свои руки, потом робко спросил:

— Это мне?

Никто не ответил ему. Он протянул руку к жеребенку. Серый нос приблизился к ней, громко втягивая ноздрями воздух, а потом верхняя губа поползла вверх, и сильные зубы прикусили пальцы Джоди. Пони покачал головой вверх и вниз и словно засмеялся от удовольствия. Джоди посмотрел на свои посиневшие пальцы.

— Да-а, — сказал он с гордостью, — да-а, здорово кусается!

Мужчины рассмеялись, видимо, почувствовав облегчение. Карл Тифлин вышел из конюшни и зашагал вверх по склону холма — он был смущен, и ему хотелось побыть одному, но Билли Бак остался в конюшне. Говорить с Билли Баком было легче. Джоди снова спросил:

— Это мне?

Билли заговорил тоном опытного лошадника:

— Тебе, тебе! Конечно, при условии, что ты будешь сам за ним ходить и тренировать его. Я тебя научу, как это делается. Он жеребенок. Ездить на нем еще рано.

Джоди снова протянул свою укушенную руку, и на этот раз рыжий пони позволил почесать себе нос.

— Надо дать ему морковку, — сказал Джоди. — Где вы его купили?

— На аукционе у шерифа, — ответил Билли Бак. В Салинасе прогорел заезжий цирк, остались долги. Шериф пустил их имущество с торгов.

Пони вытянул шею и, мотнув головой, стряхнул набок челку, закрывавшую его бешеные глаза. Джоди провел ему рукой по носу, потом тихо спросил:

— А… седла нет?

Билли Бак засмеялся:

— Я и забыл. Пойдем.

В каретнике он снял с крюка маленькое седло, крытое красным сафьяном.

— Это цирковое, — пренебрежительно сказал Билли Бак. — В зарослях на таком не больно поездишь. Зато дешево купили.

Джоди и тут не верил самому себе, боялся смотреть на седло, боялся вымолвить слово. Он провел кончиками пальцев по блестящему красному сафьяну и после долгого молчания сказал:

— А все-таки на нем оно будет красиво.

Он старался вспомнить самое величественное и самое прекрасное из всего, что знал.

— Если его еще никак не зовут, я придумал ему имя, сказал он. — Гора Габилан.

Билли Бак понимал, что сейчас чувствует Джоди.

— Пожалуй, длинновато. А почему не просто Габилан? Габилан по-индейски — сокол. Красивое имя. — Билли радовался вместе с ним. — Если начешешь у него волос из хвоста, я их сплету. У тебя будет аркан.

Джоди хотелось вернуться назад в стойло.

— Как по-твоему, можно мне сводить его в школу, показать ребятам?

Но Билли покачал головой.

— Он еще узды не знает. Мы с ним замучились дорогой. Пришлось чуть ли не силком тащить. А сейчас тебе пора в школу.

— Я сегодня приведу ребят, пусть посмотрят, — сказал Джоди.

Днем шестеро мальчиков, опустив головы, работая локтями, тяжело отдуваясь, сбежали с холма на полчаса раньше обычного времени. Они пронеслись мимо дома и свернули к конюшне напрямик, через жнивье. И там, оробев, остановились перед пони, а потом взглянули на Джоди глазами, полными нового для них восхищения и новой почтительности. До сих пор Джоди был мальчик как мальчик в комбинезоне и синей рубашке, как у всех; мальчик, который был тише многих ребят и даже слегка подозревался в трусливости. Но теперь он стал совсем другим. Откуда то из тысячелетней дали к ним пришло то уважение, которое питает к всаднику пешеход. Они почувствовали, что человек верхом на лошади и духовно и физически больше человека, который идет пешком. Они почувствовали, что чудесная сила подняла когда-то равного им во всем Джоди и поставила его над ними.