Клод стал решительно бороться с подобными настроениями. К тому моменту когда Софи обратилась к нему за помощью, она была почти полностью раздавлена своей утратой и чувством вины, но он заставил ее посмотреть на себя со стороны и не позволил упиваться самобичеванием. Он долго вразумлял ее, пока она, наконец, не поверила, что, быть может, дело не в ее «неполноценности»; вероятно, страсть Джея к скитаниям произрастает из его собственной неспособности посвятить себя чему-либо одному.

Они не виделись с Клодом с самой помолвки. Он разумно считал, что нужно подождать, пока Софи встретится с Джеем и примет решение относительно своего будущего. Но теперь Софи с особой ясностью понимала, что он был ее якорем в жизни, ее талисманом, спасающим от страха. Она очень скучала по нему и клеймила себя за то, что причиняет ему боль. Все это приводило ее в еще большее замешательство.

Софи наклонилась, отряхнула пыль с босоножек, оправила, как могла, измявшиеся юбку и кардиган, придав им несколько более презентабельный вид, и приготовилась войти. Убежать и спрятаться было нельзя — это испортило бы все, что ей удалось до сих пор сделать, выбило бы почву у нее из-под ног. Даже Клод не одобрил бы этого. Но, нерешительно приближаясь к мраморным ступеням дома, она чувствовала себя так, словно из нее выдавливают воздух. Кто? Дом? Семья? Сама жизнь?

Однако не здание пугало ее. Последние года два она чувствовала себя в нем довольно уютно и была во вполне дружеских отношениях со свекровью Уоллис — до тех самых пор, пока не стало известно о ее решении выйти замуж за Клода. Софи вдруг осознала, что не жизнь готова вот-вот раздавить ее, а он, Джей, ее мифический возлюбленный, великий белый охотник, воплощение мужского начала. В любом своем проявлении он был больше, чем жизнь, даже в смерти.

По мере того как она поднималась по ступенькам, до нее стало доходить, что вовсе не загородная прогулка помешала ей прийти сюда раньше. И не поломка джипа. Она сама противилась этому, быть может, неосознанно, но противилась. Она не хотела оставаться с ним наедине, не знала, готова ли к этому и будет ли готова когда-нибудь. Но что ошеломляло ее больше всего, так это недоверие. Она никогда не могла поверить, что он мертв, а теперь не могла поверить, что он жив.

Софи действительно явилась последней, и главное, что поразило ее, когда она вошла в зал для приемов, где шла вечеринка, это ощущение величия происходящего и количество гостей. Ничего официального? Похоже, все, с кем Уоллис когда-либо была знакома, получили приглашение, включая дальних родственников, руководящую верхушку компании, в том числе нескольких членов совета директоров. Джея заслоняли толпившиеся вокруг него гости, но все это казалось представлением, устроенным специально для Софи, особенно вид близких родственников и домочадцев, выстроившихся в очередь, чтобы поприветствовать его.

— Софи, дорогая, вот и ты! — Неизвестно откуда вдруг появилась Уоллис и схватила Софи за руки. — Где же ты была? Я уже готова была выслать за тобой поисковую группу.

Свекровь притянула ее к себе так крепко, что Софи даже напугалась. Казалось, возвращение сына придало хрупкой Уоллис новые силы. На ее щеках расцвели розы, а в бэбкокских голубых глазах сверкали искры. На памяти Софи она никогда так прекрасно не выглядела. В ней снова чувствовалась жизнь, а от радости, звучавшей в голосе, у Софи в горле застрял ком.

«Мы все его любим, не так ли? — подумала она. — И Уоллис, и я — все, с этим ничего не поделаешь. Таково проклятие и благословение Джея Бэбкока. Своей бесшабашностью и склонностью к опасным страстям он крал сердца, словно вор в ночи, заставлял любого слепо следовать за собой, куда бы он ни направлялся, даже если ради этого приходилось отказываться от всего, что вам дорого».

Приятное, обволакивающее тепло разливалось в животе у Софи. Она знала это ощущение, когда-то жила ради него — оно было ее добровольным дурманом, наркотиком. Но теперь Софи расправила плечи и сделала глубокий вдох. Она приготовилась бороться.

— Он спрашивал о тебе, дорогая, — проворковала Уоллис. — Почти ни о чем другом и говорить не мог. Ну не прекрасно ли он выглядит?

— Да, безусловно, — согласилась Софи и снова глубоко вздохнула, собираясь с силами.

Она все еще не могла как следует его рассмотреть: сквозь обтекавшую ее мужа толпу ей видны были лишь его черные волосы. А вот Маффин она видела прекрасно: та стояла в стороне, возле кремового алебастрового камина, идеально собранная, и выглядела шикарно в своем облегающем черном платье.

Софи в отчаянии взглянула на пыльные щиколотки и незаметно потопала по ковру, отчего вокруг ее ног взметнулись маленькие пыльные облачка. Когда-нибудь и у нее будет такой вот совершенно необходимый черный ансамбль — элегантный костюм от Армани, или трикотажный — с золотыми эполетами на плечах и отделанными золотой канителью манжетами — от Сен-Джона. А также непоколебимая самоуверенность, чтобы носить его подобающим образом. Когда-нибудь. В один прекрасный день.

Между тем Маффин сочувственно кивнула ей — видимо, потому, что Софи оказалась пленницей Уоллис — и так же, кивком, указала на таинственную черную голову посреди восхищенной толпы, а потом трепетно приложила руку к груди, словно желая сказать: «Сердце, успокойся».

Софи улыбнулась. Маффин не только сама почувствовала приближение катастрофы, она дала понять, что это общая катастрофа. Они все попали в нее, они все жертвы проклятия Джея Бэбкока.

Софи почувствовала, что к ней возвращается уверенность. Никто пока не прикрыл рта ладонью, чтобы скрыть насмешку при виде ее всклокоченных волос и растерзанного костюма, значит, она выглядит не так уж дико. И Уоллис сказала, что Джей спрашивал о ней, почти ни о чем другом и говорить не мог.

«Неужели правда?» — подумала Софи.

— Пойдем со мной, — решительно сказала Уоллис, беря Софи за руку. — Я разгоню всех этих стервятников, чтобы вы с Джеем могли хотя бы поздороваться друг с другом.

— Ничего-ничего, — успокоила Софи пожилую даму. — Давайте не будем пока отнимать его у тех, кто хочет выразить ему добрые пожелания. Тем более что мне надо перевести дух.

— Ты уверена? — Уоллис испытующе всматривалась в лицо Софи, возможно, пытаясь разглядеть признаки грядущих неприятностей. Было совершенно очевидно, что ей хочется, чтобы все прошло хорошо. Хорошо для Джея.

Софи это не удивляло. Ни Уоллис, ни Ной никогда не скрывали, что отдают предпочтение младшему сыну, обладавшему более сильной харизмой. Ной считал его провидцем, после того как Джей посоветовал ему напрямую рекламировать перед потребителем средства, изготовленные по специальным бэбкокским рецептам. Мотивировка Джея состояла в том, что необходимо облегчить потребителю основанный на исчерпывающей информации самостоятельный выбор, когда речь идет о его здоровье, а не заставлять полагаться целиком на советы врачей. Это позволило значительно пополнить казну Бэбкоков, и Ной изо всех сил старался уговорить Джея занять высший пост в компании, но, в конце концов, он все же достался Колби.

Софи освободилась от объятий свекрови и, ободряюще улыбнувшись, сжала ее руку, которой та все еще крепко держала ее под локоть.

— Уоллис, вы умеете хранить секреты? У меня по дороге сломался джип, и пришлось оставшийся путь проделать пешком. Страшно пересохло в горле. Можно мне что-нибудь выпить? Что угодно…

— О, ну разумеется, дорогая. Я скажу Милдред, чтобы она принесла тебе шампанского. Пойдет?

— Может, лучше воды? — Организм Софи был слишком сильно обезвожен, чтобы пить шампанское, к тому же у нее и без того кружилась голова. Уоллис заторопилась дать распоряжение Милдред, которая служила у Бэбкоков с незапамятных времен и была столь же преданна, сколь и незаменима. Не успела Софи еще раз стряхнуть пыль с босоножек, как домоправительница появилась, неся бокал, до краев наполненный водой со льдом, на поверхности которой красовался ломтик лимона, вырезанный в виде бабочки.

Очень элегантно, подумала Софи, поблагодарив домоправительницу. Здесь все очень элегантно. Зал был в изобилии украшен свежесрезанными цветами и, залитый естественным светом, представлял собой идеальную галерею для семейной коллекции картин, большинство из которых было написано самой Уоллис — маслом и акварелью. Много лет она писала бесконечные портреты членов семьи и пейзажи родового поместья, но, к сожалению, оставила занятия живописью после того, как Ноя поразила болезнь Альцгеймера и она потеряла обоих сыновей. Потягивая воду с хрустящими чешуйками освежающего льда, Софи поискала более укромное местечко — хотелось получше рассмотреть Джея, прежде чем он увидит ее. Ей было необходимо это психологическое преимущество.