Сделав еще глоток горького холодного кофе, Джордан спросил себя, что же он делает. Вдруг оказалось важным выбрать себе преемника, даже такого, которому не доверяешь. Что он делает? Это ведь не из-за того, что он почти с ума сходит из-за этой женщины, увидев нечто большее, чем просто ее фотографию?

Вот, теперь есть уважительная причина пересмотреть расписание своих операций. Это прозвучало как жалкий комментарий в адрес личной жизни Карпентера. Может, он просто начал чувствовать то же, что и они, те простофили, что знакомились с «Ангельским личиком».

Его ненадолго хватило: фото Джордан засунул обратно в конверт, в котором получил его, и прошел на кухню, где вылил остатки кофе в раковину.

Надо было выпить пива. Даже теплое, на вкус оно лучше остывшего кофе. И он смог бы поспать.

Агент ЦРУ оставил ему номер телефона и сотовый, специально для международных звонков, кажется, проходящих через глобальные спутники (так было написано в инструкции). Джордану также сообщили кодовое имя агента, с которым можно было связаться — Поджигатель.

Какой соблазн для уставшего от всего, эгоманиакального, поступающего по-свински кардиохирурга-шовиниста. Но Джордан не станет звонить.

Птичка уже была на полу, в поисках затерявшихся семечек, когда запищал пейджер.

В этот раз она точно знала, куда идти. Она затащила пейжер Джордана в кучу под ближайшим ковром, где запрятала его вместе с другими украденными сокровищами: ручками, карандашами, скрепками, пультом от телевизора и счетом за свет за прошлый месяц.

Завороженная светом ярко-зеленого дисплея пейджера, она начала клевать экран, когда появилось сообщение.

ВСТРЕТИМСЯ СЕГОДНЯ ПОСЛЕ ОБХОДА В БАРЕ за углом Калифорнийской Центральной Больницы. ТЫ ЗНАЕШЬ, ГДЕ ЭТО. ТЫ БЫВАЛ ТАМ РАНЬШЕ.

Было подписано инициалами ЛА, но Птичка уже потеряла интерес к пейджеру. Она обнаружила железную крышку от пива и радостно барабанила по ней клювом.

— Доктор?

— Дьявол, сразу же ответила Анджела. Ее глаза был закрыты, но она услышала шум бумаги и щелчок ручкой в другом конце комнаты.

— Ангел?

— Грусть.

— Сон?

— Спасение. — Через мгновение:

— Да, спасение.

— Любить?

— Учиться…Я люблю учиться.

— Ненавидеть?

— Подарки. Мне дарили подарки, если я себя хорошо вела. В основном, куклы. До сих пор их ненавижу.

— Анджела, пожалуйста, отвечайте одним словом. Когда я говорю слово, Вы отвечаете первое, о чем подумаете, хорошо?

Анджела кивнула. Ей не особенно нравилось это занятие, но несмотря на растерянность, ей было легко найти ответы. Вдруг это все-таки поможет. Она так надеялась.

— Мужчины.

— Страх. Нет, погодите…

— Ваша первая реакция.

— А, ладно, тогда… страх. Но Анджела не всех мужчин боялась. Некоторым она научилась доверять — Сэмми, Питеру Брандту.

— Адам?

Слово повисло в воздухе.

— Анджела, я сказала «Адам».

— Ева?

— Это первое слово, о котором Вы подумали?

— Да, кажется.

— Хорошо, давайте на этом и закончим. Щелчок ручкой, и хлопок — женщина закрыла блокнот.

Анджела открыла глаза и посмотрела на голубые и коричнево-красные стены офиса доктора Моны Фремонт. Ее психиатр (с прошлого года) сидела напротив, на голубой бархатной кушетке, в тон той, на которой лежала Анджела. Улыбка врача была успокаивающей, но Анджела почувствовала ее беспокойство, когда вошла. Доктор несколько раз щелкала ручкой в течение сеанса, а сейчас, сняв свои очки, рассеяно сжимала их дужку.

Сколько она себя помнила, Анджела всегда очень тонко чувствовала смену настроения людей, находящихся рядом.

Некоторые эмоции были настолько отчетливыми, что, казалось, даже несли с собой слабый запах.

Грусть всегда пахла сыростью.

Это был запах тумана, что появлялся в сумерках, или шерстяного пальто, мокрого от дождя. Внезапный гнев был как треск раскаленного железа. Обида была как умирающие цветы.

Доктор Фремонт благоухала как перечная мята, та, что обжигает язык. Анджела удивилась, когда психиатр предложила упражнение на поток сознания. Обычно, они проводили более традиционную терапию, сегодня Анджела хотела поговорить о тех резких вспышках злости, что она почувствовала в магазине.

Но как только она это упомянула, доктор Фремонт быстро уверила ее, что это нормально — для человека с таким прошлым, как у Анджелы, чувствовать внезапные и необъяснимые вспышки гнева или даже ярости.

Они возникали не от желания навредить кому-либо, а просто как способ разрядиться, сбросить напряжение. А затем доктор предложила попробовать другую методику.

Анджела не была уверена насчет упражнения на поток сознания. Как бы ей не хотелось избавиться от паники, что тикала внутри нее как бомба замедленного действия, она очень боялась позволить доктору войти в свое сознание.

Анджела была убеждена, что некоторые вещи лучше не вспоминать.

Доктор Фремонт опустила очки на кушетку, рядом с собой, и сложила руки на коленях. Ей было, наверное, чуть за сорок, приятная внешность, средний вес, может килограмм на десять тяжелее, чем определенный как идеальный для женщин среднего роста.

На самом деле, всю ее можно было описать одним словом — средняя. Кроме ее одежды. Она была одета в голубое с головы до ног. Сегодня на ней был костюм: шелковая блузка и брюки, и Анджела никогда не видела, чтобы доктор не носила что-нибудь голубое, даже металлическая оправа очков была такого же цвета.

Многие назвали бы такой стиль королевским. Но Анджела видела в этом спокойного человека. Голубой — хороший цвет. Он означал меньшее действие аномальной электрической активности мозга.

— Анджела, что ты почувствовала, когда я спросила тебя об Адаме?

— Адам? — Анджела провела руками по вискам, убирая за уши пряди волос, которые постоянно падали ей на глаза. — Вы так сказали? Я не слышала.

Психиатр замолчала, уставившись на нее. Анджела задумалась, не ищет ли доктор признаки обмана: моргание или поверхностное дыхание. Но Анджела просто смотрела ей в глаза.

— Да, я сказала Адам. Но ты не помнишь, что я говорила? И свой ответ не помнишь?

— Я ответила? — Что-то было не так. Анджела медленно поднялась и села на кушетку. Она покачала головой. — Доктор? Я ответила?

Психиатр продолжила:

— Когда я сказала доктор, ты ответила «дьявол». Расскажи мне об этом.

Анджела помнила этот ответ.

— Мне пришло в голову, что у них слишком много власти… и часто они ей злоупотребляют.

Она все еще слышала приглушенные крики и стоны.

— Ты не веришь, что врачи делают добро, что они спасают жизни?

— Не всегда; иногда они жертвуют жизнями. Экспериментируют.

…Знаете что, доктор Фремонт. Они экспериментируют на своих пациентах и называют это исследованиями. Не все, конечно, я не имею в виду вас…

Доктор Фремонт выглядела расстроенной.

— Надеюсь, ты не думаешь так обо мне, Анджела. Мы здесь пробуем многие вещи, чтобы помочь тебе разобраться в своем поведении, но я никогда не считала их экспериментами в плохом смысле этого слова. Вообще-то, я хотела предложить тебе попробовать гипноз. Думаю, что у нас есть над чем поработать.

Они уже пробовали гипноз раньше и он никогда не срабатывал.

Но в этом была больше виновата сама Анджела.

Есть некоторые вещи, запертые внутри ее сознания, которые должны там и остаться. Она специально закрыла эти воспоминания. Нет, не совсем так.

Она сделала нечто больше, чем просто их забыть. Она сама уничтожила их, потому что не могла вынести того, что помнила. Не могла позволить себе вспомнить. Она стерла часть памяти, используя методику, которой научилась в аспирантуре: гипнотические внушения и психотропные лекарства; вполне естественно, что обычный гипноз на нее не действовал.