— Могу поспорить, что вы поджаривали гренки. Или это были оладьи? — с озорной улыбкой в глазах спросил Том.

— Сдоба. Мы всегда ели сдобу, — призналась Сильви. — А теперь расскажи мне свою историю.

— Она тебя разочарует, — сказал Том, но что-то во взгляде Сильви обнадежило его. Она готова была разделить с ним любое переживание, любую боль. Том понимал: если он поделится с ней своей болью, то привяжется к ней навсегда. А ведь она, и это очевидный факт, принадлежит уже другому мужчине. — Вы поджаривали сдобные булочки на огне камина при помощи специальных длинных вилок? — спросил он.

Сильви внимательно посмотрела на него и рассмеялась. А что, собственно, ей еще оставалось делать?

— Ах да, Том Макфарлейн, я помню тебя. — Сильви продолжала поддразнивать Тома. — Ты тот самый чумазый пострел, что стоял, прижавшись лицом к нашему оконному стеклу.

Сильви заразительно расхохоталась.

— Я не хочу тебя огорчать, но я рос дикарем, собирая мусор в доках в то время, когда ты ходила в школу. Но если бы я стоял у окна, ты пригласила бы меня внутрь, не правда ли? — Том тоже рассмеялся. — Пяти или шестилетняя девочка с красивой светлой головкой. Маленький ангел. Ты дала бы мне хлеба и меда, подарила своих игрушечных солдатиков и даже не пожалела бы большой кусок вишневого торта.

Тому вдруг стало так тоскливо, что он не мог больше притворяться веселым. Ему нужна была минута-другая, чтобы восстановить самообладание. Тогда он взял полено и, помешав им догорающие дрова, бросил его в огонь. Потом взял еще одно полено и тоже бросил в огонь.

— Ты не позволила бы своему отцу прогнать меня, даже если бы он угрожал мне своим пистолетом.

Придумывая эту историю о семье, которая собралась за столом выпить чаю, Том хотел всего лишь немного подразнить Сильви, но улыбка вдруг исчезла с ее лица. Глаза стали грустными.

— Не бойся, Том, — угрюмо произнесла она. — Моего отца никогда не было дома по воскресеньям. Мы с мамой всегда пили чай вдвоем.

Маленькая девочка должна иметь возможность положиться на своего отца, смотреть на него восхищенными глазами. Значит, у Сильви не было такой возможности. Том почувствовал боль в ее голосе. Вот почему она так не хотела, чтобы отец вел ее под венец! А прежде Том думал, что это была только шутка.

— У него была другая женщина? — тихо спросил он.

— Мама, должно быть, знала. Она все поняла вскоре после свадьбы. Но она хотела защитить меня. Она хотела защитить его. — Сильви посмотрела на огонь, куда-то в самую середину. — Она любила его.

Через секунду Том все понял.

— Твой отец был геем?

— Он и сейчас гей, — ответила Сильви. — Я узнала об этом только после смерти дедушки, его отца. Именно тогда он перестал притворяться примерным мужем и отцом и уехал со своим любовником на один из греческих островов, несмотря на то что маме уже диагностировали рак груди. Отца больше не интересовало, что скажут другие. У него в жизни был только один авторитет. Его собственный отец.

— Если твоя мама любила его, Сильви, я думаю, она была рада тому, что он наконец-то обрел себя самого.

— Она тоже так говорила. Но ей не хватало его. Это было жестоко с его стороны — покинуть ее в такой момент.

— Ты не думаешь, что для нее это тоже стало облегчением? Когда ты болен, вся твоя энергия должна быть направлена только на выздоровление.

Сильви лишь покачала головой в ответ.

— Ты видела его с тех пор?

Молчание было ответом на этот вопрос.

— А он хотел с тобой увидеться?

Сильви пожала плечами.

— Он посылал нам через семейного адвоката открытки на дни рождения и на Рождество. Я возвращала их нераспечатанными.

— Нет…

Это слово само соскользнуло с его языка. Сильви посмотрела на Тома. Ее красивый лоб немного нахмурился. Она ждала, что он скажет что-то еще, но он справился с нахлынувшими нежданно воспоминаниями. Ведь это вовсе не его история.

— Твой отец даже не знает, что скоро станет дедушкой? — спросил Том. — Ты надеешься на то, что он узнает об этом, прочитав объявление в «Таймс»? Как там они пишут: «У Сильви Дачем Смит и… — Том не в состоянии был произнести имя Джереми Хилайера, — скоро родится сын».

Том вспомнил, как сам впервые узнал о свадьбе и беременности Сильви из журнала. Он помнил, какой шок тогда испытал, какую боль…

— Дочь, — тихо поправила его Сильви.

— Дочь, — повторил Том.

Маленькая девочка со светлыми кудряшками и голубыми глазками, от одной только улыбки которой папино сердце способно разорваться на куски.

— Представляю, что он почувствует, когда узнает об этом, — сказал Том.

Сам Том уже знал, что никогда не сможет стать частью той жизни, к которой так стремился.

— Почему ты об этом беспокоишься? — раздраженно спросила Сильви. Она совсем не ожидала услышать такое от Тома.

— Сильви, он твой отец. Его сердце будет разбито, — сказал Том, потому что не мог не сказать, и Сильви это почувствовала.

Но так сложно сразу изменить свое мнение, особенно когда речь идет о ране, полученной в детстве.

— Как ты смеешь! — с возмущением воскликнула она, подавшись вперед.

— Сильви, прости меня… — Том протянул руки, чтобы остановить ее, успокоить, но понял, что извиняться уже поздно. Все произошло так неожиданно. Он хотел только, чтобы она вспомнила о своем счастливом детстве, и вовсе не собирался ворошить былое, а тем более теребить старые раны. Да он и не задумывался даже о том, что они у нее могут быть.

— Прости? — Сильви оттолкнула от себя Тома и встала с кресла. — Ты наступил мне на старую мозоль, — гневно сказала она и быстро направилась к выходу из библиотеки, оставив Тома размышлять, что же такого ужасного он совершил. Что ж, видно, глупые фантазии о счастливом детстве всего лишь его собственная иллюзия.

— Сильви, пожалуйста… — Она была уже в дверях, когда он догнал ее и заслонил собой выход.

Она не хотела смотреть на него, не хотела говорить с ним. Просто ждала, когда он даст ей пройти. Но он не мог сделать этого, пока не скажет ей тех слов, что сидели у него как ком в горле.

Том уже извинялся перед ней сегодня утром, но тогда он понимал, что был не прав. Сейчас же нет. Если бы только она осталась, объяснила ему, почему…

— Прости меня, Сильви. Это не мое дело…

Она посмотрела в потолок, всем своим видом давая понять, что не хочет продолжать разговор. Но глаза ее были подозрительно яркими, и Тому захотелось обнять ее, утешить, защитить от того поступка, который, по его мнению, мог бы стать самой большой ошибкой в ее жизни.

Ей не стоит выходить замуж за Джереми Хилайера. Он предал ее однажды, он сделает это и еще раз. Она не должна выходить за него замуж только потому, что носит его ребенка.

Неужели она так отчаянно хочет дать своему ребенку то, чего сама, по ее мнению, была лишена в детстве? Если так, то она ошибается. Возможно, ее отец не идеален. Ее детство, быть может, не было картинкой из детской книжки, как он ранее предполагал. Но у нее есть отец, а Том знает, что это такое — получать письма с пометкой «Вернуть отправителю».

— Ты потеряла маму, Сильви. Ты не сможешь вернуть ее назад. Но у тебя есть отец. Не позволяй гневу и гордости разлучать вас.

— Что! — Она смотрела на него. Глаза сверкали гневом.

Этот гнев был осязаемым, как удар в челюсть. Том отступил. На секунду ему показалось: сейчас она скажет что-то еще. Но она только покачала головой.

— Я не то сказал? — спросил он.

— Не надо. Просто не трогай меня. — У нее в глазах блестели слезы. Том надеялся, что сможет вернуть ее к камину, утешит, даст возможность выплакаться, но она только отступила назад и сказала: — Как можно быть таким лицемером!

Сильви не стала дожидаться ответа, открыла дверь, вышла из библиотеки и побежала вверх по лестнице, оставив его в раздумьях о том, что же такого он сказал. Что могло ее так разозлить?

Лицемер? С чего она взяла? Он хотел только помирить ее с отцом. Рождение ребенка — хорошее время для новых дел, хорошее время для того, чтобы забыть о старых ссорах. Возможно, она не хотела слышать то, что он сказал ей, но это никак не означает, что он лицемер.