Эстелла прибыла в нью–йоркский собор Святого Патрика с видом, которого, собственно, от нее мир и ожидал. Выглядела она как Стопроцентная Католичка — в белой блузке, плиссированной юбке, в гольфах и туфельках с цветными союзками. Ее темные волосы были заплетены в косички, а грим на лице предоставлен самой природой. Архиепископ показал ей Нью–Йорк, и все средства массовой информации получили возможность эксклюзивной съемки: Чудо–Девочка на фоне Большого Яблока. В лаборатории приматов Колумбийского университета перед камерами пяти американских и тридцати девяти иностранных телекомпаний она поговорила на языке жестов с шимпанзе. Когда один из репортеров попросил ее продемонстрировать что‑нибудь для их телезрителей, она милостиво уделила ему несколько мгновений. И только зрители с дефектами слуха смогли разобрать, что она сказала репортеру: «Засунь себя в задницу дикобраза».

Искушение — постоянный спутник всех Святых и Спасителей, мучеников и мессий, однако, в отличие от большинства борющихся с ним, Эстелла приняла вызов искушения творчески. Снова она попала в поле зрения средств массовой информации только в модной нью–йоркской дискотеке. Вместе со своими гольфами и туфельками с цветными союзками. И только — больше на ней ничего не было. Потом она полетела с одной рок–группой в Лос–Анжелес на их собственном реактивном самолете, и они вынуждены были отменить три концерта, чтобы отдохнуть после перелета. Она посидела в цементной ванне перед Китайским Театром Груманна, сыграла небольшую роль в кинокартине под названием «Няньки ниндзя», стала почетной гостьей одной телевизионной игры, выиграла в ней десять тысяч долларов, отправилась в постель с ведущим и двумя другими участниками и успела на самолет в Париж, не пробыв в Америке и сорока восьми часов. Искушению просто не выпало случая представиться.

Скандальные газетенки из супермаркетов не вонзали зубы ни во что подобное со времени самого «остановления пуль». Телестанции на ходу неистово выдумывали эвфемизмы, одновременно не успевая отряжать съемочные группы во все места, где она появлялась. Когда самолет Эстеллы приземлился в Париже, ее встретил особый эмиссар из Ватикана с посланием от Папы, которое гласило просто: «Зачем ты все это делаешь?» Она ответила корявым почерком на открыточке с изображением Храма Святых Пуль: «Это круче, чем чистить башмаки рыбаку, разве нет?» Папе не нашлось, что сказать.

Через пару часов Эстелла оказалась в тюрьме: кураторы Лувра отказались признать ее заявку на то, что «Святая Эстелла, Ебущая Охранника» — величайшее произведение искусства в жанре живой картины, которое следует оставить в постоянной экспозиции ввиду его религиозной значимости. Ее перевели в одиночный карцер после того, как она устроила небольшой бунт, потребовав от трусов поставить ее перед расстрельным взводом. На следующее утро Эстеллу освободили под поручительство адвоката Б. Снида Бандуччи, который провел ее сквозь кипящий рой наймитов пера в ближайший собор, с паперти которого объявил, что перед пресс–конференцией Эстелла хотела бы исповедоваться.

Из исповедальни она вынырнула цветком новообретенной чистоты, олицетворением благодати, со смененными шинами и заново натянутой девственной плевой. Ее исповедника из кабинки пришлось выволакивать — из ушей у него хлестала кровь, а лицо исказила предсмертная гримаса безнадежного оргазма. Епитимью Эстеллы — семьдесят три миллиона «Славься Марий» — Бандуччи позднее опротестовал в суде, и ее заменили на пять остановок на крестном пути и десять недель службы ведущей телевизионной лотереи на кабельном телевидении Ватикана.

Прямо на ступенях собора Эстелла обвила руками Б. Снида Бандуччи и объявила, что намеревается сочетаться узами брака с дородным юристом, в которого без памяти влюбилась, еще когда тот приходил к ним в школу преподавать основы корпоративного церковного права. Свадебную церемонию назначили — с Божьей помощью — в Храме Святых Пуль через две недели.

ЧАСТЬ 3: МУЧЕНИЧЕСТВО

После того, как произошло чудо «остановления пуль», деревушка превратилась в довольно большой город. Ее жители разбогатели, продавая земельные участки застройщикам и торгуя сувенирами для паломников. На каждом перестестке они установили киоски и прилавки с медальонами «Святая пуля» и декоративными тарелками «Святая пуля». Пули также заливались в блоки из плексигласа над фотографиями сестры Октавии и Эстеллы. В каждом переулке туристов и паломников обязательно поджидал какой‑нибудь местный житель в длинном пальто — он продавал из‑под полы фотоснимки обнаженной Эстеллы, натирающей себе промежность шарфиком (преимущественно кадры из пиратской копии «Нянек ниндзя»).

Когда объявили свадьбу, отели поблизости от Храма начали заполняться золотой молодежью и королевскими особами всего мира: они надеялись получить самые выгодные места перед Храмом, чтобы лицезреть бракосочетание Чудо–Девочки. Церемония обещала быть грандиознее свадеб британской королевской семьи, члены которой отказались от участия, предпочтя жевать за чаем кислый виноград и читать вслух толстый том «Радостей кровосмешения». Телевизионные компании понатыкали везде спутниковых тарелок, а рекламные дирижабли резиновой компании бросали на Храм свои округлые тени, объявляя тридцатифутовыми буквами, что «весь третий мир ездит без аварий на всепогодных шинах радиального типа».

В день свадьбы зеваки и доброжелатели выстроились вдоль бульвара, ведущего к паперти Храма. Невеста прибыла в позолоченном старинном экипаже. На ней были черные ажурные чулки, белое платье с двадцатифутовым шлейфом и диадема с названием ее любимой марки кроссовок. Б. Снид Бандуччи с Архиепископом ждали ее на вершине лестницы, а зависшие в воздухе пули смотрели им прямо в спины. Охрана расчистила в толпе проход для Эстеллы и сестры Октавии, которой предоставили увольнительную из ватиканской химчистки: Папа дал свое соизволение на время ее отсутствия носить только те мантии, которые можно стирать и не гладить.

Доиграл свадебный марш, толпа притихла. Лишь несколько комментаторов бормотали своим зрителям то, что было видно и без их хорошо отрепетированного на состязаниях по гольфу шепота. Архиепископ поправил микрофон — и тут прогремел первый выстрел. Пуля срикошетила от каменных ступеней.

Участники и почетные гости свадьбы обернулись и всмотрелись в толпу. У самого низа лестницы стоял косоватый старик в черном берете. Он целился в Эстеллу из автоматического пистолета. Сестра Октавия моментально толкнула девушку на землю, а сама упала сверху, прикрывая ее живым щитом. Когда прозвучал второй выстрел, сестра Октавия не почувствовала боли. Полковник Мендес схватился за грудь окровавленными руками. Охранник, сделавший второй выстрел, бросился было к полковнику, чтобы нейтрализовать его, но все было кончено. Полковник упал и теперь тихо смотрел, как жизнь вытекает из него красными ручейками по белым ступеням Храма.

— Это меня нужно было остановить, а не тебя спасти, — успел вымолвить он.

В ту минуту, когда дыхание Мендеса остановилось, за спинами собравшихся раздался какой‑то глухой стук. Святые Пули, одна за другой, падали на пол Храма свинцовыми слезами. Господь Бог истерически хихикал и никак не мог остановиться.