На следующий день после свадьбы нам с Жаклин предстояло вернуться в наш дом на Канарских островах. Тем же рейсом отправлялся назад в свою епархию и отец Луи. По какому-то недоразумению прошла информация, что на рейс из Касабланки осталось только одно свободное место, и Жаклин поехала вместе с обоими священниками в аэропорт, чтобы усадить на самолет хотя бы кого-нибудь одного из них. Отец Луи уже находился на борту, когда в Эль-Аюн пришло известие о трагедии в Оране. Мы же узнали страшную новость только вечером, из уст отца Акачио. Он оставался внешне спокойным, в его словах не звучало ни ненависти, ни жажды мщения. Еще менее он казался озабоченным собственной участью, хотя вскоре должен был остаться единственным христианином в краю, где все прочие молились Аллаху. «Церковь всегда имела своих мучеников», — спокойно заметил святой отец. Мученичество зародилось гораздо раньше, чем появился на свет Мухаммед. К тому времени христианство вело борьбу за существование уже более пяти сотен лет. Почти двухтысячелетняя история церкви освящена именами многих мучеников. И на смену его другу в Оран уже едет новый проповедник христианства, архиепископ Клавери.

Проводив Жаклин в аэропорт, я оставался в таком же незамутненном состоянии духа. Утреннее солнце мирно освещало изумляющие своей новизной извечно юные пески Сахары, с которыми связано столько исторических событий и вершин человеческой мысли. Внезапно я понял, что мне совершенно нечего делать и что я свободен, как птица. Никаких обязательств, никакого графика. Я не планировал этого отдыха, но тем не менее он пришел как замечательный и долгожданный подарок.

Я отыскал кресло на плоской крыше отеля, куда не доносился навязчивый визг транзисторов и где можно было наслаждаться тишиной под голубым небом. Кроме неба, в поле моего зрения попадали лишь верхушки пальм из близлежащих садов да беззвучно чертившие по небу узоры птицы. Время исчезло, как исчезает оно на плоту посреди океана. Никакой почты. Никакого телефона. Только звенящая тишина, под которую так хорошо думается.

— Наконец-то ты сможешь отдохнуть, — напутствовала меня Жаклин перед отъездом. По ее словам, за все пять лет нашего знакомства у меня не было ни одной недели, свободной от каких-нибудь планов или проектов. Возможно, она права, но все дело в том, что мои программы не только и не столько работа, сколько любимое увлечение.

У постороннего наблюдателя может создаться впечатление, что я — упрямый авантюрист, перепрыгивающий с одного плота на другой и безнадежно погрязший в научных баталиях. На самом же деле я очень миролюбивый человек, прежде всего заинтересованный в том, чтобы найти решение той или иной проблемы, докопаться до ее корней. Но чем больше я делаю и чем больше я вижу, тем сильнее я поражаюсь ужасающему уровню неграмотности, царящему в научных кругах, среди так называемых «авторитетных ученых». И они еще претендуют на исключительное знание! С этим надо разобраться.

Должен признаться, что если бы всякий раз, когда я очертя голову бросался в новую экспедицию или исследование, меня постигала бы неудача, я, скорее всего, в конце концов сдался бы и нашел себе какое-то другое занятие. Но неизменно, когда я делаю открытие, которое оказалось мне по силам, я увлекаюсь, и мне хочется продолжать. И дело тут не только в интересе ученого. Я просто получаю от всего этого удовольствие.

И тем не менее, Жаклин сказала чистую правду. Стоит мне закончить экспедицию или книгу, как я начинаю что-то новое. Между путешествиями, перепиской и рукописями никогда не бывает перерывов. Наверное, я сумасшедший.

«Сумасшедший, — подумал я и вдруг услышал, как это слово эхом отозвалось где-то в глубине моего сознания. — Наверное, в разговор вступил мой аку-аку», — усмехнулся я.

Жители острова Пасхи утверждали, что у меня есть аку-аку. Все их предки, и многие из ныне живущих, имели аку-аку, маленьких невидимых спутников, в нужную минуту подававших добрые советы. Никто, кроме очень толкового аку-аку не мог бы посоветовать мне приехать на их пустынный остров и начать копать именно там, где лежали скрытые от людских глаз статуи.

Я всегда с удовольствием вспоминаю о тех нескольких месяцах, когда на острове Пасхи работала первая археологическая экспедиция. Тогда там не было ни причала, ни аэропорта. На самом одиноком острове в мире жило не более тысячи человек, и только раз в году, на Рождество, туда приходил чилийский военный корабль с очередным запасом провизии для потомков тех мастеров, что некогда воздвигли сотни гигантских каменных статуй, ныне бесславно сброшенных с пьедесталов. Сейчас на острове Пасхи есть и пристань, и аэродром, а когда в 1950-х годах наше исследовательское судно бросило якорь в заливе Анакена, местные жители питались только сладким картофелем да тем, что удавалось взять у океана.

Тогда, как и сейчас, у меня оставалось много времени для размышлений и фантазий. Пока мы раскапывали статуи или отдыхали на древней каменоломне, я думал о неведомых мореходах и о носителях ушедших традиций. Дни и ночи, в которые не ощущалось бега времени. Мои мысли унеслись в прошлое, а над головой сияло все то же синее небо. Скоро я уже не мог вспомнить, где я нахожусь. Мне показалось, что я слышу голос аку-аку.

— Иа-ора-на. Каоха-нуи. Здравствуй. Давно не виделись.

Внутренне я улыбнулся. Очевидно, мы оба в хорошем настроении и не прочь пошутить. «Давненько я не слышал тебя, — подумал я. — Трудно было не потеряться с тех пор, как я покинул мирный остров Пасхи?»

— Я не покидал тебя ни на минуту. Это ты пропадал. Сперва ты перенес меня из Полинезии в джунгли Южной Америки, затем на бревенчатых и папирусных плотах мы переплыли три океана, а теперь ты засунул меня на крышу дома посреди Сахары. В чем смысл такой гонки? Ты ученый или авантюрист?

— За исключением четырех лет в армии, куда я записался добровольцем, чтобы воевать против нацистов, всю свою жизнь я занимался только научными исследованиями. Началось все в восемнадцать лет, когда я принялся за изучение биологии. А приключения? Приключения только делали жизнь интереснее. Я никогда не ищу приключений ради них самих, но с радостью принимаю их как приятное дополнение, если к ним приводят эксперименты с древними инструментами, или поиски неизвестных культур, или борьба с закостеневшими догмами относительно доисторических судов.

— Люди говорят, что ты везунчик.

— Дело не столько в удаче, сколько в умении избегать неудач.

И тут вернулась Жаклин. Да, мне действительно повезло. Не встретить ее было бы большой неудачей.

Мы дремали в шезлонгах на крыше с видом на Сахару, а мой аку-аку все не унимался со своими вопросами.

— Не пора ли и честь знать? Свой первый медовый месяц ты проводишь на Фату-Хива, потом с другой невестой едешь на остров Пасхи, а вот теперь взял и женился посреди Сахары — прямо как мусульманин. Третья жена! Может, остановишься?

Да, действительно пора остановиться. Девять жизней и три брака. Всему должен быть предел. А в мусульманскую веру я не обращался. Просто мы с Жаклин познакомились именно здесь, благодаря священнику, который показал нам изваяния, вырезанные из камня.

— Ты веришь в Аллаха?

— У Аллаха есть много разных имен на разных языках. Я думаю, что Бог христиан — он же и Яхве иудеев, и Аллах мусульман.

Дело не в том, веришь ты в Библию или в Коран. Дело в вере в того Бога, о котором написаны эти книги. А Он един. Отец научил меня вечерней молитве. Исконный норвежец, он никогда даже не заговаривал об Аллахе, но и слово «Бог» никогда не слетало с его уст. Он всегда говорил: «Всевышний».

В школе нас учил закону Божьему священник. Меня восхитили Адам и Ева, а еще Ной с его животными. Когда мы дошли до Иисуса, я тоже слушал с интересом — у Него было чувство природы, и Он мог сказать: «Поглядите на птиц в полях, ни один знатный человек не имеет таких богатых нарядов» [1]. Но когда учитель начал рассказывать, как Иисус пришел на свадьбу и превратил воду в вино, я решил, что тут вкралась ошибка, и поднял руку.