Наблюдатель на качающейся мачте докладывал, что не видит никаких огней, кроме быстро приближающихся слева вспышек. Маяк-то мы минуем, но где же риф? Он явно не освещен. Современные суда не ходят по эту сторону маяка.

Асбьёрн простерся на загнутых вверх носовых связках и, высунув вперед голову, чтобы не мешали наши фонари, высматривал подводные камни. Световые сигналы незримой башни проскользнули слева от нас на некотором удалении. Хватит ли этого расстояния, чтобы благополучно обойти неосвещенный риф?

Мы тщетно пытались пронизать взглядом темноту с палубы и с мачты; в это время из рубки выбрался Карло и сказал, что слышит шум прибоя. Все внимательно прислушались. Точно. Теперь и остальные уловили, что к шипению гребней вокруг ладьи примешивается все более громкий, ритмичный аккомпанемент волн, разбивающихся о камни. Рокот доносился откуда-то спереди-слева.

Суша. Скалы. Теперь с левого борта. Хорошо слышно. А что впереди? Для верности мы отвернули еще сильнее вправо и пошли курсом 320°, по-прежнему ничего не видя. Гул прибоя постепенно пропал, заглушенный привычно бурлящими гребнями. А вскоре и этот шум заметно умерился. Заодно прекратилась боковая качка. Видно, что-то заслонило нас от ветра. Скорее всего, оказавшийся с наветренной стороны островок с маяком. Самое подходящее место, чтобы отдать якорь и ждать благоприятного ветра. Впереди только широкие отмели и острые скалы Файлаки. Норман крикнул с мачты, что видит на горизонте рассыпанные по берегу острова тусклые огоньки.

Я скомандовал развернуть судно на сто восемьдесят градусов и спустить парус, чтобы отдать якорь с носа, где широкие полосы буйволовой кожи предохраняли бунты от повреждения тросом. Детлеф с помощниками уже стоял на носу, держа наготове якорь. Ребята ловко управлялись со шкотами, фалами и брасами, и вот уже парус собран на рее, можно бросать малый якорь. Безупречное взаимодействие! Часы показывали 22.30.

Через несколько секунд с носа донеслись какие-то возгласы. Шум волн не позволял разобрать слова. Стоявший на крыше рубки Норман сказал, что мы, похоже, потеряли якорь. То же самое прокричал откуда-то спереди Эйч Пи. Что за неуместные шутки, когда перед нами рифы? Я отказывался поверить услышанному, пока вынырнувший из темноты Детлеф не доложил, что якорный трос лопнул.

— Живо! Второй якорь!

К счастью, на корме у нас лежал в запасе другой якорь, поменьше. Карло и Детлеф уже полным ходом готовили его. Мы проверили и перепроверили все узлы. Я снова и снова твердил:

— Смотрите, чтобы все было в порядке! Больше нам нечем зацепиться за дно!

Пошел за борт второй якорь. «Тигрис» начал выходить из полосы заштиления, образованной незримым островком, ветер нажал на высокую корму и нос, и мы стали набирать скорость. Якорь явно не зацепился за дно. Кто-то негромко предположил, что, может быть, и этот якорь потерян. Остальные молчали. Детлеф подергал трос и решил выбрать слабину. Из черной воды вынырнул оборванный конец. Мы продолжали молча смотреть. Детлеф застыл, не находя слов. Молодой немецкий капитан, привыкший нажатием кнопки выбирать многотонные якорные цепи, стоял с потерянным видом, держа в руке обрывок каната.

Мы лихорадочно соображали, что еще можно привязать к тросу, чтобы остановить снос. И ничего не могли придумать.

Увеличивая скорость, «Тигрис» шел прямо на поджидающую нас непрерывную цепочку скал, и никакие маневры рулевыми веслами не помогали. Мы отчетливо различали тусклые огоньки на невидимом берегу Файлаки. Скоро они выстроились вдоль всего горизонта — ни справа, ни слева не обойти, хотя бы и под парусом.

При дневном свете мы бы видели сушу. Попытались бы высмотреть участок поровнее и править туда. Возможно, среди рифов есть проход, хоть лоция и утверждает, что с этой стороны к берегу подойти нельзя. Но сейчас царила ночь, стрелка часов приближалась к двенадцати. Напоремся на скалы раньше, чем увидим их. Потерпим крушение в полной темноте.

И все же у нас нет причин для паники. Наша конструкция — самая безопасная в таком положении. Веревки и камышовые бунты могут быть растерзаны, но нас они спасут от гибели на камнях. Слава богу, что мы подходим к бурунам не на дощатой лодке. Тогда нам всем пришлось бы худо.

Судя по всему, наше гордое суденышко обречено, разве что удастся отстроить его заново. И это еще до того, как оно получило возможность по-настоящему проявить себя. Что говорить, и для нас, и для ладьи было бы куда лучше, если бы мы хоть что-то видели. Но мы словно одиннадцать слепцов. Попробуй проплыть между рифами или выпрыгнуть на скалу, когда без фонаря собственных рук не видно!

Оставалось только одно: возможно больше затормозить снос. Удастся — может быть, оттянем крушение до рассвета. Да и удар о камни будет слабее.

— Отдать плавучий якорь!

Он висел наготове на краю мостика у моих ног.

Плавучий якорь представляет собой всего-навсего длинный конусообразный мешок из грубой парусины, нехитрое устройство, которое волочится по воде, позволяя дрейфовать кормой или носом к ветру, когда шторм вынуждает убрать паруса. В вершине конуса — отверстие для пропуска воды.

Пошел за борт плавучий якорь, и сразу будто включили мощный тормоз. Настолько мощный, что снос совсем прекратился. Огни на острове перестали смещаться, мигалка маяка — тоже. Никогда еще я не видел, чтобы плавучий якорь работал так здорово. Развернувшись высокой кормой к ветру и частой волне, мы застыли на месте в кромешной мгле. Никто из нас не подозревал, что кругом совсем мелко и парусиновый мешок зацепился за дно. Вместо того чтобы плавать у самой поверхности, он, качаясь в ложбинах между волнами, загребал рыхлый грунт. Наполнился илом, отяжелел и зарылся в густое месиво.

Редкие тусклые огоньки на невидимом берегу, скорее всего, были керосиновыми фонарями вроде наших. А где фонари, там дома или хижины. Мы находились достаточно близко, чтобы с берега могли заметить наши огни, и я несколько раз передал сигнальным фонарем СОС. Ответа не последовало. В черном ночном небе над Файлакой слева можно было рассмотреть едва заметное зарево от огней современного города. Эль-Кувейт, в 30 милях от нас. Над нами выше облаков прогудел самолет.

От консорциума в лице Би-би-си мы получили портативную радиостанцию для передачи репортажей с борта. Зная, что на кувейтской береговой радиостанции, расположенной по ту сторону Файлаки, установлено круглосуточное дежурство, Норман попробовал связаться с ней. Никакого ответа. Нам вообще никто не отзывался.

Мы расписали дежурство на остаток ночи — по два человека на вахту — и спали одетые, подложив под голову спасательный нагрудник вместо подушки. Плавучий якорь умерил нашу тревогу. Отчасти. Норман скатал свой матрац и извлек из ящиков, на которых спал, другую рацию, взятую им на время плавания у своего друга-радиолюбителя, поскольку он не очень-то полагался на аппаратуру, полученную от консорциума. А так как мы с Норманом лежали в рубке ногами друг к другу, пришлось мне примостить свои ноги на его скатке. В два часа ночи кончилась моя вахта, но не успел я толком уснуть, как снова проснулся и вылез на палубу. Мысль о грозящей опасности не давала мне покоя. Мы опять стали время от времени посылать световые сигналы в сторону острова. Три короткие вспышки, три долгие, еще три короткие. СОС. Никакой реакции. К тому же большинство огней на берегу погасло, и я лег, оставив на вахте Тору и Юрия.

Раза два или три я выходил из рубки, чтобы проверить направление ветра и положение маяка, потом снова ложился. Вдруг Юрий позвал меня и сообщил:

— Отвечают!

Пять утра. По-прежнему непроглядная темень. Я выбрался на палубу: точно, кто-то с правильными промежутками посылал в нашу сторону долгие световые сигналы. Яркий источник света включался чуть левее одного из немногих оставшихся тусклых огней. Мощный электрический фонарь. На борту какого-нибудь судна? Нет, явно на берегу, судя по тому, что фонарь неподвижен.

Я снова и снова передавал СОС, и каждый раз получал в ответ букву Т в подтверждение приема. С радостью думали мы о том, что скоро к нам подойдут и проведут «Тигриса» между рифами или отбуксируют в обход острова. Наконец-то есть контакт с людьми.