Три кардинала слишком много пожили, слишком тесно были связаны с подобными себе, слишком много хитрили с Богом, чтобы слиться с потоком верующих, которые пришли, чтобы выразить свою любовь Спасителю и его святым. И все же спокойным шагом, шурша своими пунцовыми одеяниями, они достигли дворца. При их приближении гвардейцы задерживали дыхание, а прелаты низших рангов и миряне, занимавшие административные должности, бросали в их сторону завистливые взгляды. Они готовы были на все, лишь бы надеть однажды престижную униформу, цветом напоминающую кровь Христову, — красную кардинальскую шапочку, переданную папским послом, и короткую пелерину того же цвета. А иметь, подобно кардиналам, свой герб, нарисованный мягкой пастелью, с изображением галеро [30]— это было мечтой из разряда невыполнимых.

Малое количество епископов и еще меньше священников начиная с 1181 года носили титул, дающий право участвовать в избрании папы. Это право было ограничено буллой «Cum gravissima»папы Иоанна XXIII, подтвержденной новым «Кодексом канонического права» 1983 года. Три привилегированных священнослужителя являлись членами Священной коллегии, чья сложная структура была непонятна простому смертному. Они прекрасно знали свой ранг согласно протоколу — второй после декана ордена Кардиналов-епископов. Будучи на вершине иерархии, они находились выше кардиналов-патриархов, кардиналов-протопресвитеров, кардиналов-пресвитеров, кардиналов-протодьяконов и кардиналов-дьяконов. Но им этого было мало.

На некотором отдалении за троицей следовал монах. Голова его была опущена, лицо скрыто капюшоном, он не привлекал ничьего внимания. Самое большее, что можно было заметить, и лишь на мгновение, — его присутствие в пурпурном кильватере монсеньоров. Казалось, это призрак скользит по мраморным плитам.

Когда они оказались в личных апартаментах папы, монсеньор Норберто Ривера Каррера попросил монаха подождать немного в папской приемной.

Бенедикт нежил и лелеял их. Он смотрел на них и думал о людях, считавших, будто счастье невозможно обрести в этом мире, о людях, которые прикладывали столько усилий, чтобы иметь возможность радоваться жизни. Сколько на это тратится времени и сил! Почему человек обязан жить в страдании, как Христос и святые мученики? Во имя каких непостижимых принципов он обязан страдать? Три кардинала не возводили страдание в ранг догмы. Напротив. Они излучали счастье. Выдающейся карьере каждого из них все благоприятствовало с момента окончания семинарии. Не много скрытых трудностей ожидало их на пути, приведшем на вершину Церкви, и они с тех пор жили в роскоши, которой многие испанские, итальянские и французские дворяне, да и богатые промышленники и владельцы средств информации, могли бы позавидовать.

Самым счастливым из этой троицы выглядел монсеньор Ривера Каррера. Он дегустировал кофе, поданный в миниатюрных чашечках баварского фарфора. Аромат и вкус этого кофе были уникальными. Это была тонко смолотая смесь специально отобранных зерен. Кофе был намного вкуснее того, что он привык пить у себя в Мексике. Он надкусил вкуснейшее песочное печенье с миндалем, для аромата сдобренное щепоткой специй. Оба его коллеги были в полном восторге.

Папа, искусный спорщик, одаренный дипломат, намеренно избегал темы реорганизации своего управленческого аппарата и Церкви в целом. Беседовали об исламе и о терроризме. Папа, высказав некоторые мысли в оправдание своей речи, навлекшей на него гнев представителей мусульманского мира, подвел нерадостный итог сложившейся ситуации, упомянув о возможности возникновения конфронтации между Римом и Меккой. Он не произнес слова «крестовый поход», но идея святой войны угадывалась в его речах.

Кардиналы соглашались с его словами — то и дело выразительно прикрывали глаза, качали головами. Речь папы не была импровизацией: в ней чувствовалось прекрасное знание ситуации, почерпнутое из досье, предоставленных секретными службами.

— Короли и принцы Залива погрязли в грехах, и однажды наступит день, когда муллы и улемы отнимут у них троны. Не надо быть великим прорицателем, чтобы предсказать пожар, который охватит страны Залива и Среднего Востока. И пожар этот скажется на мировой экономике, спровоцировав экономический спад во вех отраслях. Привычный к насильственным методам воздействия, ислам под предводительством Ирана, а затем и Пакистана, сделает все возможное, чтобы дестабилизировать ситуацию в Ливане, убивая католиков, и чтобы уничтожить государство евреев. Тогда мы вступим в войну, и победа должна быть нашей, какие бы средства не пришлось пустить в ход…

Что касается средств, то у Церкви в них не было недостатка. Чтобы объединить католиков в непобедимую армию, они воспользуются реликвиями и мощами. Самое боеспособное из этих духовных орудий находилось в распоряжении кардинала Мехико — нерукотворное изображение Пресвятой Девы Гваделупской. Латинская Америка ее превозносила. И вся Латинская Америка поднимется на безжалостную войну против неверных, если епископы континента, вещая от ее имени, пообещают отпущение всех грехов тем, кто умрет за нее.

Это был пространный план, разработанный подчиненными понтифика. Он базировался на манихейском видении будущего, ожидавшего человечество.

— Думаю, вы удивитесь, услышав, что я уготовил Турции участь государства-буфера между Европой и Средним Востоком. Приручить турков — не самая легкая задача. Придется послужить и вашим и нашим… Нужно дать им понять, что, несмотря на то что официальной их религией является ислам, в их интересах принять нашу сторону. Когда придет время, я официально буду просить о том, чтобы Турцию приняли в Европейское сообщество.

— Это очень рискованно, — сказал Ривера.

— Турки ненавидят арабов. Какой бы из вариантов развития событий ни сработал, они обречены на противостояние. Турки, сами того не осознавая, лелеют идею возрождения своей империи, мечтают снова занять лидирующую позицию среди исламских наций. Я помогу им в этом, даже если понадобится пойти на договоренности с их религиозными властями. Пусть каждый берется за работу! Пусть каждый сражается за свою Церковь! Я рассчитываю на вас, братья мои.

— Нам следует добиться того, чтобы члены «Opus Dei» и «Легиона Христа» стали провоцировать наших врагов всюду, где это только возможно, — высказал свое соображение Зумаррга, архиепископ Кито.

— Наш брат прав, — добавил кардинал Торне, чье суровое лицо вызывало в памяти портрет средневекового инквизитора, зачитывающего смертный приговор. — Мы можем распоряжаться ресурсами этих орденов, их члены выполнят любой наш приказ, если ваше святейшество решит прибегнуть к их помощи.

Папа по очереди посмотрел на каждого. Взгляд его стал настойчивым, упав на лицо Риверы Карреры, но кардинал Мехико, будучи человеком осторожным, промолчал.

Бенедикту пришлось открыть карты.

— Братья мои, я знаю, что вы поддерживаете тесные отношения с «Делом» и его ближайшим противником. Но прошу вас, не давайте повода к критике и негодованию, делая эти контакты слишком тесными. Боюсь, и это касается прежде всего «Opus», что поток членов этих могущественных организаций захлестнет нас, — сказал он, не сводя глаз с кардинала Мехико.

Из трех присутствующих кардиналов Норберто Ривера Каррера был самым влиятельным. Пожалуй, он был самым могущественным из кардиналов и епископов планеты. Его гениальный ум и способность мгновенно вычленять удачные возможности не имели себе равных: ни руководители религиозных орденов, ни даже папа не мог с ним в этом сравниться.

Как ни старался Бенедикт, ни единой эмоции не отразилось на неподвижном лице с четкими чертами. Только в глубине зрачков промелькнула искорка… Да, в этих глазах ковалось оружие для нанесения ответного удара, отточенное стремительной мыслью. Чувственные губы кардинала растянулись в двусмысленной улыбке: