Сумерки принесли с собой волнение. Кто-то оставил пергамент в изголовье его кровати. Он содержал всего одно предложение, написанное крупными печатными буквами:

«Скажи нам, Мария Магдалина, что видела ты в пути?» Двенадцатью днями ранее, шестнадцатого сентября, во время лунного затмения, он получил другое странное послание, напомнившее ему о сто девятом предсказании Малахии:

Он не знал, кто был автором этого послания, как не знал и того, кто оставил ему пергамент, который он сейчас держал в дрожащей руке. Следует ли ему предупредить своего секретаря монсеньора Маже или свою ассистентку сестру Винченцу, рассказать им о своих тревогах? Сестра Винченца до сих пор находилась в его покоях. Но он не стал ее звать. Кто же, кто призывает его к осторожности? За месяц своего правления он успел нажить много врагов, поскольку не скрывал намерения очистить Церковь, изгнав тех власть предержащих, кто сбивает ее с пути, ведущего к Богу. Помнил он и о том, что со времени своей последней поездки в Южную Америку является хранителем страшной тайны, способной подорвать устои Ватикана, хотя никто так и не понял ее сути. Для большинства христианских сановников он за малый промежуток времени стал папой нежелательным. Но не для народа. Миллионы простых людей его любили. И он будет править во имя этих миллионов верующих.

Иоанн Павел обхватил голову руками и задумался. Шло время. Часы пробили девять вечера. Он вернулся в свой кабинет, где находились все бумаги, и собрал разрозненные листки, на которых он запечатлел почти в окончательном виде свой большой проект.

Дадут ли ему время, чтобы успешно его реализовать? На одном из листков он начертал новую органиграмму курии и итальянской Церкви, предполагавшую отставку монсеньоров Вилло и Коломбо, перевод в Милан монсеньора Казароли, назначение Бенелли на пост государственного секретаря и Полетти — в викариат Флоренции. Не говоря уже о десятках других людей, причастных к темным делам и являющихся членами сомнительных организаций. Он примет драконовские меры, чтобы ослабить «Opus Dei» [4]и «Легион Христа» [5]. А еще он распорядится создать в Ватикане крупный центр милосердия, в котором найдут приют римские бездомные, а также сделает все возможное для повышения статуса женщин в лоне Церкви.

— Завтра же займусь вопросом о смещении с должности нынешнего президента банка Ватикана, — пробормотал он.

Перед глазами Иоанна Павла I возникла картина: монсеньор Марцинкус передает чемоданы с миллионами долларов секретным организациям и мафии, орудующим во благо Сатаны. Этот человек был ему отвратителен. При виде Марцин-куса папу начинало подташнивать. Более того — он начинал сомневаться в святости своих предшественников…

«Мы живем во лжи…»

Он не был до конца уверен в необходимости перемен, которые намеревался воплотить в жизнь. Он рос, впитывая мудрые речи наставников в семинариях городов Фельтре и Беллуно, затем получил степень доктора богословия в римском Григорианском университете. Но со временем его догматическая броня дала трещины. Сегодня же она разлетелась на куски.

Он собрал свои записи, намереваясь перечитать их перед сном. Потом открыл средний ящик своего стола. Три роговых крестика, маленький молитвенник, фотография родителей, подвеска, содержащая мощи святого Иоанна Крестителя… И черный блокнот, украшенный изображением серебряной чаши.

При виде блокнота ему стало плохо.

Он перекрестился, взял блокнот и открыл его.

Первая страница была исписана чужим почерком. Он принялся перечитывать ее в сотый, а может, и в двухсотый раз.

Это была ничтожная часть неизвестной версии Апокалипсиса. Папа ничего не знал о ее происхождении, поскольку блокнот этот он получил от секретаря папы Павла VI без всяких объяснений. Этот странный текст служил преамбулой серии текстов на английском и латыни, содержащих положения генетики и квантовой физики. Из двух абзацев следовало, что Имя Божие записано в наших генах. Последний абзац буквально загипнотизировал папу. Он всматривался в последние строки.

Это было выше его понимания. Папа не слишком интересовался науками, и тем не менее осознавал важность этих записей. Он показал их человеку, которому доверял, — доктору Да Росу, породив тем самым дискуссию о физическом существовании Бога с учетом положений генетики и углубленного анализа исправленных и восстановленных древних рукописей христианских и еврейских авторов, а также авторов-агностиков. Он рассчитывал создать комиссию из специалистов по санскриту, персидскому и древнеегипетскому языкам, чтобы обобщить свойственное всем религиям. Доктор высказал предположение, что существуют некие дополнительные ключи, которые помогут исследователям приблизиться к разгадке секрета жизни и существования Бога в самой сути человеческого естества, однако высказал он и определенные сомнения: «В первую очередь нам следует воссоздать структуру генома человека, на что уйдет по меньшей мере двадцать лет. Вы — духовный и светский пастырь этого мира, поэтому именно вам надлежит инициировать эти исследования».

Иоанн Павел содрогался при мысли, что ему следовало бы стать основоположником науки, которая его ужасала. Он еще не оправился от рождения двадцать пятого июля Луизы Джой Браун — первого ребенка, зачатого вне материнского чрева.

Он прервал чтение и решил, что лучше будет вернуться к первоначальному плану на вечер: устроиться поудобнее в постели и поработать над правительственной реформой Ватикана. Сестра Винченца, его ненавидимая курией помощница (ходили слухи, что она готовит получивший одобрение папы проект закона, позволяющего рукополагать женщин), прервала ход его мыслей — она вошла, намереваясь привести комнату в порядок. Он обернулся к ней. Сестра Винченца была, по обыкновению, бледна и взволнованна.

— Через три дня я начну все менять, — сказал он ей, похлопав ладонью по своим бумагам. — Мы спасем Церковь.

— Поберегите себя, ваше святейшество, — прошептала она, склоняя голову, чтобы получить его благословение.

Огни города Святого Петра погасли или готовы были погаснуть, и большая часть мужчин и женщин, посвятивших свои жизни служению папе, уже помолились и заснули. Солдаты швейцарской гвардии не обращали внимания на последних служителей церкви, торопившихся вернуться в свои комнаты или кельи. Почти ничто не нарушало тишину, царившую над Ватиканом, и в небе не было ни единого облачка, способного скрыть вселяющий надежду свет звезд.

Рим казался таким далеким… Его тяжелое механическое дыхание почти не достигало ушей мраморных статуй, застывших апостолов, распятых спасителей и скорбных дев, населявших сердце христианского мира. Великодушный Господь оберегал эту территорию, насчитывавшую почти сорок четыре гектара. И он мог бы в это самое мгновение низвергнуть в ад врагов, готовившихся совершить самое страшное прегрешение, но он позволил темным силам исполнить свой замысел.