утверждаю, что это единственно верный путь или что абсолютно все

истины достижимы таким способом. Мы прекрасно знаем, что в

определенных ситуациях любовь, заинтересованность, очарованность,

обожание могут помешать объективному взгляду на иные истины,

касающиеся объекта этих чувств. Я хочу сказать лишь о том, что во всем

арсенале научных методов этот метод любящего познания, или

<даоистичной объективности>, дает конкретные преимущества при решении

конкретных задач в конкретных ситуациях. Если мы осознаем, что наряду

с особого рода проницательностью любовь может породить и особого рода

слепоту, то можно считать, что мы достаточно предостережены и

вооружены, чтобы считать себя объективными.

Я готов пойти еще дальше и предостеречь относительно <любви к

проблеме>. С одной стороны очевидно, что нужно увлекаться тем, что

связано с шизофренией21, или по меньшей мере сильно интересоваться ею,

чтобы браться за ее изучение. С другой стороны, мы знаем о том, что

человек, целиком поглощенный проблемой шизофрении, часто склонен

переоценивать ее значение и не замечать других проблем.

Проблема больших проблем.

Я позаимствовал это название из замечательной книги Элвина Вейнберга

<Reflections on Big Science> (152), книги, в которой подразумеваются

многие из тех вопросов, которые хочу затронуть я. Его терминология

позволяет мне в более драматичной форме заявить основной тезис моего

меморандума. Я предлагаю организовать атаку по типу Манхэттенского

проекта на те проблемы, которые я действительно считаю Большими

Проблемами* нашего времени, и мое предложение обращено не только к

психологам, но ко всем людям, обладающим хоть каким-то чутьем на то,

что <важно> для истории (к классическим научным критериям я добавляю

критерий <важности> исследования).

Первая и главная большая проблема заключена в важности и необходимости

появления хорошего человека. Человечество должно стать лучше, иначе

оно окажется стертым с лица земли или, если обойдется без катаклизмов

планетарного масштаба, будет вынуждено жить под постоянной угрозой

исчезновения. Главное условие, своего рода sine qua поп, состоит в

четком определении того, что есть хороший человек, и я много раз

повторял об этом

* Я написал эти слова с большой буквы, как их писал Вейнберг.

32

Здоровье и патология

в своих работах. Пока, к сожалению, я не могу сказать, что в нашем

распоряжении достаточно эмпирических данных на этот счет, что их хотя

бы столько же, сколько было в распоряжении людей, работавших над

Манхэттенским проектом. Но я твердо уверен, что эта грандиозная

программа вполне выполнима, я уже могу определить сотню, две сотни,

две тысячи частных и второстепенных проблем, для решения которых

необходимо участие огромного количества людей. Проблему создания

хорошего человека можно с уверенностью назвать проблемой самоэволюции

человека. Нам необходим такой человек, который был бы ответствен за

себя и свое развитие, досконально знал самого себя, умел осознавать

себя и свои поступки, стремился к полной актуализации своего

потенциала и т. д. Во всяком случае, совершенно очевидно, что никакие

социальные реформы, никакие, даже самые замечательные, конституции,

планы и законы не будут работать до тех пор, пока люди не станут

достаточно здоровыми, сильными, развитыми, пока они не познают самих

себя и не выберут разумный, здоровый способ существования.

Столь же важной и насущной, как и вышеназванная, является проблема

создания хорошего общества22. Хорошее общество и хороший человек не

могут существовать одно без другого. Они необходимы друг другу. Я

отбрасываю в сторону вопрос о том, что первично в данном случае -

общество или человек. Ясно, что они развиваются одновременно и в

тандеме. Невозможно улучшить одно, оставив другое без изменений.

Говоря <хорошее общество>, я имею в виду совокупность представителей

одного биологического вида. В последнее время появляются утверждения

(83, см. также главу 14), что решить эту проблему возможно при помощи

исключительно социальных, не психологических, мер. В этот вопрос

необходимо сразу внести ясность. Исходя из предпосылки, что человек

как таковой не подлежит переделке, и занявшись исключительно

социальными преобразованиями, мы не можем быть полностью убеждены, на

добрые или на злые дела подтолкнут наши действия этого самого

человека. Не следует преувеличивать значение всевозможного рода

социальных и благотворительных программ, сами по себе они не могут

улучшить общее психическое здоровье общества, хотя моральные качества

человека в некоторой степени зависят и от социальных институтов, в

которые он включен.

Ключевая идея социального синергизма23 состоит в том, что общество с

примитивной культурой, равно как и общество с высокоразвитой

индустрией, зиждется на общей социальной тенденции, на тенденции

преодоления дихотомии между эгоизмом и бескорыстием у каждого

отдельного члена общества. Так, есть социальные меры, которые

неизбежно настраивают людей друг против друга, но есть и такие, при

которых человек, желающий блага себе, неизбежно действует во благо

окружающим. С другой стороны, человек, движимый альтруистическими

побуждениями и помогающий людям, неизбежно получает какие-то

преимущества для себя. Примером такого синергизма могут служить

экономические инструменты вроде нашего подо-

0 гуманистической биологии

ходного налога, который удачливость отдельного человека распределяет к

пользе всего общества. Подобного нельзя сказать о налоге с продаж,

который отнимает у бедных людей гораздо больше, чем у богатых, и

вместо <распределяющего> эффекта вызывает концентрирующий, или, по

меткому выражению Рут Бенедикт, эффект <воронки>.

Я заявляю со всей серьезностью и ответственностью, что эти две большие

проблемы можно считать главными проблемами нашего времени.

Технологический прогресс с его достижениями, о которых пишет в своей

книге Вейнберг, которые стали общим местом в рассуждениях на подобные

темы, должен рассматриваться лишь как средство решения этих проблем,

но не как самоцель. До тех пор, пока технологические и биологические

новации не окажутся в руках хорошего человека, они будут либо

бесполезными, либо опасными. Я подразумеваю здесь наработки по таким,

казалось бы бесспорно гуманным проблемам, как борьба с болезнями,

увеличение продолжительности жизни, устранение боли и страданий в

целом. Я спрашиваю: кому нужно, чтобы злодей жил дольше? Или стал

могущественнее? Здесь уместно вспомнить об атомном оружии, о спешке в

его разработке, вызванной стремлением опередить нацистов. Атомная

энергия в руках Гитлера, несомненно, обернулась бы гибельными

последствиями для всего мира. Она и сейчас представляет великую

опасность. Но абсолютно то же самое относится к любому

технологическому изобретению. В качестве критерия всегда можно

спросить себя: было бы это хорошо для Гитлера?

Неизбежный побочный продукт нынешнего технологического прогресса -

страх дать новое оружие в руки злодея, поскольку он сможет