Рыцари, расчищавшие проход на вершинах гор, имели преимущество на местности и время, чтобы оценить обстановку. Жерар де Ридфор атаковал бы язычников стремительно, безрассудно и без колебаний, но численная разница была такова, что магистр госпитальеров и магистр ордена Храма посоветовали ему повернуть назад. Опасаясь оскорбить Роже де Мулена, Жерар набросился на Жака де Майи: "Вы говорите как человек, который хотел бы удрать; вы слишком любите эту белокурую голову, кою вы так хотели бы сохранить". - "Я умру перед лицом врага как честный человек, - ответил ему брат Жак. - Это вы повернете поводья как предатель". Он говорил правду. К концу битвы спаслись только трое тамплиеров, в числе которых был Жерар де Ридфор. - "Он, составивший тогда треть рыцарей". [245]

Белокурый Жак де Майи, в сверкающих доспехах и на белом коне, сражался с достойной восхищения храбростью, поражая врагов направо и налево. Он отказался сдаться, несмотря на требования противников, и пал, пронзенный арбалетными болтами. [246]

Жерар же удирал во весь опор до Назарета, где к нему присоединился Бальан. Неизвестно, о чем размышлял, с какими упреками обращался сеньор д'Ибелен к магистру. На следующий день они вместе отъехали в Тивериаду, но раны, а, возможно, и стыд Жерара оказались слишком мучительными; он остановился на дороге, позволив своему спутнику продолжать путь без него. В Тивериаде Бальан застал графа Триполи в отчаянии: турки прошли мимо замка с копьями, украшенными головами тамплиеров.

Раймунд возвратился в Иерусалим для примирения с королём, который принял его весьма дружественно. Гвидон беспрестанно служил мишенью - или инструментом - ненависти других, но лично сам никогда не держал злобы. Решили собрать всех до единого в королевстве и повести все рыцарство Святой Земли на султана.

Тамплиеры радостно отдались подготовке к войне; они горели желанием отомстить за своих - тех, кто погиб 1 мая. Жерар открыл Лузиньяну казну, переданную в сокровищницу тамплиеров Генрихом II для оплаты английского крестового похода, которого все еще ждали. Самые оптимистичные братья уверовали, что все идет хорошо. Король становился обязан им на всю жизнь; граф Триполи отдавался на их милость; самое прекрасное войско, какое только видела Святая Земля, и наилучшим образом снаряженное, разбивало свои палатки вокруг Сефорийского источника в Галилее. Более озабоченным выглядел патриарх; накануне отъезда он сказался больным и доверил тамплиерам Крест Господень, вместо того, чтобы нести его самому перед лицом язычников.

Все сеньоры Святой Земли собрались на встречу: Раймунд с четырьмя пасынками - Гуго, Гийомом, Одоном и Раулем; Бальан добелен и Рено де Сидон, Рено де Шатийон и молодой Онфруа Торонский, муж юной Изабеллы. Госпитальеры прибыли под предводительством нового магистра. Монастырь ордена Храма, подкрепленный двумястами пятьюдесятью отборными рыцарями (потери, понесенные при Крессоне, тяжело сказались на их рядах), увеличил отряды братьев-сержантов, сержантов-наемников и местных наемников-пехотинцев. На местах оставались гарнизоны Сафета, Тортозы и Газы, но "Цитадель" в Иерусалиме была пуста.

Едва было собрано христианское войско, как стало известно, что Саладин осадил замок Тивериады, который графиня Триполитанская, в отсутствие мужа и сыновей, мужественно обороняла.

На военном совете, созванном в королевском шатре, Гуго Тивериадский, старший из пасынков графа, взял слово и стал слезно умолять прийти на помощь его матери. Сам Раймунд воспротивился этому. "Табари [Тивериада] принадлежит мне, - сказал он, - так же, как и моя жена и мое состояние, и никто не потеряет столько, сколько я, если замок будет утрачен. А если они захватят мою жену, моих людей и мое добро и если они разрушат мой город, я возвращу это себе обратно, когда смогу, и отстрою свой город, когда смогу, ибо предпочитаю скорее видеть разрушенным Табари, чем погибшей - всю Землю". Он напомнил всем об опасности, которую таило бы продвижение по бесплодным холмам, без воды и тени, отделявшим франкское войско от Генисаретского озера. Был канун св. Мартина Кипящего - 4 июля, и край изнывал под знойным небом.

Бароны и король позволили себя растрогать такой самоотверженностью. Один магистр ордена Храма оставался неумолим. "Я вижу волчью шкуру", - насмехался он. Однако совет согласился с мнением графа и решил дожидаться наступления Саладина у Сефорийского источника.

Но в полночь, когда Лузиньян остался один в своем шатре, магистр ордена Храма проник к нему и воскликнул:

Сир, верите ли вы этому предателю, который дал вам подобный совет? Он вам его дал, чтобы вас опозорить. Ибо великий стыд и великие упреки падут на вас <...>, если вы позволите в шести лье от себя захватить город <...> И знайте же, чтобы хорошенько уразуметь, что тамплиеры сбросят свои белые плащи и продадут, и заложат все, что у них есть, чтобы позор, которому нас подвергли сарацины, был отмщен. Подите же, - сказал он, - и велите крикнуть войску, чтобы все вооружались и становились каждый по своим отрядам и следовали за знаменем Святого Креста. [247]

Гвидон имел слабость послушать его и отдал приказ сворачивать поклажу и отправляться в путь среди ночи. Удивление, замешательство, последовавшие за столь неожиданным поворотом, не были развеяны отказом короля объясниться с баронами, собравшимися у его шатра. Ночь была полна предзнаменований. Говорили, что лошади отказываются пить, что старая колдунья обошла лагерь, наводя порчу. Крестоносцы пустились в путь еще до зари. Они шли на восток по длинной бесплодной равнине, лежавшей среди еще более засушливых холмов, до "Рогов Хаттина"; по другому склону дорога спускалась к берегам Тивериадского озера. Расстояние было небольшим - двадцать километров от Сефории до Тивериады, - но длинный караван тянулся пешим шагом.

Раймунд и его пасынки, как сеньоры фьефа, отдавали приказы впереди. За ними, с главными силами войска, следовал король. Тамплиеры шли последними. Легкие отряды Саладина не замедлили выследить войско христиан с восходом солнца по блеску металлических доспехов и целый день терзали его внезапными атаками и стрелами - всадники стреляли на скаку. Франки и их кони гибли от жажды и зноя под беспощадным солнцем.

Турки прибегли к своей обычной тактике, сосредоточив свои нападения на арьергарде войска и целясь как в лошадей, так и в людей. Тамплиеры и их кони изнемогали под вражескими обстрелами, гораздо более стремительными, чем они могли ожидать. Единственная надежда была - пройти Хаттин и пробиться к озеру. Но к вечеру - то ли Жерар де Ридфор послал сказать королю, что его рыцари больше не могут идти, то ли граф Триполи посоветовал остановиться в укреплении Марескальция, где, кажется, была вода, - Гвидон сделал остановку.

Колодцы в замке оказались пусты. Сарацины же приближались, окружая франков так плотно, "что кошка не смогла бы выскользнуть из войска незамеченной". Когда ночь принесла немного свежести, сарацины подожгли кустарник вокруг деревни, так что христиане задыхались в едком дыму. Именно в эту ночь тамплиер закопал Святой Крест в песок, чтобы спасти его от рук язычников.

На следующий день, на заре, пешие сержанты, умирающие от жажды, бежали к горе на поиски источников воды, а рыцари составляли свои ряды - чтобы дать сражение. Раймунд со своими пасынками, возглавив галилейские отряды, врезался во врага. Но когда турки разомкнули строй (обычная тактика легких мусульманских отрядов), граф и его люди отступили к побережью.

Все остальные попали в руки Саладина, который принял их с изысканной учтивостью. Было, однако, сделано исключение для грабителя караванов Рено де Шатийона и для братьев ордена Храма и госпитальеров, в которых султан видел заклятых врагов ислама. Шатийону тут же отрубили голову, возможно, это сделал сам Саладин. Монахов-воинов отдали дервишам и улемам, неумелым палачам, которые мучили каждого рыцаря, привязав его к столбу. Перед пыткой султан предлагал даровать им жизнь при условии "поднять палец и принять Закон" - стать мусульманами. Из двухсот тридцати тамплиеров ни один не проявил малодушия. [248] Жерара де Ридфора по неизвестной причине пощадили...