Вскоре после этого мы переселились в Лодзь, где должна была постоянно находиться резиденция командующего Восточным округом. Я предложил избрать для нее бывший царский дворец Спала. Он был расположен среди прекрасных лесов вблизи самого города. Но г-н фон Рундштедт предпочитал находиться в Лодзи. Вероятно, он думал, что здесь он сможет интереснее проводить время. Ему пришлось горько разочароваться. Правда, устроились мы сносно в бывшем здании штаба польского корпуса, но город был переполнен людьми; их было здесь столько, сколько мне никогда еще в жизни не приходилось наблюдать. Было совершенно исключено, чтобы командующий появлялся в этой сутолоке. Не оставалось ничего иного, как, отчаявшись, избрать местом для прогулок и приятной беседы кладбище – единственное место, где ему вообще можно было еще появляться.

Так как наш новый начальник гражданской администрации не появлялся и в Лодзи, а администрацию нужно было создать, мы послали нашего начальника этапно-транспортного отдела генерала Крювеля за Франком. Крювель некоторое время разыскивал Франка по всей стране, пока не обнаружил его в принадлежавшем ему имении на одном из озер в Верхней Баварии. Генералу удалось склонить Франка к поездке в Лодзь. Я был свидетелем довольно холодной беседы между командующим и Франком. В ходе этой беседы фон Рундштедт заявил, что он ни в коем случае не потерпит у себя филиал учреждения рейхсфюрера СС (Гиммлера. – Прим. ред.). Он попросил Франка самым серьезным образом учесть это. Последний безоговорочно согласился с командующим и закончил беседу, торжественно заявив: «Г-н генерал-полковник, Вы знаете, что я сторонник справедливости!» После этих красивых слов г-н Франк несколько поспешно сказал, что его время истекло, ему нужно в Берлин к фюреру... и исчез, как в свое время в Хеленуве. Мы его больше не видели. Он приехал в Польшу только тогда, когда наш штаб уже покинул ее, и вместо роли начальника гражданской администрации при штабе группы армий он получил всемогущественный пост генерал-губернатора.

Между тем три штаба армии покинули нас, убыв на Западный фронт. Вместо командующих армиями были введены должности командующих войсками округов фактически с чисто территориальными задачами. Большая часть войск, за исключением небольшого количества оккупационных дивизий, ничтожного по сравнению с советскими войсками, находившимися в восточной Польше, была переброшена на запад. О том, что Гитлер планирует там, в скором времени начать наступление, было известно и нам. В качестве военной задачи нам оставалось только обеспечение безопасности польской территории, обучение дивизий, большая часть которых была сформирована лишь недавно, а также подготовка к строительству линии укреплений на востоке.

Уже во время парада в Варшаве генерал-полковник фон Рундштедт дал ясно понять командующему сухопутными силами, что он воспринимает оставление его штаба для несения оккупационной службы в Польше как обиду. Я в том же духе беседовал с генералом Гальдером. В конце концов, мне удалось убедить начальника 1 Управления Генерального Штаба генерала фон Штюльпнагеля в том, что наступление на западе вряд ли можно будет вести под руководством одного штаба группы армий.

15 октября у нас появился полковник Хойзингер из оперативного отдела ОКХ и принес нам радостное известие о том, что и наш штаб в конце октября будет переведен на Западный фронт. Наше место должен был занять штаб армии во главе с генерал-полковником Бласковитцем. Я сам вскоре после этого получил приказ 21 октября прибыть для получения указаний о проведении наступления на западе в Цоссен, где помещалось ОКХ.

18 октября я покинул Лодзь, чтобы еще успеть навестить мою семью и моего тяжело раненного шурина, находившегося на излечении в Бреслау (Вроцлав).

Затем я приступил к выполнению новых задач.

Обрадованные тем, что мы отделались от неблагодарной задачи играть роль оккупационных властей в Польше, 24 октября 1939 г. мы с нашим штабом прибыли на Западный фронт, чтобы принять командование образованной там группой армий «А». Дивизии первого эшелона, входившие в состав подчиненных ей армий ( 12и 16), были расположены на границах южной Бельгии и Люксембурга; они эшелонировались в глубину на восток до правого берега Рейна. Штаб группы армий был расположен в Кобленце.

Мы расположились в отеле «Ризен-Фюрстенгоф», на берегу Рейна. Этот отель казался мне, когда я был еще фенрихом [28]в военном училище, расположенном недалеко от Кобленца в городке Энгерсе, верхом элегантности и кулинарного искусства. Теперь ограничения военного времени не прошли бесследно и мимо этого широко известного отеля. Наши рабочие помещения были расположены в старинном, когда-то роскошном здании вблизи казарм Дойчес Эк, служивших до войны местом расквартирования Кобленцкой дивизии. Красивые комнаты в стиле рококо превратились теперь в пустые мрачные кабинеты.

На маленькой площадке, окруженной старыми деревьями, вблизи дома, стоял довольно интересный обелиск. На нем красовалась высокопарная надпись, свидетельствовавшая о том, что он был сооружен французским комендантом Кобленца в 1812 г. в честь переправы через Рейн отправившейся в поход на Россию «Великой армии» Наполеона. Под этой надписью, однако, была выбита другая, гласившая примерно: «Принято к сведению и одобрено». Под ней стояла подпись русского генерала, который в 1815 г. стал комендантом города!

Жаль, что Гитлер не видел этого монумента!

Наша оперативная группа штаба по моему совету получила ценное пополнение: помощником начальника оперативного отдела был назначен старый штабист, подполковник фон Тресков, в июле 1944 г. бывший одним из руководителей заговора против Гитлера и затем по своей воле лишивший себя жизни. Тресков еще в мирное время работал вместе со мной в 1 Управлении Генерального Штаба. Это был высокоодаренный офицер и пламенный патриот. Ум, образованность и умение держать себя в обществе придавали ему особое обаяние. Прекрасную пару этому элегантному, аристократического вида человеку составляла его настолько же умная, как и красивая, жена, дочь бывшего военного министра и начальника Генерального Штаба фон Фалькенгейна. В то время в берлинских офицерских кругах не было, пожалуй, более красивой супружеской четы, чем чета Тресковых.

С Тресковым у меня со времени совместной работы в оперативном управлении установились отношения взаимного доверия и, я бы даже сказал, дружбы. И теперь, в Кобленце, он стал одним из самых ценных моих помощников в борьбе за осуществление отстаивавшегося штабом группы армий плана наступления на Западе. Когда я позже был назначен командиром танкового корпуса, а затем командующим армией, я оба раза просил к себе Трескова начальником штаба. Мои просьбы отклонялись с оригинальным обоснованием: мне якобы «не нужен такой умный начальник штаба». Когда затем весной 1943 г. мне предложили Трескова на должность начальника штаба группы армий, я не мог предпочесть его моему испытанному во многих совместных боях начальнику оперативного отдела генералу Буссе, к тому же бывшему в одних со мной годах, и попросил этого генерала на должность начальника штаба. Я упомянул об этом только ввиду того, что один господин, близко знакомый с Тресковым, распространял версию, что я тогда отклонил кандидатуру Трескова якобы потому, что он не был надежным национал-социалистом. Каждый, кто меня знает, поймет, что я выбирал себе коллег, конечно, не по этому признаку.

Наряду с исключительными способностями по службе Тресков был остроумным собеседником, и его всегда охотно принимали в узком кругу у командующего, когда мы коротали долгие вечера. Правда, когда он однажды захотел доставить командующему и нам всем особое удовольствие и распорядился поставить на стол во время завтрака большую миску съедобных ракушек, Рундштедт в ответ на его экстравагантность только покачал головой.