Оставаясь закрытым, Золотой Рог являлся безопасном гаванью для любого флота, явившегося для снятия осады, и представлял собой базу для контратаки с помощью судов. Из-за него также удлинялась линия сообщения между разными частями армии и флота Мехмеда, поскольку войскам приходилось долго следовать окольным путем вокруг вершины Золотого Рога, чтобы пройти от стен, ограждавших Город с суши, до Диколона. Проблему цепи требовалось незамедлительно решить.

Никто точно не знает, где именно к Мехмеду пришла в голову мысль, воплощенная им в жизнь, и сколько времени он ее обдумывал, но 21 апреля он принял необычное решение относительно цепи. Если ее нельзя захватить силой, рассудил он, то ее нужно обойти, а это можно сделать, перетащив весь флот целиком по суше и спустив его на воды бухты за линией обороны. Христианские хронисты-современники высказывают свои собственные соображения относительно происхождения данной стратегии. Архиепископ Леонард выражается ясно: по его мнению, то вновь была идея вероломных европейцев, и именно они подали такой совет. Мехмеда навели на мысль «воспоминания предателя-христианина. Я думаю, человек, открывший этот трюк туркам, заимствовал его у венецианцев, применивших подобную стратегию на озере Гарда». Действительно, венецианцы перенесли галеры из реки Адидже в озеро Гарда совсем недавно — в 1439 году, однако средневековые кампании изобилуют другими прецедентами, а Мехмед тщательно изучал военную историю. Саладин перетащил галеры из Нила в Красное море в XII веке. В 1424 году мамелюки переправили галеры из Каира в Суэц. Откуда бы ни пришла эта схема, несомненно, она широко использовалась до 21 апреля 1453 года. События лишь подсказали настоятельную необходимость применить ее.

У Мехмеда была еще одна причина попытаться использовать этот маневр. Он чувствовал: важно оказать давление на генуэзскую колонию в Галате по другую сторону бухты Золотой Рог. Сомнительный нейтралитет генуэзцев в развернувшемся конфликте доставлял неудовольствие обеим сторонам. Галата вела выгодную торговлю и с Городом, и с осаждающими. В ходе войны она играла роль мембраны, через которую в обе стороны проникали материалы — и информация. Ходили слухи, будто жители Галаты днем открыто появлялись там и сям в османском лагере, предлагая масло для охлаждения гигантских пушек и все, что можно продать, а затем ночью, проскользнув через Золотой Рог, занимали места на стенах. Заградительная цепь крепилась к стенам Галаты, и непосредственно подступиться к ней было нельзя, так как Мехмед страшился открытого конфликта с генуэзцами. Непосредственные военные действия могли спровоцировать отправку мощного флота из метрополии, чего Мехмед и боялся. В то же время он понимал: симпатии граждан Галаты находились, естественно, на стороне их братьев-христиан; ведь и сам Джустиниани был генуэзцем. Появление пришедших на выручку генуэзских кораблей, возможно, также склонило чашу весов на сторону Города и привлекло к нему симпатии генуэзцев, как признавал Леонард Хиосский: «Жители Галаты действовали очень осторожно… но теперь они были готовы предоставить и оружие, и людей, однако лишь тайно, чтобы враг, лишь недавно притворявшийся, будто хочет заключить с ними мир, ничего не узнал». Двойная жизнь генуэзской общины, однако, означала: информация могла просачиваться в обоих направлениях, вскоре приведя к трагическим последствиям.

Все земли за Галатой, покрытые виноградниками и дикой чахлой растительностью, сосредоточились в руках османских войск под командованием Заганос-паши. Вероятно, в начале осады решено было построить дорогу от Босфора до Диколона, вверх по круто поднимающейся долине до горного гребня за Галатой. Затем дорога шла вниз, по другой долине, к Золотому Рогу. Проходя за генуэзским поселением, она спускалась к Долине Источников, где за пределами городских стен находилось генуэзское кладбище. Для своего рискованного предприятия Мехмед решил выбрать именно эту дорогу. В наиболее высокой точке она поднималась на двести футов над уровнем моря, и всякого, кто попытался бы протащить здесь корабли, ждало нелегкое испытание. Однако в чем Мехмед никогда не испытывал недостатка, так это в рабочей силе. Обдумав все заранее и соблюдая обычную для него секретность, он собирал материалы для предстоящей попытки: дерево, чтобы соорудить основу для пути, катки и салазки для перевозки кораблей, бочки лярда, а также быков и людей. Землю очистили от кустарника и сделали насколько возможно ровной. 21 апреля работа над проектом ускорилась. Отряды работников прокладывали деревянную колею вверх по долине начиная от Босфора. Приготовленные катки смазали животным жиром. Построили салазки для подъема кораблей из воды. Стараясь отвлечь внимание от этих приготовлений, Мехмед поставил батарею пушек на холме к северу от Галаты и приказал Заганос-паше обстреливать корабли, защищавшие Золотой Рог.

До сих пор невозможно понять, как могли христиане не узнать о столь масштабном строительстве. Почему информация не просочилась через Галату? Почему о ней не сообщили солдаты-христиане из лагеря османов? В первые дни генуэзцы, вероятно, расценили подготовительные земляные работы просто-напросто как строительство дороги. Позднее их либо напугало зрелище артиллерийского обстрела, ведущегося слишком близко от них позади Галаты, либо они виновны в тайной поддержке плана (как полагали венецианцы). Кроме того, возможно, Мехмед подстраховался, сделав так, что никто из воинов-христиан не участвовал в работах. Как бы то ни было на самом деле, но в Городе так и не узнали о том, что вот-вот должно было произойти.

Рано утром 22 апреля, в воскресенье, пока пушки продолжали греметь и христиане (все, кто мог) шли в церковь, первые салазки опустили в воды Босфора. В них вплыла маленькая фуста. Затем ее осторожно установили на смазанные жиром деревянные катки и поставили в колею с помощью блоков. Вездесущий султан находился тут же, дабы наблюдать за попыткой и воодушевлять участников. «И когда их как следует обвязали веревками, он присоединил длинные канаты к углам и дал знак солдатам тянуть; некоторым — руками, прочим — с помощью лебедок и воротов». Быки и люди потащили корабль вверх по склону. С другой стороны его дополнительно поддерживали отряды рабочих и солдат. По мере того как судно тащили по колее вверх, на его пути подкладывали новые катки. С помощью огромного количества людей и животных, организованных для выполнения данной попытки, корабль медленно подвигался дюйм за дюймом вверх по крутому склону к гребню в двести футов высотой.

Попутный утренний ветер дул с моря, и в минуту озарения Мехмед приказал команде судна занять места у весел. «Некоторые подняли паруса с громкими криками, как будто отправляясь в плавание, и ветер наполнил паруса и раздул их. Другие уселись на скамьи для гребцов, взялись за весла и начали двигать ими взад-вперед, как при настоящей гребле. А командиры, сновавшие близ мачтовых гнезд, свистя, крича и ударяя кнутами по спинам сидевших на скамье, приказывали им грести». Корабли украсили цветными флажками. Били барабаны. Небольшие группы музыкантов, находившиеся на судах, дули в трубы. Наступил сюрреалистический момент импровизированного карнавала: развевались флаги, играл оркестр, двигались весла, паруса вздымались, наполненные утренним бризом, быки тянули канаты с мычанием. Блестящий психологический жест в разгар войны, вошедший важной составной частью в миф турецкого народа о Завоевателе. «То было в высшей степени необычное зрелище, — писал Критовул, — невероятное даже для тех, кто видел его собственными глазами: корабли ехали но суше, как будто плыли по морю, с командами, парусами и всем своим снаряжением». С находившегося поблизости плато Заганос-паша продолжал обстреливать расположенную ниже гавань, а на расстоянии двух миль гигантские пушки крошили стены близ ворот Святого Романа.

Проба продолжалась: перевалив через хребет, судно начало с трудом спускаться в Долину Источников. Мехмед, дотошно вникавший в каждую деталь, переместил вторую батарею вниз, к берегу, дабы предотвратить нападения на суда, пока их будут спускать на воду. Задолго до наступления дня первый корабль очутился на месте, с плеском сойдя на спокойную воду Золотого Рога. Команда находилась в полной боевой готовности отразить любую неожиданную атаку. За ним быстро последовали другие. В течение дня на воду близ Долины Источников один за другим спустили около семидесяти кораблей. То были фусты — небольшие быстрые биремы и триремы, на которых помещалось «от пятнадцати до двадцати и даже до двадцати двух скамей для гребцов»; в длину они, вероятно, достигали семидесяти футов. Более крупные османские галеры остались в гавани снаружи, близ Диколона.