– И это весь сон? – воскликнул Кикумура.- Выходит, вы сразу догадались, что сон может дать подсказку для раскрытия преступления?

– Да нет, с чего бы? Тогда я даже об этом не думал. Просто кое-что навело на мысль…- Конакава неожиданно для себя покраснел, пытаясь замять этот разговор. Но Кикумура не унимался:

– Вот бы все начальство занималось раскрытием преступлений так же усердно, как вы.

Кикумура намекал на полицейских чинов, с головой ушедших во внутреннюю политику управления.

Как только старший суперинтендант Кикумура вышел из кабинета, Конакава позвонил Тацуо Носэ. До сих пор он не удосужился сообщить другу о результатах лечения. Поэтому, едва Носэ поднял трубку, Конакава попросил прощения. Носэ тут же ответил:

– Рад, что ты поправляешься. Хоть заговорил, как раньше, и то хорошо!

– Да, спасибо тебе. Мне действительно стало намного лучше. По ночам опять сплю.

– Лечение закончилось?

– Как тебе сказать… Еще нет.

– Чем тебя Паприка лечит? – заинтересованно спросил Носэ.

Тацуо Носэ сам недавно вышел на работу. Несколько раз он порывался позвонить Тосими Конакаве, чтобы спросить, как у того дела. Но вечно откладывал. Носэ боялся, что Конакава догадается о его любви к Паприке – с примесью ревности.

– Да по-всякому.- Казалось, Конакава не знал, что ответить.

«Черт, явно чем-то приятным»,- подумал Носэ и, сдерживая зависть, сказал:

– Ну и как тебе лечение? Нравится?

– Да, с каждым разом становится легче,- уклончиво ответил Конакава, догадываясь о настроении друга.

– Все-таки Паприка прекрасная женщина. Как считаешь? – допытывался Носэ.

– Считаю, что да.

– Воистину загадочная. Интересно, кто она такая?

– Как? Ты что, не знал? – удивился Конакава.- Ацуко Тиба. Врач из НИИ клинической психиатрии. Они вместе с Косаку Токидой разрабатывали психотерапевтическую установку. За это их выдвигают на Нобелевку. Паприка – она и есть.

Носэ едва не лишился чувств.

– Торатаро Сима ничего мне об этом не говорил,- не в силах совладать с собой промолвил Носэ.- Вот кто она, оказывается. Я знал только фамилию. А ты что, спрашивал у нее?

– Зачем? Об этом я могу узнать и сам.

– Да, ты можешь. Но не слишком ли она молода для знаменитости?

– Ты судишь по тому, насколько она выглядит? На самом деле ей двадцать девять. Я навел справки, видел фотографию. Ошибки быть не может. Паприка – это Ацуко Тиба.

Носэ уже, в общем, не удивлялся. «Интересно,- подумал он,- улетучилась моя сказка? Или нет?» Иллюзия была сильна с самого начала, и в сердце у него по-прежнему оставалось место для Паприки – той, что существовала особняком от некой Ацуко Тибы.

– Разбил твою мечту? – спросил Конакава. Он переживал за умолкнувшего друга.

– Да нет, с чего ты взял? – ответил Носэ и тяжко вздохнул.- Представляешь, она даже голос меняла! Звоню, мне отвечает другая женщина… постарше. Но я не заметил, чтобы с ней жил еще кто-то. Мне и тогда это показалось странным…

– А скажи,- перебил его Конакава,- она не говорила о своих проблемах?

– С ней что-то случилось? Нет? Знаешь, недавно кто-то поставил ей под глазом синяк. Я подумал – может, кто из пациентов. И еще – порой мне казалось, будто она хотела мне в чем-то признаться, но потом вдруг уходила в себя.

Носэ не на шутку встревожился, пытаясь не мытьем, так катаньем выяснить, к чему клонит Конакава,- и тот рассказал ему один случай:

– В одном сне я увидел лицо – как потом оказалось, замдиректора их института. Разумеется, я видел его впервые и грешным делом подумал, что Паприке не дают покоя мысли о нем.

– Да, странно. Не припоминаю, чтобы при поиске снов той установкой сознание Парики вливалось в мое зримым изображением.

– Как-то неестественно тогда получилось.

– Согласен.

– Мне стало интересно. Тогда я попросил Паприку распечатать для меня этот портрет из сновидения и пробил по своим каналам.- За какую-то неделю Конакава изменился до неузнаваемости – он говорил красноречиво и увлеченно.- Директор психоневрологической больницы Инуи. Его больница совсем недалеко от дома Паприки. Так вот, вчера я проезжал потому кварталу на служебной машине и завернул к больнице. Здание солидное, хоть и стоит в переулке. К моему удивлению – точь-в-точь как то, что я видел во сне. Но тогда оно показалось мне посольством. Так вот, могу с полной уверенностью сказать: до вчерашнего дня я ни разу не бывал в том переулке. И вот что еще интересно – Паприка, отслеживая мой сон, совсем не заметила, что «посольство» в реальности – это больница Инуи.

– Лишний раз подтверждает, что ее сознание не вливалось в твой сон.

– Именно! Сдается мне, в институте неладно. Тебе не кажется, что ее очень сильно что-то беспокоит?

– Кажется.

– Сегодня мне в одиннадцать на очередной сеанс. Спрошу в лоб.

– А стоит ли? – возразил Носэ.- Если бы для нее это было так просто, давно бы обратилась за советом к тебе или ко мне. По-моему, так.

– С тобой она не откровенничала, верно?

– Знаешь, я чувствовал – ее что-то сдерживало. Ну и по ней было видно, что она пытается что-то скрыть. Вот я и переживал.

– Раз уже она не решилась открыться тебе, тем более не расскажет мне, полицейскому. Видимо, дело секретное.

– Ладно, раз так – слушай! Когда я сказал, чем ты занимаешься, она очень испугалась. Почему? Думаю, догадываешься: использование психотерапевтической установки за пределами института противозаконно.

– Ну, это понятно. Известный ученый, соискатель Нобелевской премии. Одни хвалят, другие хулят. Хорошо, если у нее мелкие неприятности, но вполне вероятно, что под нее копают, плетут интриги. Можно, конечно, дать команду пробить институт, выяснить, что у них там нового, однако нельзя, чтобы даже самое пустячное следствие управления как-то сказалось на ее репутации. Поэтому я подумывал прежде расспросить ее саму.

В тот миг, когда Носэ пришел в голову еще один способ – обратиться к директору Торатаро Симе, на коммутаторе загорелась зеленая лампочка секретарши.

– Подожди,- сказал он Конакаве и переключился.- Что там?

– Вам пора ехать в фирму «Аояма сэйки».

– Это где презентация новинок высокоточного приборостроения? Туда можно и не ехать.

– Но вы же обещали…

– Ах да. Тогда ладно.- Носэ распорядился подать машину, а сам вернулся к разговору с Конакавой.- У тебя сегодня вечером есть работа?

– Нельзя сказать, что нет, но ради Паприки работа подождет.

«Ага! – подумал Носэ.- Никак тоже влюбился в Паприку? Еще бы сказал: „Ради любимой Паприки“». А вслух произнес:

– Одно бесспорно – что-то не дает ей покоя, и хоть чем-то хочется ей помочь. Может, встретимся, обсудим?

– Давай.

– Тогда после ужина в девять в «Радио-клубе»?

– Идет.

Носэ положил трубку. Ему очень захотелось увидеться с Паприкой. «Я не нарочно создаю повод для встречи с ней,- уверял он себя.- Я серьезно за нее переживаю».

Водитель оказался тот же, что и в день, когда с Носэ случился приступ. С тех пор он дважды приезжал по вызову секретарши Носэ, но ни разу не обмолвился о приступе – даже не позволил себе поинтересоваться здоровьем пассажира. "Надежный мужик«,- подумал про него Носэ.

Выехав на проспект, попали в небольшую пробку. Миновали перекресток, а дальше – ни с места. По другую сторону разделительного газона сигнала светофора дожидался темно-зеленый «маргинал». Носэ бросил взгляд на машину и обомлел.

Сзади в машине сидел Торатаро Сима – но выглядел он очень странно. Носэ показалось, что Сима словно застыл, бессмысленно таращась на лобовое стекло. Его правая рука вытянулась вперед, будто в нацистском приветствии.

– Ну-ка, посигналь,- попросил Носэ водителя, открывая окно.

– Что, прямо здесь?

– Да, нужно, чтобы на нас обратила внимание вон та женщина.

Водитель дал сигнал. Машины разделяли три-четыре метра, однако Торатаро Сима даже не подал виду. Наконец взглянув на женщину за рулем, Носэ невольно вскрикнул: