В лаборатории Осаная на полу лежит Мисако Ханэмура. «Но почему?» – недоумевает Ацуко. Она еще не успевает до конца распахнуть дверь, а ей уже кажется, что Ханэмура умирает, приняв яд. «Значит, они там». И затем… Затем она бежит в кабинет замдиректора. Дверь открыта, но едва Ацуко вбегает в кабинет, с грохотом захлопывается за ней. Ацуко роняет галстук. Дверь захлопнул Осанай. Он стоит у нее за спиной. А за столом напротив сидит Сэйдзиро Инуи. Он смеется.

– Господин Инуи? Нашли время для смеха.

– А, Тиба. Успокойся. Может, и бесполезно, но все же успокойся,- говорит Инуи, растягивая слова. Затем пожимает плечами и опять смеется. Из-за спины Ацуко его смех подхватывает Осанай.

– Никто и не собирался посылать сон Химуро из больницы. Он воспроизводился из его квартиры,- говорит Инуи, показывая на Осаная.- Только малость подстроили, чтобы вливался в наши сны.

– Я так и думала, что это заговор. Хоть вы и ломали комедию, мол, ничего не знаете. Зачем вам эти опасные… Ведь сами свихнетесь.

– О чем ты? Мы-то сразу после этого проснулись.- Инуи смотрит на Осаная, и они, улыбнувшись, кивают друг другу.- Не пробудилась только ты.

Заметив, что Инуи обмолвился «после этого», Ацуко говорит:

– Да, чтобы проснуться, пришлось поднапрячься. Инуи и Осанай хохочут. Раскатисто. Женщины так не

умеют.

– Конечно. Я так и подумал,- убедительно кивает Инуи.- Как и в тот раз, когда ты отняла МКД у Осаная, он считал, что проснулся, а на самом деле еще спал. У МКД есть даже такая функция, как неоднократное чередование действия и побочного действия, например сон… сон о пробуждении… причем сон о пробуждении, очень сильно похожий на реальность… а на самом деле более глубокий сон… и еще глубже и глубже глубокий сон.

Ацуко прекрасно понимала Инуи. Более чем. Даже несмотря на его сбивчивую речь, а запинаться ему было несвойственно. Будто бы, проникая в сон пациента, она могла читать его мысли, но их абсурдность принимала за собственную иллюзию.

– Вы это исследовали, а затем… ой, мамочки… применили на мне. Поэкспериментировали, да?

Не отвечая Ацуко, Инуи стоит, словно приподнявшись над полом.

– Похоже, ты начинаешь догадываться. В неопубликованном докладе ты сама упоминаешь, что долгое подключение к снам больных шизофренией затрудняет пробуждение, ввергая в бессознательное.

– Подсмотрели?

– Какая разница? – пренебрежительно бросает Инуи.- Я поважнее… э-эй… вот поэтому женщина…

– Поважнее,- подхватывает Осанай из-за спины Ацуко.- Ты только начинаешь смекать, но сейчас, именно сейчас мы и испытываем на тебе… эту функцию.

Мысли Осаная тоже проникают в ее сознание. Ацуко от ужаса мигом прокрутила в памяти все недавние события. Косноязычная, словно во сне, речь Инуи. До странности безучастная реакция Конакавы на ее телефонный звонок. Череда нереальных убийств. Унылые городские улицы. Откуда-то возникший Хасимото – он теперь стоит рядом с Осанаем с малодушной улыбкой на лице.

Отпрянув к стене, Ацуко вся подбирается.

– И это сон?

– Быстро соображаешь.- Осанай скривился в усмешке, приближаясь, чтобы снять с головы Ацуко МКД.

– Именно так, Паприка,- говорит Инуи, с ненавистью глядя на Ацуко.

«Вы сказали – Паприка?»

Ацуко замечает, что на ней красная майка и джинсы. Она знает, что инстинктивно перевоплотилась в Паприку в тот миг, когда стремительно отпрянула, догадавшись, что у нее хотят отнять МКД.

При всей этой небывальщине – подумать только, до чего же явственным был ее сон. После того как Ацуко потряс за плечо инспектор Убэ и она проснулась,- уснула опять. А раз так, Убэ будил ее по-настоящему или тоже во сне? И если Инуи и Осанай утверждают, что проснулись только они,- выходит, продолжала спать лишь она? Значит, видела сон, как заснула и проснулась. Если предположить, что беспокойство за Химуро в беседе с инспектором Убэ, а также разговор по телефону с Конакавой – тоже сон, уж очень реалистично ей все это снилось.

И вот со временем этот явственный сон утрачивает реальность. Выходит так, что она погружается в сон еще глубже. И оказывается в их ловушке. А теперь, стоя на изготовку, Ацуко в облике Паприки наблюдает за тремя мужчинами, намереваясь вернуть себе преимущество. И ей необходимо как можно скорее найти способ проснуться. Иначе она будет погружаться в гибельный сон все глубже.

– О, здесь и Хасимото,- говорит Паприка, а сама смотрит на него. Определить, чьи мысли кроются за образом,- дело непростое. Теперь уже все перемешалось, и ее сон тоже.- Это ведь и твой сон?

– Да, я участвую в экспериментах с МКД,- легко отвечает Хасимото. Проведя рукой по голове, проверяет, на месте ли конус «Дедала». Такая беспечность Хасимото, похоже, не нравится Инуи:

– Не болтай лишнего.

Паприка сразу соображает, что Хасимото еще не привык к МКД. «Итак, следующий МКД отберем у него!»

– Беги! – кричит ему Осанай.

Хасимото тоже догадывается о замысле Паприки, но убежать не в силах. Он только рассеянно смотрит на Паприку. Похоже, вообще не способен управлять своим сном.

И только когда возник отдел парфюмерии универмага, Хасимото бросается в бегство. Ацуко гонится, а он бежит вдоль витрин, минуя людей, замерших, как истуканы. Она чувствует неприятный запах и припоминает, что так пахнет лосьон для волос Осаная. Сцена в универмаге, к тому же – в отделе мужской парфюмерии… Пожалуй, это сон Осаная.

Паприка представляет на пути у Хасимото лифт с раскрытыми дверями. Он благополучно возникает, и для Хасимото, окруженного серыми тюремными стенами, не остается иного выхода – только заскочить внутрь. "Заперла«,- думает Паприка. Загнав Хасимото в потайную комнату кабины лифта и заперев дверь, она собирается сорвать с головы Хасимото МКД. Если не найти способ поскорее проснуться, ей самой грозит опасность. Но просыпаться – пусть пока не ясно как – необходимо, лишь отобрав МКД.

В кабине лифта просторно, она уходит куда-то вглубь. По обеим сторонам – похожие на мягкие игрушки мужчины и женщины. Черты их лиц размыты. Двери за Паприкой захлопываются. Она никак не может догнать убегающего Хасимото. Кабина с лязгом начинает подниматься. Оказывается, с другой стороны просторной кабины тоже есть двери, и Хасимото собирается бежать через них. Паприка гонится за ним, стремясь настигнуть, пока движется кабина.

Лифт останавливается. Хасимото раздвигает створки руками. Однако неимоверным усилием воли Паприки кабина зависает метрах в двух от дверного проема. Внизу зияет бездна. Пытаясь оказаться ближе к проему, Хасимото раскачивает кабину. Та с каждым взмахом все ближе – дверной проем уже близко. Паприка набрасывается на Хасимото, который вот-вот выпрыгнет из кабины.

– Вы ведь пока что не убили Химуро? – падая на Хасимото, допытывается Паприка.

– Если его оставить в живых…- нечленораздельно мямлит Хасимото, не в силах управлять собственным сознанием. Нравственность у него полностью деградировала, он начинает образно представлять, что будет, если…

– Не думать! – вопит Осанай.

Однако у Хасимото уже давно притупилось осознание вины и наказания за содеянное, и он подумал. Они с Паприкой тут же оказались посреди широкого огражденного пространства, напоминающего бейсбольное поле. Полночь. Это свалка мусороперерабатывающего завода, и в центре под лучами прожекторов сцепились в драке Паприка и Хасимото.

– Сознавайся! Химуро убили? – кричит Паприка.- И бросили здесь? Ну же, признавайся, здесь – это где? Где этот завод? Говори!

– Проснись! Эй ты! Ну же, проснись! – в отчаянии вопит Осанай.

Совершенно неожиданно из-под земли, весь в мусоре, вырастает Химуро. Хасимото, видя его разлагающееся лицо, вскрикивает. Этот Химуро, вероятно, Осанай, который пытается разбудить Хасимото испугом. Однако тот не просыпается. Паприка обнимает Хасимото, он тоже сжимает ее в объятиях и постепенно возбуждается. И вдруг – нагишом лежит в постели какой-то гостиницы, а сверху на нем восседает Паприка. В прежних любовных похождениях он привык к гостиничным кроватям. Когда Хасимото, вонзив твердый член куда-то между ее ног, начинает фрикции, его дыхание учащается, а взгляд становится отсутствующим. Паприка останавливает его: