Иоанн засмеялся. После беседы с верным Басмановым он решил взять Малюту в ближний круг. Такой человек особенно нужен, когда он в походе. Не ровен час орда подошлет убийцу, и не успеешь оглянуться, как пырнут ножом в бок. Он силился припомнить физиономию стрельца, которого давно сам приметил и о котором ему говорили не раз, но ничего, кроме медвежьей увалистой фигуры да войлочной шапки, отороченной волчьим мехом, не всплывало перед глазами. На немчина-розмысла Иоанн крепко надеялся. Молодец Алешка Адашев, что отыскал этого неказистого Николауса среди иноземной шушеры в Москве. Гляди-ка, и в пестрой толпе заморской нищей рвани толковые и нужные людишки попадаются. Немчин с три короба наобещал. Денег запросил изрядных. Посмотрим, на что горазд. Подведет под монастырь, обманет — повешу. Тонкими ножками задрыгает.

В середине августа 1552 года летняя погода радовала по-настоящему не только Иоанна. Немчин тоже все время поглядывал на небо и передавал Малюте через толмача:

— Если сухо — грунт легкий. Пробьем подкоп быстро. Главное — не потерять инструменты.

За розмыслом следовало три сундука, набитых какими-то приборами и ландкартами. Малюта к сундукам специальных людей приставил и наказал те коробки беречь пуще жизни. Однажды застал стрельца Михея сидящим верхом на длинном футляре — рассвирепел и собственноручно нагайкой исполосовал до полусмерти. После этого случая все в разум вошли и хотя не понимали по-настоящему назначения приспособлений, но прониклись, к ним уважением, смешанным со страхом. К розмыслу часто в гости на привалах приходил Алексей Адашев. Они уединялись и подолгу разглядывали разные бумаги. Едва на горизонте показался Свияжск, как немчин забеспокоился, засуетился и стал поклажу пересчитывать да проверять. Толмач Ларионов, когда они в самом городе заняли отведенный князем Симеоном Микулинским обширный двор с новым срубом, донес Малюте, что немчин заподозрил измену:

— Кто-то попытался ночью открыть главный сундук с самыми важными инструментами.

— Не может быть! — воскликнул Малюта. — Не должно!

— Быть-то не может, а вокруг замка свежие царапины. Взгляни сам, господин. Из своих, верно, шпик, — предположил толмач.

— Ладно, Ларионов. Помалкивай. Немчина нашего успокой. Я сам прослежу. Пусть шума не подымает и Алешке Адашеву не жалуется. Измену с корнем вырву. Так ему и передай.

Несколько солнечных дней Свияжск праздновал появление войска. Воеводы, стрелецкая верхушка да казачьи атаманы пировали, как будто Казань уже пала. Надоело им кормиться наскоро изжаренной дичью, ухой да рыбой, пропахшими дымом костров. Черствый черемисский хлеб колом становился в горле. А в Свияжск челядь боярская успела доставить домашние припасы, тщательно упакованные под присмотром хозяйственных жен и управителей. Кто чином поменьше и у кого кошелек потоньше, шел на рынок к купцам, среди которых мелькали и заморские. Тут все можно было достать: и копченые окорока, и рыбу разных сортов — соленую и вяленую, и мед, и чего душе угодно. Пир шел горой. Девки с окрестных деревень слетались как пчелки на сладкое. Каждая надеялась — вдруг повезет и судьбу она свою устроит.

Иоанн в окружении блестящей свиты проводил время за городом, отдавая распоряжения. Князья Михайла Воротынский и Александр Горбатый-Шуйский советовали немедля переправляться через Волгу и Казанку с намерением обложить столицу непокорных плотным кольцом. Татарский владыка ногайский князь Едигер отверг все предложения Иоанна да еще вдобавок над смеялся над русскими, называя их дураками и хвастунами. Войском вне города командовал князь Япанча, укрепившийся в Арской засеке, чтобы не пропустить нападавших на Арское поле. Именно здесь, на Арском направлении, ожидались главные события. Мощная Арская башня должна была служить главным препятствием при штурме прочных бревенчатых стен со стороны Арских ворот. Вот тут ведущую роль Иоанн и воеводы отвели немчину, который пока изучал карты и рисовал планы подкопа, получая сведения от часто приезжающего к нему Алексея Адашева.

Ночью Иоанн приказал начинать переправу. Снялись тихо, без огней. Первые ушли на другой берег в лодках и на плотах, чтобы к утру занять выгодную позицию.

Малюта предположил, что если кто-то вознамерился вскрыть сундук немчина, то сейчас самое удобное время. С вечера он изготовился к слежке, никого не предупредив. Еще до полуночи перелез через ограду двора с двумя верными и непугливыми стрельцами Шигонцевым и Щаповым, вооруженными только ножами. Огонек в слюдяном окошке еле теплился. Малюта приник к щели чуть приоткрытой рамы. Немчин сидел за столом перед свечой, низко склонив голову. В руке он держал диковинный предмет, похожий на две человеческие раздвинутые ноги. Малюта видел, как немчин поднялся и задвигал им по поверхности карты и диковинный предмет будто зашагал. «Не колдун ли проклятый чужеземец? — мелькнуло у Малюты. — Надо бы Басманову донести». Позднее в комнату вошел один из русских учеников по прозвищу Конек, получивший кличку из-за пристрастия к лошадям, и розмысл с ним принялись живо что-то обсуждать, тыкая пальцем в рисунки и меряя карты диковинным предметом, как человек меряет землю шагами.

А ночь над Свияжском стояла превосходная. Густо пахло теплом, которое отдавали разогретые за день травы. Круглая полная луна напоминала лицо монгола. Малюта отпрянул от стены и спрятался в малиннике, где его поджидали стрельцы. Сюда долетал легкий топот, медленный скрип колес, невнятный говор тихо передвигающихся за оградой людей. Всё и все двигались к лежащему ниже Свияжска берегу. Чем ближе к воде, тем ночь становилась непрогляднее. Это удивительное свойство помогало нападавшим. Колеблющийся простор поглощал и звуки. Прохладный ветерок, пронизанный ароматами зелени, делал движения воинов быстрыми и ненатужными — дышалось привольно и свободно. Малюта пожалел, что обязанности отвлекли от ночной переправы.

Далеко за полночь он задремал и очнулся внезапно — толчком — от шороха и тупого удара о землю. Через ограду перелезла юркая фигурка. Малюта подумал, что рано себя обнаруживать. Навалиться да скрутить просто, но если сундуками розмысла интересуются татарские лазутчики, то за оградой, верно, притаился тот, кто должен свершить главное дело. И Малюта не ошибся. Первый, помедлив и осмотревшись, подал сигнал, и через ограду перевалили трое. Малюта понял, что без крови не обойтись. Он шепнул Шигонцеву сурово:

— В ножи двух, что к дому поближе. Ты, Щапов, лазутчика верткого зааркань. А того, что покрупнее, я сам придушу.

Шигонцев достал нож с длинным прямым и широким лезвием и по кивку Малюты прыгнул на спину первому, одновременно наотмашь полоснув второго налетчика, скользившего рядом. Затем ударом ножа перешиб шейные позвонки тому, на кого прыгнул, и, крутанувшись юлой, ножом, как саблей, полоснул только что раненного в лицо и скорчившегося от непереносимой боли. Шигонцев рванул нож назад и снова засадил его в обмякшее вдруг тело поглубже, повернув с хрустом.

— Ну, теперь готов! — крикнул он Малюте, который огромными ухватистыми ручищами душил сбитого на землю человека.

— Ноги ему путай, — прохрипел, отвечая Шигонцеву.

К ним Щапов подтянул на аркане юркого паренька в халате, надетом прямо на голое тело. Быстро спеленали живых веревками, дотащили до ворот, подогнали лошадей и поволокли, уродуя и обдирая, к Басманову, который ждал их на берегу в полном войсковом облачении, готовый покинуть Свияжск.

— Расспроси сам, Алексей Данилович, — предложил Малюта.

Басманов взял факел из рук стрельца и наклонился над тем, кто покрупнее:

— Знаешь по-русски? Ты кто? По чьему приказу ночью, как тать, во двор ввалился?

Черемис молчал, молчал и паренек. Басманов пырнул факелом в лицо старшему:

— Будешь говорить, не то спалю.

Черемис продолжал молчать, ни слова не вырвалось у него из горла, ни стона.

— Я не шучу, вражина. Отвечай!

Черемис по-прежнему не проронил ни звука. Он лежал недвижно, и кожа медленно багрово-черными звездами лопалась на его щеках и лбу.