— Я хотела бы посмотреть на него… Помогите мне, пожалуйста. Очень вас прошу…

Малыш, как и прежде, лежал в своей кроватке, обняв пластмассового медвежонка. Увидев вошедших, он не остался, как в первый раз, равнодушным, а поднялся на ноги и, схватившись ручонками за бортик кроватки, уставился на них любопытным, полным дружелюбия взглядом. Казалось, в его серых глазах зажглась радость встречи: он вдруг машинально протянул к Крапивиной руки. Та, взяв их в свои, произнесла дрогнувшим голосом:

— Господи, как похож-то…

Она долго смотрела на него тем пристальным взглядом, каким смотрят на человека близкого и чужого, недосягаемого, и опять, почувствовав, видимо, неловкость, отошла от кроватки и сказала, пряча глаза:

— Ну, ладно, я пойду, наверное. Ведь у меня тоже дети…

Прошла неделя.

У Андреева появились еще дела, и он уже стал забывать о происшествии с супругами Крапивиными. И вдруг… дверь кабинета открылась: появилась недавняя гостья — Крапивина Мария, да не одна. Были с нею девочка лет восьми-девяти и мальчуган лет шести.

— Здравствуйте! — голосом давней знакомой, чуть улыбаясь, сказала она, и после небольшой заминки добавила, обняв детей за плечи: — Это вот мои… о которых я говорила…

Выглядела она на этот раз нарядной и еще более привлекательной. Волосы уложены на затылке в красивый массивный узел. Скромно, но со вкусом пошитый серый костюм подчеркивал стройную фигуру.

Следователь некоторое время растерянно смотрел на нее, потом быстро встал и, чуть поддавшись вперед, проговорил с почтительной улыбкой:

— Здравствуйте! Проходите, пожалуйста!

Крапивина подошла и села к столу, а дети остались стоять у двери. Девочка была точной копией матери, такая же белоликая, русоволосая, голубоглазая. А мальчуган — этот, сразу было видно, из породы Крапивиных: глазастый, курчавый.

— А что, они стесняются? — спросил следователь, садясь на свое место и глянув в сторону детей.

— Ничего. Пусть постоят. Мы ненадолго, — ответила она, касаясь рукой то лба, то виска, то подбородка. Рука явно искала покоя и, кажется, нашла его рядом с другой, которая держала кожаную сумочку, лежавшую у нее на коленях.

— Вы знаете, — начала женщина взволнованно, — после той встречи я многое передумала и… решила усыновить Сережу!

Следователь смотрел на нее, не выражая ни восторга, ни удивления, и лишь после паузы, длившейся почти минуту, сказал задумчиво и чуть скептически:

— Да… но дело не простое…

— Вы это, наверное, насчет родственников? — встрепенулась она, чуть привстав с места и устремив беспокойный взгляд на следователя. — Нет, нет! Я уже узнавала. Виктор-то детдомовский. Это и раньше знала. А она… то есть жена его, тоже, оказывается, из сирот. Они в одном детдоме воспитывались… Так что возражать не станет никто. Ну, а если насчет меня, то у нас все хорошо. Живем мы в достатке. Хозяйство плохое ли, хорошее ли… Вот, я тут уже и документы кое-какие собрала. — Она вынула из сумочки пачку бумаг и показала их следователю: — Помогите, пожалуйста. Помогите еще раз, прошу вас! Дайте мне на воспитание Сережу! Я все силы отдам. Ничего не пожалею. Ведь вы можете…

— Я понимаю вас, — с сочувствием сказал следователь, — но, простите, прокуратура делами усыновления не ведает, а ведает исполком…

— Да не об этом я! — прижав к груди руки и просяще придвинувшись к следователю, произнесла Крапивина. — Тут дело такое. Я в больнице сейчас была. Там Сережу в дом ребенка переводить собираются. Просила главврача: пока все решается, дать мне Сережу хоть на время, чтобы он жил у нас. А главврач ни в какую! На каком, говорит, основании я отдам его вам… Позвоните, пожалуйста, ему или напишите, пусть отдадут мне Сережу, хоть под расписку, хоть как иначе. Зачем же отправлять в приют ребенка, если, если…

Она не договорила, на глазах выступили слезы.

Следователь встал из-за стола и медленно прошелся по кабинету, постоял немного у окна, подошел к детям:

— Что пришел-то, курчавый? — спросил нахмуренно, но по-свойски, мальчугана.

— За братиком. А то зачем же еще? — важно прозвучало в ответ.

— Обижать-то не будешь братика?

— Н-е-е-т, — протянул мальчуган, серьезно насупив брови. — Я ему автомат деревянный сделал. У меня штаб в сарае есть. Приедем домой, в отряд его приму…

— Эге, какой ты вояка! А что у тебя за отряд?

— Партизанский, настоящий, как в кино…

Стоявшая рядом сестра долго поджимала в улыбке губы и, не выдержав, отвернулась в сторону и прыснула в кулачок, втянув голову в плечи.

Следователь повернулся к ней:

— Ну, а ты что скажешь?

Девочка тотчас выпрямилась, но не знала, что отвечать. И вдруг, глядя прямо в глаза следователю, сказала смело:

— А у нас книжки интересные есть!

Следователь молча кивнул и, вернувшись к столу, поднял телефонную трубку, набрал номер.

— Владимир Иванович? Добрый день! Вас Андреев беспокоит. Дело вот в чем. У вас сегодня была Крапивина… Да, да, Крапивина, жена погибшего. Она обращалась к вам с просьбой, касающейся Сережи Крапивина… Она решила усыновить его, а пока хочет взять мальчика домой. Я с ней тут беседовал. Мне кажется, стоит прислушаться к ее просьбе… Да, конечно, под мою ответственность… Хорошо. Спасибо!

Он положил трубку и сказал в задумчивости:

— Ну, вот и все. Вы можете забрать Сережу…

— Ой! — радостно схватилась руками за сердце женщина. — Спасибо вам. Большое спасибо! Ой, да что же это такое!..

Она вскочила со стула и, подбежав к детям, стала торопливо подталкивать их к двери.

— Ну идемте же, идемте!

Проводив их, Андреев вернулся на место, вытащил свои бумаги и глубоко вздохнул.

Через, открытое окно услышал:.

— Мама, сегодня я буду спать с братиком, ладно?

— Нет, нет! — возразил тут же другой детский голос. — У тебя кроватка маленькая и места мало. А у меня на диване сколько хочешь.

А в ответ ласковое, укоряющее:

— Да тише вы! Все будем спать вместе, рядышком, как на сенокосе…

Я — следователь. Люди, отдаленные от моей профессии, спрашивают иногда: ты распутываешь преступление, потом другое. Потом еще и еще. Победы и неудачи, радости и огорчения — все сменяет друг друга, как день сменяет ночь, как летнюю жару стужа. Так что же тогда оставляет, пережитое в душе твоей и сознании твоем?

Да, мир устроен так, что у всего есть свой конец. И радость успеха, и горечь неудач — ничто не вечно. Но проходят дни, годы, а остаются воспоминания. Удивительные, неповторимые. А еще — образы, образы живых и тех, кто давно уже ушел из жизни…

Ее нашли в неглубокой снежной яме на краю широкой автомобильной дороги, невдалеке от города. Она полулежала, держась руками за края ямы и как бы норовя выбраться из нее в последних усилиях жизни. Судебные медики не могли ответить сразу: здесь последовала ее смерть или она наступила гораздо раньше, в другом месте. Но для меня и работников милиции, прибывших на место происшествия, необходимо было выяснить главное: что оборвало жизнь этой женщины…

Было ей лет двадцать пять и выглядела она очень красивой. Даже мертвая. Густые, длинные волосы прядями спадали на плечи, обвивали шею, придавая бледному лицу ее свою выразительность и задумчивость. Из-под полуопущенных ресниц просвечивала синева застывших в тихом спокойствии глаз. Одета она была со вкусом.

— Смотрите, — сразу же заметили оперативники, — золотые серьги, цепочка, колечко — все на своих местах. И сумочка при ней…

Из их слов следовало: это не нападение с корыстной целью, не кража и не разбой.

Я тоже подумал об этом. Ну, а нападение… Было ли оно?

При осмотре потерпевшей на месте эксперты не обнаружили никаких видимых телесных повреждений. Целой оказалась и одежда. Привлекли внимание лишь какие-то странные полосы на шубе. По две на каждом рукаве, выше и ниже локтевого сгиба. Будто мех чем-то примяли…

После осмотра оперативники разъехались кто куда. Первым делом предстояло установить личность пострадавшей, отыскать по возможности свидетелей. Я же, вручив судебным медикам постановление о назначении экспертизы, вернулся в кабинет и предался размышлениям.