Поэтому многие мориски знали очень мало о христианских обрядах или вообще ничего не знали о них. А те, кто кое-что знал, научились ненавидеть христианство. Типично то, что мориски не представляли, как следует креститься, не могли прочесть наизусть ни одну из христианских молитв [748].

Но подобное невежество (по меньшей мере, в первые годы), свидетельствовало о сделанном выборе.

В 1570 г. мориски Валенсии неоднократно обращались к местным властям с петицией научить их христианским доктринам. Они хотели, чтобы у них были священники, чтобы построили церкви. В противном случае, как они разумно отмечали, «мы никогда не сможем стать хорошими христианами» [749]. В деревне Альтаира, например, они потребовали у посетивших их гостей, чтобы те научили их основным положениям веры [750]. Каким образом можно быть верными христианству, если никто не удосужился объяснить им основные принципы веры?

Кажется совершенно отвратительным, что инквизиция подвергала расследованиям религиозные обряды и практики этих обращенных христиан после жалкого провала церкви в проповеди им Евангелия и ознакомлении с доктринами. Становится очевидным: многие в иерархии священнослужителей (возможно, неосознанно) не желали видеть, как мориски присоединятся к верующим.

Унижение и недоверие вряд ли будут способствовать тому, чтобы другие разделили ваши убеждения. Франсиск де Алава очень скромно сказал: «Разумеется, этот способ научить их христианской доктрине показался мне плохим» [751].

Но таков был способ, состряпанный священниками, «показывавшими плохой пример». Пример-то и распространился среди морисков.

Реальность заключалась в том, что нации, подобно клубам, определялись путем исключения других, а также с помощью иных, более решительных мер. Теперь, когда расправились с «еврейскими» конверсос, роль жертвенного агнца, которому можно причинить еще большие страдания, должны были принять на себя опасные и мятежные еретики-мориски.

В Гранаде находились последние останки одной из великих цивилизаций Средних веков. Альгамбра в сумерках каждый вечер светилась багряным светом. 200 мечетей города, действовавших в первые годы после испанской конкисты [752], лишили первоначальных украшений. В пустых зданиях эхом разносился вновь освященный новый сакральный язык.

После конкисты 1492 г. мавританская Гранада просуществовала недолго. При нетерпимом поведении Синероса в 1500 г., в 1502 г. мусульман заставили либо принять христианство, либо уехать (см. главу 5).

Хотя с самого начала в Гранаде не имелось трибунала инквизиции, ко времени принудительного обращения в христианство в Арагоне и Валенсии в 1520-е гг. положение изменилось. В 1526 г. трибунал учредили в Гранаде. В том же году созвали совещание религиозной конгрегации, которая разработала и приняла серию репрессивных мер, направленных против морисков. Им запретили говорить на арабском языке, управление их банями переходило к «старым христианам». Запретили обрезание и свадьбы по мусульманским обрядам. Не разрешалось носить оружие или забивать животных согласно исламскому ритуалу [753].

Конгрегация Гранады 1526 г. фактически декларировала принудительную ассимиляцию. Эти иноземцы при национальном объединении должны были говорить, как все, вести себя, как все, стать такими, как все. Но подобные требования, поддерживаемые силой, вскрыли нарастающее напряжение в умах творцов политики между желанием обеспечить ассимиляцию и стремлением к изгнанию. Отчасти умонастроения даже среди тех, кого считали наиболее просвещенными членами конгрегации, раскрывает монах Антонио де Гевара, знаменитый писатель и мыслитель-гуманист. Гевара хотел лично вырвать волосы женщине из морисков, которая жила на земле маркизы Сенете, соскоблив с них хну голыми руками [754].

Желание вызвать такое физическое унижение раскрывает страсти, замаскированные проектом духовного преображения морисков. Здесь, вместе со всеми противоречивыми страхами и осознанием собственной вины, была представлена психология этих «святых людей», которые стремились осуществить обращение, но не могли отказаться от желания сделать это с помощью силы. Несовместимость логики и желания предполагает: самая рафинированная теологическая и политическая мысль в этом случае никогда не может быть реализована на практике.

Единственное послабление для морисков Гранады, предусмотренное в указах конгрегации 1526 г., заключалось в том, что они могли отложить осуществление обращения в христианство, заплатив 80 000 дукатов в обмен на сорокалетнюю отсрочку. Хотя такая мера и могла защитить их на какое-то время, свободу этого народа жить так, как он давно привык, постоянно ограничивали. Гаспар де Авалос, архиепископ Гранады с 1529 по 1542 гг., запретил им исполнение традиционных танцев «замбрас» [755].

К 1560 г. инквизиция вновь проявила интерес к ним: в 1560 г. на аутодафе сожгли семь морисков, а в 1566 г. — еще двоих. На этих аутодафе каждый год приговаривали к очищению более семидесяти морисков [756].

Затем с 1 января 1567 г. приступили к реализации положений, разработанных конгрегацией 1526 г., созванной в Гренаде, несмотря на подачу морисками новых апелляций [757]. И вновь инквизиция стала главным инструментом государства в проведении новой политики. На аутодафе, состоявшемся 2 февраля 1567 г. в Гранаде, заживо сожгли четырех морисков, а шестьдесят приговорили к очищению [758].

Условия для мятежа были подготовлены совершенно естественным образом.

Горы Альпухарра с давних пор были центром культурного сопротивления. В рождественский сочельник 1568 г. мориски этих прекрасных гор восстали против своих христианских хозяев.

Сначала восстание ограничивалось лишь рядом изолированных баз, но постепенно оно распространилось по всей Андалузии. Из Северной Африки [759]на помощь прибыли контингенты сторонников ислама.

К концу 1569 г. испанские войска численностью в 20 000 человек сражались с 26 000 повстанцев. Потребовались дополнительные подкрепления. Мориски пытались взять реванш за семидесятилетние страдания.

Естественно, эти жестокие атаки подтвердили убеждение «старых христиан» в том, что мориски — опасный враг. Под рукой оказался новый внутренний противник, с которым нужно расправиться так, как расправились с лютеранами в Севилье и Вальядолиде. Но реальность оказалась такова, что ислам в этом восстании не сделался главным фактором. Пока повстанцы уничтожали церкви и читали мусульманские молитвы, они участвовали в деятельности, которая едва ли созвучна мусульманской практике и ритуалам. «Замужние женщины срывали одежду и обнажали свою грудь, девицы обнажали головы. С распущенными волосами, ниспадающими на плечи, они открыто танцевали на улицах, обнимая мужчин, а юные мальчики скакали перед ними, размахивая носовыми платками в воздухе, громко выкрикивая, что сейчас наступило время невинности и чистоты» [761].