Однако первым белым, которого в мое время загребли за траву, он не был. Нет. Первым был Роберт Митчем, актер, которого арестовали тремя месяцами раньше в Малибу – прямо на пороге укромного пляжного коттеджа, за владение марихуаной и по подозрению в приставании к несовершеннолетней девочке 31 августа 1948 года. Помню фотографии: Митчем в майке рычит на легавых, а море вздымается за ним и пальмы трепещут на ветру.

Да, сэр, вот был мой мальчонка. Митчемом, Берроузом, Джеймсом Дином и Джеком Керуаком меня так серьезно пришпорило, не успело мне и двадцати исполниться, что назад уже дороги не было. Купил билет – ехай.

Так добро пожаловать на Дорогу Грома, старина. Это был один из тех фильмов, которые захватили меня, когда я был слишком молод, чтобы сопротивляться. Он убедил меня, что если ездить – так на максимальной скорости, в машине, где вискач плещется через край, и я так и езжу с тех пор, хорошо это или плохо.

Девчонке на фотографиях с Митчемом на вид было лет пятнадцать, на ней тоже была майка, из под которой выпирал элегантный сосок. Фараоны пытались прикрыть ей грудь пыльником, выволакивая их из дому. Митчему также предъявили обвинения в Педерастии и Содействии Преступности Малолетних.

В те годы у меня были свои заморочки с полицией. В пятом классе меня официально задержало ФБР за то, что я опрокинул почтовый ящик США перед автобусом. Вскоре после этого я стал частым арестантом разных тюрем американского Юга по обвинениям в пьянстве, воровстве и хулиганских действиях. Меня называли преступником, и примерно в половине случаев люди были правы. Я был полноправным Малолетним Преступником, и у меня была куча друзей.

Мы угоняли машины, нажирались джином и по ночам гоняли на полной скорости в такие места, как Нэшвилл, Атланта и Чикаго. В такие ночи нам требовалась музыка, и обычно ее нам предоставляло радио – 50,000-ваттные станции с хорошей проходимостью сигнала, вроде WWL из Нового Орлеана или WLAC из Нэшвилла.

Вот тут, наверное, я и облажался – когда слушал WLAC и гнал всю ночь по Теннесси в краденой машине, которой не хватятся еще три дня. Так я узнал, кто такой Хаулин Вулф. Мы его не знали, но нам он нравился, и мы понимали, о чем он говорит. «Я Чую Крысу» – чистый памятник рок-н-ролла аксиоме, гласящей: «Паранойи не бывает». Вулф запросто сносил крыши, но в нем была и меланхолическая сторона. Он мог выдрать тебе сердце как хонки-тонк наихудшего пошиба. Если история будет судить о человеке по его героям, как утверждают, то пускай в записи внесут, что Хаулин Вулф был одинм из моих. Он был монстром.

Музыка для меня всегда была делом Энергии, вопросом Горючки. Сентиментальные люди зовут это Вдохновением, но на самом деле они имеют в виду Горючку.

Горючка мне всегда была нужна. Я – ее серьезный потребитель. Бывают ночи, когда я по-прежнему верю, что машина с топливной стрелкой на нуле протянет еще 50 миль, если радио у тебя на полную катушку орет правильную музыку. Восьмицилиндровый «кадиллак» поедет на 10-15 миль быстрее, если ему вкачать полную дозу «Кармелиты». Проверено неоднократно. Именно поэтому на стоянках дальнобойщиков на Шоссе 66 около полуночи можно найти так много «кадиллаков». Это Сутенеры Скорости, и заправляются они больше чем бензином. Понаблюдайте некоторое время за таким местечком и заметите схему: большая быстрая машина тормозит перед какой-нибудь дверью, из нее выскакивает ополоумевшая деваха, совершенно голая, если не считать меховой шубки или лыжной куртки, забегает внутрь, сжимая в кулаке пачку денег, до помрачения мозгов стремясь побыстрее купить гарантированно кайфовой дорожной музыки.

Это происходит снова и снова, и рано или поздно ты на этом зависаешь, тебя цепляет намертво. Стоит мне услышать «Белого кролика» – и я снова на улицах Сан-Франциско солидольной полночью, ищу себе музыки, гоню свой быстрый красный мотоцикл с горки в Пресидио, отчаянно вписываясь в повороты среди эвкалиптов, стараясь побыстрее доехать до Матрицы, чтобы успеть услышать, как Грейс Слик заиграет на флейте.

В то время по ночам не было консервированной музыки, никаких наушников или «уолкменов» – даже лобовика из пластика не было от дождя. Но музыку я слышал все равно – даже если она играла в пяти милях от меня. Стоило разок услышать правильно сыгранную музыку, и можно было упаковать ее себе в мозги и носить с собой повсюду, всегда.

Да, сэр. Вот моя мудрость и вот моя песня. Сейчас воскресенье, и я придумал себе новые правила. Отныне раскрою свое сердце духам и буду обращать больше внимания на животных. Прихвачу кассету с арфой, доеду до заправки «Тексако», где можно взять тако со свининой, и буду читать «Нью-Йорк Таймс». А после этого перейду через дорогу к почте и суну свое письмо ей в ящик.

Res Ipsa Loquitor.