Полковник Квик решил проблему с машиной, а деньги (в четыре раза больше нормальной цены) помогли заполучить два номера в клоповнике на окраине города. Еще одной загвоздкой была задача убедить толстосумов из Черчилль Доунс в том, что Scanlan's был настолько престижным спортивным журналом, что здравый смысл вынудит их выдать нам две самые лучшие пресс-карты. Это было не так то просто. Мой первый звонок в офис по связям с прессой обернулся полным поражением. Пресс-агент был просто шокирован мыслью о том, что кто-то может быть настолько тупым, чтобы требовать удостоверения прессы за два дня до скачек. «Черт, вы это серьезно?» – сказал он. «Предельный срок истек два месяца назад. Мест для прессы не осталось, все номера в гостиницах заняты… и что это за Scanlan's Monthly вообще такой?»

Я издал болезненный стон. «Неужели вам не звонили из лондонского офиса? Они прислали сюда художника рисовать картины. Стэдмана. Он ирландец. Мне кажется. Очень знаменит на родине. Да. Я только что прибыл с побережья. В офисе в Сан-Франциско мне сказали, что мы вписаны».

Казалось, клерк заинтересовался, и даже проникся симпатией, но он все равно ничего не мог сделать. Я навешал ему на уши еще какой-то бурды и, наконец, он предложил компромисс: он дает нам два пропуска в клабхаус, но о том, чтобы реально разместить нас в нем, а особенно на местах для прессы, и речи быть не могло.

«Звучит немного странно», – заявил я. «Это неприемлемо. У нас должен быть доступ ко всему. Ко всему. К представлению, к людям, к церемонии открытия и особенно к скачкам. Вы ведь не думаете, что мы проделали такой путь для того, чтобы смотреть эту хрень по телевизору, а? Так или иначе, мы попадем внутрь. Даже если нам придется подкупить охрану – или применить к кому-нибудь Мэйс». (Я прикупил баллончик Мэйса в аптеке в центре города за $5.98, и вдруг, прямо посреди этого разговора, до меня дошли скрытые возможности применения его на скачках. Обрызгать газом швейцаров, стоящих на узком входе в святая святых клуба, быстро проскользнуть внутрь, распылить большой заряд Мэйса в губернаторской ложе, как раз когда начнутся скачки. Или напшикать на беспомощную пьянь в туалете клабхауса, для их же блага…)

К полудню пятницы я был до сих пор без пресс-карт и до сих пор не мог разыскать Стэдмана. Я надеялся на то, что он передумал и вернулся назад в Лондон. Наконец, когда я забил на Стэдмана и безуспешные попытки договориться с кем-нибудь в пресс-офисе, я решил, что единственная для меня надежда получить удостоверения – пойти на ипподром и вломиться в пресс-офис без предупреждения – требуя только один пропуск, вместо двух, говорить очень быстро, со странными интонациями в голосе, как человек, с трудом пытающийся контролировать внутреннее бешенство. Выходя, я остановился у гостиничной стойки обналичить чек. Потом, без всякой надежды, я спросил, есть ли какой-нибудь дикий шанс, что мистер Стэдман заехал.

Даме за стойкой было около пятидесяти лет, и выглядела она весьма необычно; когда я упомянул имя Стэдмана, она кивнула, не отрывая взгляда от записей, которые делала, и сказала низким голосом: «Не переживайте, заехал». Затем она одарила меня широкой улыбкой. «Да, кстати. Мистер Стэдман только что уехал на ипподром. Он ваш друг?»

Я покачал головой. «Мы должны вместе работать, но я даже не знаю, как он выглядит. А теперь, блин, мне придется искать его в толпе на трэке».

Она хихикнула. «Вы без труда его отыщете. Этот человек найдется в любой толпе».

«Почему?» – спросил я. «Что с ним не так? Как он выглядит?»

«Ну… – сказала она, все еще ухмыляясь, – такого забавного типа я давно не встречала. У него эта… а… растительность по всему лицу. А если честно, она у него по всей голове». Она кивнула. «Вы узнаете его, когда увидите, не беспокойтесь».

Господи Иисусе, подумал я. Это испоганит получение пресс-карт. Мне представлялся какой-то нервно мельтешащий чудила, весь заросший спутанными волосами, противно требующий в офисе пресс-пакета для Scanlan's. А вообще… какого черта? Мы всегда можем закинуться кислотой и провести весь день, шарясь вокруг ипподрома, истерически смеясь над местными и лакая мятный джулеп, чтобы копы не подумали, что с нами что-то ненормально. Можно даже заработать денег; поставить мольберт с большой надписью: «Иностранный художник нарисует ваш портрет за $10. Здесь и СЕЙЧАС!»

Я выбрал самый короткий путь до ипподрома и погнал очень быстро, ведя монструозную машину по переулкам, держа в одной руке банку пива, а в голове у меня была такая путаница, что я чуть не врезался в Фольксваген, полный монашек, поклявшись себе вписаться в правый ряд. Был еще крошечный шанс, думал я, перехватить уродливого британца, пока он не зарегистрировался.

Но Стэдмен был уже в пресс ложе, когда я туда добрался, бородатый молодой англичанин в твидовом костюме и авиационных солнцезащитных очках. Ничего такого странного в нем не было. Ни вен на лице, ни зарослей жестких клочковатых волос. Я рассказал ему, как описала его женщина в мотеле, что его несколько озадачило. «Пусть это тебя не беспокоит», – сказал я. «Просто помни следующие несколько дней о том, что мы в Луисвилле, Кентукки. А не в Лондоне. И даже не в Нью-Йорке. Это странное место. Тебе повезло, что та умственно отсталая в мотеле не выхватила ствол из-под стойки и не проделала в тебе большую дырку». Я засмеялся, но он казалось, забеспокоился.

«Просто представь себе, что ты попал на большую чокнутую барахолку под открытым небом», – сказал я. «Если ее обитатели выйдут из-под контроля, мы насквозь вымочим их в Мэйсе». Я показал ему баллончик «Химиката Билли», поборов в себе позыв разбрызгать его через все помещение на мужичка с крысиной рожей, прилежно печатающего что-то в секции Associated Press. Мы стояли у бара, потягивая скотч и поздравляя друг друга с внезапной, незапланированной удачей в получении двух пресс-удостоверений. Леди за стойкой была очень дружелюбна к нему, сказал Стэдман. «Я сказал ей свое имя и она выдала мне все, что было надо».

К обеду мы держали все под контролем. У нас были места, выходящие на финишную прямую, цветное ТВ и бесплатный бар в комнате для прессы, а также подборка пропусков, с которыми мы могли попасть куда угодно, хоть на крышу клабхауса, хоть в жокейскую. Единственное, чего нам не хватало, был неограниченный доступ в святая святых клуба, секции «F&G»… и я чувствовал, что он нам нужен, чтобы посмотреть на нализавшихся виски губернаторских халдеев в действии. Губернатор, свинорылая нео-нацистская шлюха по имени Луис Нанн, должен был сидеть в «G», вместе с Барри Голдуотером и полковником Сандерсом. Я был уверен, что нам удастся попасть в «G», где мы сможем расслабиться, потягивая джулеп, и впитать в себя часть атмосферы и особых вибраций скачек.

Все бары и закусочные также располагались в секции «F&G», а клубные бары в день Дерби – это особое зрелище. Наряду с политиканами, светскими львицами и местными олигархами, каждый полубезумный дурень, у которого есть хоть какие-то мазы в пределах пятисот милль от Луисвилля, наверняка упьется в муку и сольет здесь кучу баксов и, в особенности, покажет, кто он есть на самом деле. Бар Пэддок, возможно, лучшее место на ипподроме для того, чтобы посидеть и понаблюдать за лицами. Никому и в голову не придет, что на него пялятся, потому все здесь и находятся. Большинство людей проводит большую часть своего времени в Пэддоке; они могут посидеть за одним из деревянных столиков, откинуться в удобном кресле и понаблюдать за постоянно меняющимися ставками на большом табло за окном. Черные официанты в белых форменных пиджаках ходят туда-сюда с подносами с выпивкой, пока эксперты обдумывают свои шансы и размышляют над счастливыми номерами, или просматривают списки участников в поисках благозвучных имен. К кассам тотализатора и от касс постоянно движутся толпы людей. Затем, когда все ставки уже сделаны, поток людей уменьшается и все идут на свои места.

Ясное дело, мы должны были отыскать способ подольше задержаться завтра в клабхаусе. Но «бродячие» пресс-карты были рассчитаны только на получасовое пребывание в секции F&G, и предположительно, с ними журналисты могли опубликовать лишь немного торопливо сделанных фотографий и интервью, но карты не давали возможность проходимцам вроде меня и Стэдмана весь день находиться в клабхаусе, напрягать местную элиту и свистнуть лишнюю сумочку или две, болтаясь по трибуне. Или опрыскать Мэйсом губернатора. Ограничение во времени не было проблемой в пятницу, но в день скачек «бродячие» пропуска будут жестко контролировать. И если дорога от мест для прессы в Пэддок займет десять минут, и еще десять минут займет возвращение, то для серьезного наблюдения за публикой почти не останется времени. А в отличие от большинства присутствующих журналистов, нам было абсолютно по барабану то, что происходит на трэке. Мы прибыли сюда посмотреть на настоящий бал монстров.