Старец поучал новичка, что со сменой одежды и имени необходимо изменить весь образ жизни — отказаться от мирских обычаев и только Бога Единого иметь в своих мыслях, предав свою волю в руки старца. Кроме послушания старец учил своего подопечного наблюдать за помыслами (мыслями) и молиться. Как плохие мысли рождают плохие дела и поступки, так и наоборот. Святые отцы различали восемь греховных помыслов, которые являются первопричиной страстей и злых дел: сребролюбия, чревообъядения, тщеславия, гордости, уныния, печали, гнева и блуда. Большое искусство требовалось, чтобы отсечь помысел в самом начале. Но немал подвиг — уловить его в себе и пытаться переменить злой помысел на добрый, что достигалось молитвой.

Чтобы сохранить ум и сердце от злых мыслей, старцы советовали все время читать Иисусову молитву, считая молитвы по четкам. Молитва эта такова: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного». Одна молитва соответствовала одному узелку на четках, которые называли лестовками. Когда прочитывали сто молитв, отодвигали одну большую четку, называвшуюся закладной, по подобию закладки, чтобы не забыть, сколько уже прочитано. Упражняться в Иисусовой молитве старцы советовали везде: в церкви, в келье, во время работы, до тех пор, пока глаза не закроются для сна. Но молиться надо было сокровенно, чтобы только свое ухо слышало молитву.

Имея большой опыт, старец хорошо знал, какие опасности могут подстерегать монаха, и поэтому мог дать новичку ряд простых, но полезных советов: с мирскими не говорить, особенно с женщинами; детей книгам не учить и с ними никак не общаться; безумных старцев, говорящих неподобное, избегать; закрывать свое лицо клобуком от посторонних взглядов; в церкви к целованию Евангелия или иконы за мирскими людьми не подходить, но следовать только за монахами, чтобы невзначай не коснуться женского платка или чужого лица; никогда не смеяться так, чтобы обнажались зубы; и ряд других подобных советов.

Новоначальный монах находился в полном послушании у своего старца. Уходя на богослужение или монастырскую работу, приступая к любому делу, он должен был обязательно получить его благословение. Если инок заболевал и не мог идти в трапезу или на молитву, то прежде всего он говорил об этом старцу, а тот, в свою очередь, сообщал о состоянии своего подопечного служебнику. Живя в келье со старцем, постоянно наблюдая его в бытовой повседневной жизни, монах должен был обязательно соблюдать определенный такт: не рассказывать никому о том, что происходит в келье, сообщать старцу, если слышал, что кто-нибудь говорил о нем в монастыре. Это все было необходимо, чтобы не подорвать спасительного уважения ученика к своему учителю.

Полное послушание было возможно только в том случае, если ученик всецело доверял своему наставнику. Если он слышал нечто неподобное о своем учителе, часто распространявшееся из-за одной только человеческой зависти, и оставался с этими мыслями наедине, то его уважение к старцу могло быть сильно поколеблено. Когда же он доверял слухи и сомнения старцу, тот мог духовно объяснить их причину и природу. Но все остальные монастырские пересуды и все неподобное, случавшееся в монастыре и не касавшееся монаха и его старца, он не должен был пересказывать в келье. Новопостриженный знал только церковь, трапезу и свою келью.

Почти во всех житиях можно найти рассказы о взаимоотношениях старца и его ученика. Особым даром духовного рассуждения обладал преподобный Корнилий Комельский. Традиция духовничества была развита и в Павло-Обнорском монастыре. «Великим старцем» современники называли преподобного Нила Сорского. Житие преподобного Иннокентия Комельского рассказывает, что преподобный пришел в Кирилло-Белозерский монастырь еще в юном возрасте. Здесь он стал преданным учеником старца Нила. Желая жить с преподобным, он обратился к нему со словами: «О честный отче, Бог Провидец всего, хотя меня спасти, привел к твоей святыне. Что повелишь мне сотворить, все сотворю, только спаси меня». Старец Нил принял его к себе в послушание и, поучая, сказал: «Сыне, если пришел работать для Господа, то уготовь душу свою терпеть искушения и страдания, наводимые от врагов. Да претерпев их, получишь воздаяние на небесах».

О каких искушениях предупреждал старец Нил, как и прочие старцы, своего ученика? Они могли быть самыми разными, а иногда очень жестокими. Вот, например, что произошло с монахом Игнатием из Александро-Ошевенского монастыря. Собрав свое небольшое имение, Игнатий продал его, а деньги принес в Ошевенскую обитель, где скоро принял постриг. Сорок дней новопостриженный монах, согласно общему монастырскому обычаю, не выходил из своей кельи, он посещал только церковные службы, и никто не нарушал его молитвенное безмолвие.

Затем настоятель послал его в поварню. Здесь Игнатий, как мог, трудился на братию, но по зависти был оклеветан. Инока обвинили в том, что он раздавал хлеб, рыбу и разное имущество за пределы монастыря. Среди братии поднялся ропот. Новоначального инока посадили в темницу, а руки и ноги заковали в кандалы. Такое жестокое наказание, если бы Игнатий действительно был виноват, можно было бы объяснить тем, что все древние монашеские уставы строго запрещали инокам раздавать монастырское имущество на сторону. В темнице Игнатий провел немало времени. Особенно мучили его боли в правой руке, сильно стиснутой железными путами. Монах молился всем святым, каких только знал, чтобы немного высвободить правую руку, но безуспешно. Тогда он мысленно обратился к преподобному Александру: «Слышал я о многих чудесах твоих, но не верю им, потому что маловерен и не могу поверить услышанному, не испытав на себе. Помилуй меня, маловерного, чтобы я начал верить чудесам твоим».

Помолившись так, Игнатий дотронулся левой рукой до правой, и кандалы упали с правой руки. От радости и изумления он перекрестился. Чтобы не быть обнаруженным, Игнатий придумал маленькую хитрость. Когда к нему приходил кто-нибудь из братии или стражник приносил еду, то он возлагал на руку кандалы, а когда уходили, то снимал их. Через некоторое время Игнатия оправдали и выпустили из тюрьмы, а он рассказал братии о чуде, случившемся с ним ( РГБ. Унд. № 276. Л. 105–106 об.).

В идеале монашеское общежитие должно было быть «союзом любви», инок не мог радоваться падениям или недостаткам своих братий, держать на сердце неприязнь, а тем более строить какие-либо козни. Однако человек всегда остается человеком, и в монастыре он только учится преодолевать свою греховную природу, потому искушения были неизбежны.

Искушение другого рода произошло с неким новоначальным иноком, который жил в келье у преподобного Пафнутия Боровского. Однажды он вышел за ворота обители по какому-то делу. По дороге ему повстречалось множество мирских людей, мужчин и женщин. По уставу Боровского монастыря, женщинам на территорию обители входить запрещалось, и инок, давно не видевший женских лиц, невольно обратил на них внимание. В сердце его вспыхнули уже забытые чувства и помыслы, но он нашел в себе силы вернуться в монастырь.

Когда монах пришел в келью, старец мирно читал Божественные писания. Увидев ученика, он отвернулся от него и ничего не сказал, а потом промолвил: «Это мой…» — и назвал имя ученика, но не монашеское, а мирское (по понятным причинам оно в Житии не называется). Инок испугался, но ничего не сказал старцу, а рассказал обо всем другому ученику святого Пафнутия — будущему преподобному Иосифу Волоцкому. Иосиф посоветовал ему не медля покаяться перед старцем, что инок и сделал ( Житие Пафнутия Боровского. С. 129). Так, под руководством своего наставника новоначальный медленно и не всегда «без преткновений» поднимался все выше по лестнице монашеских добродетелей.

Слово «богослужение» буквально раскрывается как служение Богу. Вся монашеская жизнь была не чем иным, как постоянной, ежеминутной службой Богу, и церковное богослужение всегда составляло сердцевину и главный смысл монастырского бытия. На молитве в храме или в келье монах проводил большую часть времени, но церковная молитва почиталась святыми отцами неизмеримо выше молитвы келейной. Преподобный Евфросин Псковский говорил так: «Если и всю ночь простоишь в своей келье на молитве, это не сравняется одному общему «Господи помилуй» ( Серебрянский. Т. 4. С. 522). А преподобный Иосиф Волоцкий добавлял: «Помолиться дома можно, но помолиться так, как в церкви, где множество отцов, где единодушно воссылается к Богу пение, где единомыслие, и согласие, и союз любви, — невозможно. В это время… не только люди вопиют трепетным гласом, но и ангелы припадают к Владыке, и архангелы молятся» ( Просветитель. С. 202).