Кстати, о названии: по одной из версий, «Веселый Роджер» происходит от французского joli rouge — «красивый красный цвет», по кровавому окрасу флага. В преломлении через английский язык joli превратился в jolly — «веселый», a rouge — в Roger. Впрочем, Old Roger («старина Роджер») у англичан было одним из прозваний дьявола, что тоже могло сыграть свою роль. А первый король Сицилийского королевства Рожер И (1130–1154) бороздил моря под красным флагом с изображением двух скрещенных костей.

Пираты часто пускались на всякого рода ухищрения, чтобы ввести в заблуждение потенциальную жертву Чужой флаг был лишь одним из трюков. Порой оружейные порты маскировали, чтобы выдать свой корабль за мирное торговое судно, а иногда, наоборот, рисовали порты на бортах, чтобы придать кораблю более грозный вид. Опытный капитан смог бы распознать пиратское судно по одному неоспоримому признаку — чрезвычайной скученности людей на палубе, слишком большому количеству моряков: если экипаж обычного торгового судна составлял не более двадцати человек, у пиратов средняя численность команды доходила до восьмидесяти головорезов.

Матрос был явно пьян. Он стоял, уцепившись обеими руками за леер, и смотрел перед собой невидящими глазами. Его напарник чистил оружие разложив его на тряпице на палубе и поглядывал по сторонам. Лицо его напряглось, когда он завидел капитана.

— В чем дело? — Глаза Робертса недобро сузились. — Пить на корабле запрещено. Забыл, что за это бывает?

— А пошел ты, — безразлично ответил лматрос и добавил смачное ругательство.

Всё произошло мгновенно: капитан вскинул руку, грянул выстрел, матрос упал. В груди его зияла дыра, в воздухе еще плавало сизое пороховое облачко.

Приятель убитого взвился, как разъяренный зверь.

— Ты так чтишь свой устав, капитан! — прошипел он сквозь стиснутые зубы. — Забыл, что бывает за убийство?

К месту ссоры уже начали подходить другие члены команды, даже кок высунул из камбуза свою закопченную физиономию.

— Что случилось? — спросил было один, но, завидев распростертый труп, осекся. Это словно придало Ральфу Брагу уверенности.

— Проливший кровь на борту карается смертью! — закричал он. — Казнить капитана!

Роберте выхватил саблю и бросился на безоружного Брага. Тот отскочил, но не слишком проворно: рукав на плече окрасился кровью. Взревев, как дикий бык, Ральф ринулся вперед, сбил невысокого Робертса с ног и принялся молотить его своими кулачищами. Три дюжих матроса с трудом оттащили его и держали, пока он не перестал вырываться. Окровавленному капитану помогли подняться; юнга принес кресло из его каюты.

Боцман просвистел общий сбор. Команда собралась на палубе, возле грот-мачты, даже марсовые спустились вниз, только рулевой остался на посту Бартоломью Роберте, хоть и сидел в своем кресле, был не председателем суда, а одним из обвиняемых. Ральф Браг понемногу успокоился: хотя он тоже преступил закон, виновным себя не считал, и сознание своей правоты придавало ему сил.

Роль судей исполняли два квартирмейстера. Приступили к опросу свидетелей. Тотчас поднялись шум и гвалт; команда разделилась на два лагеря — одни стояли за капитана, другие за матроса; противники уже начали хватать друг друга за грудки, и их с трудом удалось унять. Слово предоставили обоим обвиняемым. Роберте говорил мало, цедя слова, но при этом медленно переводил взгляд с одного члена команды на другого, и те, не выдержав, опускали глаза. Отвел глаза и Томас Анстис; капитану почудилось, что во взгляде старшего помощника вспыхнула надежда, и он пообещал себе устроить Анстису проверку.

Браг горячился, в его душе клокотала жгучая ненависть. Он предложил разрешить спор поединком. Решение квартирмейстеров прозвучало для него как гром среди ясного неба: его обвинили в оскорблении чина капитана. Стали собирать голоса. Один за другим, помявшись, матросы говорили: «Виновен». Постановили пропустить Ральфа Брага сквозь строй: он должен был получить по два удара линьком от каждого члена команды.

Роберте встал со своего кресла. Толстая золотая цепь с бриллиантовым крестом, висевшая у него на шее, ослепительно вспыхнула, поймав солнечный луч, и Брагу показалось, будто желтые зубы капитана тоже блеснули в злорадной улыбке. Боцман связывал Ральфу руки спереди. «Ладно, капитан, еще сочтемся», — подумал тот про себя.

На атлантическом побережье Европы существовало множество портовых городов, население которых почти сплошь состояло из корсаров, рыбаков и торговцев. Здесь проживали целые династии корсаров и каперов. Например, прадедом Жана Барта из Дюнкерка был испанский вице-адмирал Михель Якобсен по прозвищу «Морской лис», дедом — Ян Якобсен, погибший в неравном бою, отцом — корсар Корнелий Барт, ушедший на дно. Сам он ходил в море с двенадцати лет и сына своего сделал юнгой в таком же возрасте. Французские Дьеп, Сен-Мало, Нант, Ла-Рошель вели торговлю с Антильскими островами, английские Бристоль и Ливерпуль снаряжали суда для торговли «черным деревом» — африканскими рабами. Короли то объявляли друг другу войну, то заключали мир; корсаров то бросали в бой, то объявляли вне закона. Далеко не всегда с ними обходились справедливо. Так, корсар из Сен-Мало Жак Кассар, ставший моряком уже в семь лет, а к восемнадцати дослужившийся до звания лейтенанта, одержавший множество побед во время войны за Испанское наследство (1701–1714), закончил свою карьеру в 1715 году, после подписания Утрехтского мира. Обратившись к кардиналу Флери, исполнявшему обязанности главного министра и казначея, с просьбой о выдаче денег, которые полагались ему по праву, и получив отказ, он в гневе оскорбил кардинала и был брошен в тюрьму, где умер после четырнадцати лет заточения, а ведь знаменитый генерал-лейтенант французского флота Рене Дюге-Труэн считал его лучшим моряком своего времени. Во время той же войны английской королеве Анне служил корсар Эдвард Драммонд, происходивший из почтенной бристольской семьи. Несмотря на храбрость, проявленную во время абордажных боев с французами, он не получил никакого продвижения по службе, чем был очень обижен. В итоге Драммонд отправился за океан, где его оценили по заслугам: в 1716 году, захватив французский торговый корабль «Конкорд» и переименовав его в «Месть королевы Анны», он стал капитаном Эдвардом Тичем, больше известным как Черная Борода, и в течение двух лет был грозой Карибского моря.

В период между окончанием Тридцатилетней войны (1б48) и началом войны Аугсбургской лиги (1688) в Америку каждый год приезжали в среднем полторы тысячи человек, желавших заняться морским разбоем. Они распределялись в основном между английской Ямайкой и французскими Тортугой и Сан-Доминго, лежавшими на пересечении основных морских путей в Карибском море. Иметь какое-то пристанище было жизненно необходимо: пират, неприкаянно бороздящий моря, обрекал себя на смерть.

Среди новоявленных флибустьеров были и солдаты, и профессиональные моряки, прежде служившие в корсарах или на торговых судах, как Бартоломью Роберте и Лоренс де Графф, а то и в военном флоте, как Уильям Дампир. Кое-кто воспользовался заходом своего судна в Порт-Ройал, на Тортугу или в Сан-Доминго, чтобы дезертировать и пополнить ряды пиратов; кого-то могли напоить вусмерть в портовом кабаке, а потом невольному дезертиру не оставалось ничего другого, как уйти в море с теми, кто его угощал… Случалось, судьба превращала во флибустьеров даже отпрысков благородных семейств, увлеченных жаждой странствий, а в результате оказавшихся в бедственном положении. Но большинство устремлялось за океан либо из желания разбогатеть, либо пытаясь избежать виселицы, улизнуть от кредиторов, избегнуть религиозных преследований и т. д. Бывало, что человек, сумевший скопить денег и построить себе дом, намереваясь сделаться плантатором, по различным причинам оказывался вынужден примкнуть к флибустьерам. Иные в буквальном смысле слова продавали себя на три года колонисту или буканьеру с Антильских островов, а по истечении этого срока — или даже раньше, поскольку жизнь наймита была хуже каторги, — уходили к флибустьерам. Уроженец Онфлера Александр Эксквемелин, нанявшийся хирургом в Американскую островную компанию, [21]вместо Мартиники попал на Тортугу: 10 июля 1666 года компания продала его там с аукциона за 30 пиастров вице-губернатору — «самой отменной шельме на всем острове». «Он издевался надо мной, как мог, морил меня голодом, чтобы вынудить откупиться за 300 пиастров, и ни на минуту не оставлял в покое. В конце концов из-за всех этих невзгод я тяжко захворал, и мой хозяин, опасаясь, что я умру, продал меня за 70 пиастров одному хирургу. Но по выздоровлении я оказался совершенно наг, у меня только и осталось, что рубашка да старые штаны. Мой новый хозяин был несравненно лучше: он дал мне одежду и всё, что было необходимо, а после того как я отслужил у него год, предложил выкупиться за 150 пиастров, причем он готов был повременить с уплатой до тех пор, пока я не накоплю эти деньги. Обретя свободу, я оказался гол, как Адам. У меня не было ничего, и поэтому я остался среди пиратов, или разбойников, вплоть до 1672 года», — пишет Эксквемелин в своей книге «Пираты Америки».