Основу меблировки любого дома составляли стол, стул и шкаф — последнему отводилась главная роль. Массивный и примитивный «перевернутый сундук» уступил место шедевру краснодеревщика — изящному, затейливому, с инкрустациями из перламутра и слоновой кости. Особо ценные предметы можно было выставить в застекленных шкафах и горках для посуды, на зависть гостям.
XVII век стал эпохой расцвета для города Сен-Жан-де-Люз: бывшие китобои и ловцы тунца переквалифицировались в корсаров, и порой захваченные ими суда занимали почти всю гавань. Обогатившись в считаные годы, судовладельцы построили в центре города красивые дома, в которых не грех было принять даже августейшую особу. 8 мая 1660 года сюда пожаловал французский король Людовик XIV, которому предстояло вступить в брак с испанской инфантой. Ожидая приезда невесты (испанцы прибыли в назначенное место с опозданием на месяц), он жил в доме богатого судовладельца, выстроенном в 1644 году, который с тех пор получил название «Дома Людовика XIV». Его нареченная поселилась в «Доме Инфанты», неподалеку от которого находился дом Коршю-Баита — там жила вдова корсара. Многие улицы Сен-Жан-де-Люза носят имена корсаров XVI–XVIII веков, добывших родному городу славу и богатство.
Однако при их жизни названия улиц и нумерация на домах отсутствовали — это был атавизм «системы безопасности» Средневековья, когда по расспросам можно было быстро выявить чужака. Прохожие, пробиравшиеся по узким улочкам с липкой мостовой, на которую прямо из окон выплескивали помои и прочие нечистоты, ориентировались по вывескам лавчонок и харчевен. Освещения — как и водопровода с канализацией — в городах тоже не было; знатные господа передвигались в сопровождении слуг, несших факелы.
Клод де Форбен рассказывает о том, как ночью в Тулоне застрелил булочника (тот набросился на него с побоями, не распознав дворянина): «Хотя на улице было полно людей, вышедших подышать свежим воздухом, а вокруг нас собралась большая толпа, никто не захватил света, и вряд ли в этой суматохе меня достаточно хорошо разглядели, чтобы с уверенностью заявить, что это был я. Я оказался прав: никто меня не узнал. Чтобы избавиться от преследовавшей меня черни, я бросился в дом интенданта, который был открыт; я лишь пробежал через него и сразу вышел через другую дверь, на противоположную улицу. К несчастью для меня, жалкая служанка, находившаяся в доме, узнала меня при свете фонаря, освещавшего вход. Большего и не требовалось: в один миг весь город узнал, что я убил булочника Видаля».
В Дюнкерке не было природных источников пресной воды; городские власти велели установить общественные цистерны для сбора дождевой воды и наладили работу по вывозу отбросов. В Амстердаме все нечистоты сливали в каналы, и источаемое ими зловоние резко контрастировало с опрятностью аккуратных домов и мостовых, которые мыли домохозяйки. Столь вопиющее несоблюдение санитарных норм не могло не сказаться на эпидемиологической ситуации, а наличие порта было дополнительным фактором риска.
Моряки, доставлявшие в порты различные товары, нередко завозили туда и инфекции, вызывавшие страшные заболевания, в частности чуму. Раз за разом первыми жертвами этой ужасной болезни азиатского происхождения становились жители портовых средиземноморских городов (Марселя, Тулона, Венеции), но с XVI века она причалила и к берегам Бискайского залива и Ла-Манша. В Ла-Рошели эпидемии чумы вспыхивали в 1585, 1602 и 1604 годах, в Сен-Мало — в 1559-м, в Сибуре — в 1598 году. Севилья поражала современников своей опрятностью; волны эпидемий периодически накатывали на этот город, но разбивались о преграду в виде чистоплотности его жителей. Тем не менее великий чумной мор 1648–1649 годов унес жизни шестидесяти тысяч человек, то есть 40 процентов населения города. Последний жестокий удар эта болезнь нанесла французскому Марселю в 1720 году: в мае туда прибыл флейт «Великий святой Антоний», нагруженный хлопком, шерстью и шелком из Азии. Товар следовал через Дамаск, где тогда свирепствовала чума. По дороге, близ Триполи, разразилась буря, повредившая оснастку корабля, и экипаж был вынужден воспользоваться парусами с другого судна, команда которого погибла от чумы. Еще до прихода в Марсель с десяток матросов скончались, а с июня в припортовых кварталах стали умирать люди, у которых были явные признаки бубонной чумы. Городские власти скрывали эти факты, чтобы не нарушить торговой деятельности порта. «Подозрительных» отсылали в лазареты, улицы мыли, отбросы вывозили за городские стены, дома зараженных замуровывали, бездомных изгоняли прочь, на улицах зажигали костры… В июле Марсель объявили закрытым городом; в августе там умирало по 50, потом по 150, потом по 300 человек в день; гребцов с галер отправили собирать и хоронить трупы; с главной улицы города они вынесли две тысячи мертвых тел. С осени эпидемия пошла на спад и год спустя угасла окончательно.
Портовым городам грозила не только чума: в 1694 году жители Рошфора, недавно выстроенного на атлантическом побережье Франции, испытали на себе действие желтой лихорадки — болезни, прочно связанной в сознании европейцев с Латинской Америкой, хотя туда ее завезли из Африки на невольничьих кораблях. Ни кровопускания, ни припарки, ни хина от нового недуга не помогали. Отныне в порту Рошфора корабли, прибывшие с Антильских островов, подвергались особенно строгому досмотру и карантину, а некоторые врачи требовали, чтобы для заболевших устраивали лазареты прямо на судах, препятствуя их контактам с местным населением. Первый госпиталь для моряков открылся там в 1683 году, неподалеку от Арсенала и рядом с продовольственным складом. В 1722 году в его стенах обосновалась школа морской хирургии и анатомии. Постепенно вокруг здания больницы выросли жилые дома, и госпиталь нередко становился источником заразы: тиф и разного рода лихорадки, привозимые моряками из дальних походов, передавались другим пациентам и распространялись по городу. Кроме того, Рошфор был выстроен на болотах, что тоже не способствовало поддержанию здоровья среди его обитателей. К концу XVIII века военно-морской госпиталь перенесли в другое место.
В припортовых кварталах кипела своя, особая жизнь: там селились корабельные плотники-конопатчики, бочары, канатчики, литейщики, ныряльщики, погонщики мулов, грузчики-докеры, пекари, снабжавшие моряков сухарями и галетами, менялы. В Дюнкерке существовал особый цех лоцманов, который предлагал свои услуги пришлым кораблям, чтобы провести их в порт через многочисленные мели. Корсарский промысел кормил сотни комиссионеров, скупщиков, мелких торговцев, кабатчиков. В темных лавках близ плимутской гавани можно было недорого купить золотые украшения, снятые с убитых испанцев, бархатные камзолы и шелковые платья со следами замытой крови.
В архивах Дьепа сохранился счет, оплаченный капитаном корсарского судна «Амбюскад» («Засада») Балидаром после захода на стоянку в порт 26 марта 1809 года. Определенные суммы денег были выплачены жестянщику, мастеру парусов, пивовару, конопатчику, лебедчику, буксировщикам, «тачечнице». Бурлаки-буксировщики заводили судно в порт или выводили его оттуда, таща за канаты; «тачечники» перевозили товары на своих тачках. Во время каждой стоянки в порту половина денег тратилась на спиртное, поэтому отдельной строкой в счете прописана плата жандармам, доставлявшим обратно на борт бесчувственные тела пьяных в стельку корсаров…
В любом порту было множество таверн, куда прямиком направлялись моряки, сойдя на берег (если, разумеется, они не возвращались к себе домой). Во Франции таверной изначально называлось заведение, где можно было выпить вина, а потому такие места, рассадники порока, пользовались дурной славой. В Англии в таверне можно было не только выпить, но и закусить, и впоследствии именно такой тип заведений получил распространение в Европе. Еда была, разумеется, самая незатейливая. В Англии и североевропейских странах в тавернах подавали по большей части пиво (в Дюнкерке, в таверне «Сен-Люк», до сих пор можно найти 20 сортов этого напитка), во Франции — вино, тоже полусотни сортов, но самое дешевое, которое для «забористости» сдабривали разными специями. В голландских тавернах часто пили «двойное» пиво — очень крепкое, которое быстро и надолго отключало мозги, побуждая к дебошу. Добавьте к этому азартные игры — кости, карты, триктрак — и вы получите законченное описание злачного места. При некоторых заведениях имелись площадки для игры в шары, довольно популярной начиная со Средневековья. По легенде, Фрэнсис Дрейк, узнав о приближении Непобедимой армады, прежде закончил партию в шары, а уж затем занял свое место на капитанском мостике.